Фираго Е. - Кит, ловец букв стр 2.

В продолжение этой мысли необходимо сказать и о том, что мифологема путешествия живого в царство мёртвых, проступая за перипетиями романного сюжета, также появляется и в сюжетной линии Кита. Дневник отчаяния воздействует на личность героя, который из строгого и властного смотрителя превращается в капризного старика, не помнящего о своём предназначении. Волшебный помощник  кот  помогает старику всё вспомнить. Но прежним смотритель уже не будет: побывавший в роли человека Кит стал лучше понимать людей и их тексты, существо нечеловеческой природы стало человечнее.

С потусторонним миром связана и сама фигура Кита, поскольку в романе не раз подчёркивается его инфернальная природа. Так, «Кит отлично видел во мраке, а свечу ставил больше для антуража, чем для дела»6. Способность видеть в темноте даёт ему силу видеть скрытые вещи и события. Он властвует над особым пространством  невидимым коридором. Это табуированная зона, куда не проникает больше ни один персонаж, хотя обычных коридоров в романе мы встретим немало. Иное качество этой области определяется ее назначением: по этому коридору текут буквы и кружатся строчки, соединяя Кита и писателей, напоминая ментальную связь. Смотритель становится неким проводником по миру букв, их хранителем. На ум приходит и ассоциация с Хароном. Как его мифологический прототип из греческой мифологии, перевозящий души умерших через реку Стикс, Кит направляет потоки букв между собой и писателями, усмиряя и изменяя их. Проблема «обезвреживания» букв в коридоре (читай: редактура) есть проблема «инициации», приобщения к миру литературы.

Итак, оба героя должны самоопределиться. И они идут к этому. Сказка, генетически связанная с обрядом инициации, требует приобщения героя к знанию, получения опыта из пройденных испытаний. Сказочный герой должен состояться. И Серж, и Кит должны сами найти и понять зачем, для чего им жить, ответить на вопрос «почему». И им это удается.

Так происходит обновление сказочной жанровой модели. «Память» волшебной сказки здесь обновляется жанровым потенциалом фантастического романа, который трансформирует каноническую систему образов и вносит психологизм: герой сказки в итоге оказывается глубже своей традиционной функции, он находится в постоянном внутреннем движении и существенно изменяется (что в принципе не характерно для поэтики сказки).

Помимо основной линии борьбы со злом и испытаний героев, существуют и сквозные психологические линии, состоящие в развитии отношений пар героев: Кит  Серж, Серж  Майя, Саша  Марго. На определённом этапе первые две трансформируются в миссию на троих по спасению Непечатного мира. Герои получают новые проблемы, связанные с ценой сохранения равновесия, а читатель  новый неожиданный поворот сюжета.

В сказке, разумеется, есть испытания, поиск ответов на трудные вопросы, но в ней обязателен и счастливый конец. В этой истории он однозначно такой. Потому что добро побеждает зло. Потому что все остаются живы. А ещё потому, что в финале читатель расстаётся с героями, пребывая в полной уверенности: у них всё обязательно будет хорошо.

В этой книге есть красивые и очень точные слова о нас  читателях, писателях и редакторах («Но кто может наверняка сказать, что мы  не те же замерзающие книжные герои? Ведь мы не помним того мгновения, когда пришли в мир. Мы не знаем, когда уйдём. Но кто-то (или что-то) знает. Вся наша жизнь похожа на обрывок»7; «Все писатели в городе и не думали о сне: они гнали мрачные строки по бумажным лабиринтам. Любители дневниковых откровений тоже ничего не могли с собой поделать. Им было жизненно необходимо выплакаться именно теперь, рассказать миру о своих бедах и переживаниях, добавить слёз и черноты. Но почему-то легче никому из пишущих не становилось: тяжёлые буквы словно припечатывали частички душ, отрывали от них кусочки, наполняя смутным беспокойством»8); о силе слов («Рукописные слова  самые мощные и кусачие. Они не утратили свой первичный облик, данный им почерком определённого человека, они сильны, они, можно сказать, делят с хозяином одну на двоих душу»9; «Крохотные монстры, способные убить. Вы хорошо знаете об этой силе, и никогда не отдадите её за так. Конечно, вы будете бороться за право быть главными, за право уничтожать неугодных, за право выбирать их  служителей Слова  ваших рабов»10). А ещё по страницам романа блуждает бумажный самолётик, который, как набоковская бабочка, прилетел в роман из первой книги Е. Фираго «Дневник девочки, которая влюблена в книги»11, обыгрывая мысль, очень точно сформулированную К. Клэр в «Хрониках Бейна»: «Люди поступали так всегда  оставляли грядущим поколениям сообщения, высеченные в камне или написанные на страницах. Они словно бы протягивали руку сквозь толщу времён, надеясь, что её подхватит другая, призрачная рука. Люди не жили вечно. Они лишь могли надеяться, что сохранится то, что они создали»12.

В любой сказке есть мораль. И Е. Фираго, разбрасывая по страницам книги бумажные самолётики, будто протягивает нам призрачную руку, предлагая подхватить эстафету и продолжать «гнать мрачные строки по бумажным лабиринтам», чтобы найти свой ответ на вопрос «почему».

Найти равновесие между космосом и хаосом.

И удержать этот мир.

Удержаться.

На едва заметной грани зла и ДОБРА.

⠀

Книга первая,

в которой Кит теряет всё

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀1

Люди почти отвыкли писать от руки и перешли на безликое печатание. Работы у Кита в последние годы поубавилось: число рукописей уменьшилось до весьма скромного числа в месяц.

Пока владелец рукописи спал, путешествуя по царству Морфея, его тетрадь повиновалась тайному распорядителю. Буквы стекали тонкой струйкой в невидимый коридор, оставляя на страницах только лишь свои тени.

Строчки кружились в этом коридоре, чтобы пройти проверку на прочность. Те, что особо лягались, оказывались на столе у Кита.

 Сейчас мы вас обезвредим,  шептал он и всматривался в упрямцев.

Некоторые слова он заменял на новые, а некоторые просто усмирял: причём было совсем неважно, кусались они или слишком активно лезли обниматься.

Авторы ничего не замечали, когда листали рукопись наутро.

Иногда Кит подшучивал над сочинителями и оставлял на полях их тетрадей игривые заметки. Иногда  даже хвалил. Они смущались, приходили в восторг, пытались вычислить того, кто написал это замечание, по почерку. И, разумеется, никогда не вычисляли.

Одиночество и монотонная работа не угнетали Кита. Он читал самозабвенно, упивался новыми и неожиданными находками. А в свободное время  гулял. Но не просто бродил, разглядывая плитку под ногами или окружающие пейзажи. Он гулял, останавливаясь напротив любопытных окон, за которыми виднелись книжные шкафы или сгорбленный над письменным столом человек.

 Так-так,  бормотал Кит,  это уже интересно.

Он зажмуривался и тут же улавливал ниточку повествования. Если то, что он разбирал, было хорошо, он довольно улыбался и возобновлял променад. Если же нет  он качал головой, но внутренне радовался предстоящей работе. Кит никогда не мешал писателям, никогда не переманивал строчки в невидимый коридор в тот же миг.