И ты можешь иметь что-то общее с такой дрянью?!
Она выкрикнула не это словцо, а другое, похожее. Mеrsedes, в свою очередь, потянула предмет за полу плаща, так что показалось, что женщины сейчас разорвут мужчину напополам.
Единственным зрителем этого театра оставался красавец-доктор. Был тихий час, и клиника отдыхала. Доктор уже собирался прибегнуть к административному воздействию на обеих, когда меrsedes выпустила из рук полу дорогого плаща и разрыдалась. Рыдая, она направилась к своей машине. Рублевский пациент догнал ее, остановил и стал горячо убеждать в чем-то. Она отмахнулась от него, заливаясь слезами. Села в свой меrsedes и уехала.
Надо быть милосерднее к людям, детка, сказал победивший мерехлюндию пациент, вернувшись к девчушке. Не надо быть такой дурой! отрезала она.
Распахивая перед ним дверцу, она обличила его: а ты хочешь быть ко всем добреньким!
И он увидел лицо, которое уже поразило его однажды.
Да, только не добреньким, а добрым, поправил он ее, занимая место в ее kia.
7.
И все-таки, несмотря ни на что, он женился на ней.
Этот вечный холостяк, весельчак и интересант, волочившийся за двумя, а то и тремя юбками одновременно, не мог поступить иначе.
Любовь схватила обоих за горло и не отпускала.
Он привязался к ней с такой силой, что нечего было и думать о том, чтобы отвязаться. А она привязалась к нему. Он был старше нее на десять лет, но они ощущали себя ровесниками, и это было новое состояние для обоих. Ее известность сделалась составляющей их отношений. Она улетала на войну, как будто даже и не страдая от разлуки с ним. Страдал он.
Зато ее возвращение сулило подростковую радость обоим.
Девочка войны это был новый человеческий тип, с которым следовало считаться. Знаменитое ее фото, которое так и называлось: Девочка войны, обошло все мировые агентства. Она стала звездой Интернета.
Она получала самые престижные международные премии за свои фотографии и раздражала тех, кто крутил колесо истории. От рядовых до генералов. От политиков до политиканов. От главных действующих лиц до рядовых исполнителей. Да, вот именно: от действующих лиц до исполнителей. Она бесстрашно показывала то, чего никто не показывал, и ей советовали не показывать: изнанку жизни.
Ее фишкой были подписи под фотографиями. Маленькие эссе явно свидетельствовали о незаурядном публицистическом даре. Власть имущие были ее излюбленной мишенью. Ее материалы гуляли по Интернету, повышая градус ненависти к ней. Она все чаще получала письма с угрозами.
Они жили теперь на два дома: в Москве на купленной квартире, в Лондоне на съемной. Три международных фонда, один за другим, предложили ему хорошие деньги. От первых двух предложений он отказался. Принял третье.
Он работал переводчиком-синхронистом и все обещал себе, что сядет за что-нибудь художественное, но на художественное отчаянно не хватало времени.
Между тем, мировая известность девочки войны ширилась. И ширился ареал съемок. К горячим точкам на Кавказе прибавились точки на Ближнем Востоке, в арабских и африканских странах. Из Лондона разъезжать по миру было удобнее, нежели из Москвы.
В Москве многое изменилось. Почти все. Вернувшись из поездки, она забиралась с ногами на диван, укладывала голову ему на колени, и начинались долгие разговоры о том, что в России и что в мире.
Она могла быть какой угодно разъяренной тигрицей с чужими и неизменно оставалась ласковой кошечкой с ним. Она ластилась к нему, а у него сердце ухало и падало вниз, грозя разбиться, когда ни с того, ни с сего его посещала мучительная мысль, что ему не выжить, если с ней что-то случится.
Знаешь, сегодня в России от всего пахнет падалью, морщилась она, хотя считается, что деньги не пахнут.
Килеры выбраковывали лучших.
Он называл трагическую линейку:
Листьев, Немцов, Старовойтова, Политковская, Гайдар
Нет, поправляла она его, в Гайдара не стреляли.
Да, соглашался он, Гайдара увезли из аэропорта с тяжелым отравлением, это уже потом пошло: Щекочихин, Быков, Навальный
Заныла тягучая мелодия смартфона, вызвав у него какое-то немужское умиление: она всегда старалась быть точной в звонках, чтобы не доставлять ему излишнего беспокойства. Она обещала позвонить в полночь, после съемки, и позвонила в полночь.
Незнакомый мужской голос назвал его по имени-отчеству, на что он ответил, еще ничего не понимая:
Да, это я.
Ваша жена убита, сказал голос.
Прошел почти год с того дня, и целый год память преподносила в рифму пушкинское: ваша карта бита.
Ваша жена убита.
Ваша карта бита.
Ваша карта бита.
Ваша жена убита.
Он не записывал это по памяти. Он помнил это каждую минуту, каждую секунду, просыпаясь и засыпая.
Это был самый страшный год в его жизни.
Ничего страшнее он не знал.
Ваша жена убита.
Ее убили выстрелом в спину на Сивцевом Вражке, когда она возвращалась со съемки домой и была уже в двух шагах от дома.
Газеты печатали пафосные заметки, вычисляя возможного заказчика убийства.
Он не верил никому и ничему.
Боль стала отступать через год.
Она ушла совсем через два года.
Он позвонил в дверь после двухнедельного отсутствия. Он мог бы попасть в квартиру, открыв дверь своим ключом ключ у него был. Он посчитал это бестактным.
Ожидание длилось с пару минут. Наконец, за дверью раздались шаги, послышался звук поворота ключа в замке, на пороге появилась она, женщина, с которой он жил последние десять лет.
Они припали друг к другу, никто ничего ни о чем не спрашивал.
Интрижка, не получая новой пищи, иссякла сама собой.
А в дом взяли собаку.
ОНА ВСЕ ЕЩЕ БЫЛА МОЛОДА
Обеих звали Александрами, младшую, племянницу, Алей, Старшую, тетку, Сашей. Теткой тетя Саша была условной. Безусловным, родным Але был дядька, брат ма-тери, с которым тетка давно развелась, да он и умер давно. У Али была своя жизнь, у тети Саши своя. Но в последние годы тетя Саша со своим новым мужем как-то прибилась к старой родне, все между собой передружились, как не дружили раньше, может быть, только в самые первые годы Алиной жизни, когда была еще та, большая семья, с многочисленными бабушками-дедушками, сестрами-братьями, двоюродными-троюродными, и среди них Алина ровесница, дочь тети Саши, двоюродная Кира. Теперь у Киры была своя дочь, они жили за границей, домой наезжали изредка, у Али тоже была дочь и тоже жила за границей, и муж жил за границей, и сама Аля до болезни матери жила за границей, но мать год как тяжело болела, и Аля ухаживала за ней с такой страстью, с какой редкая дочь в наши дни ухаживает за матерью. Нашла самую лучшую клинику и самых лучших врачей для операции, после операции наняла сиделку, детского доктора из Узбекистана, таскала домой специалистов без счета, одного перепроверяя другим, всем платя без счета, благо деньги были, научилась обрабатывать пролежни, убирать отеки, чистить язык и зубы от налета и делать еще тысячу вещей, до последнего дня упрямо веря, что поднимет мать, и не подняла. Закончив с оформлением наследства, на кладбище ездила нечасто и могла бы уже отправиться к мужу и дочери, да что-то все откладывала и не отправлялась. Число родных съежилось, но все же оставались родители мужа и двоюродные братья мужа, все художники, все жили в Тарусе, и к ним Аля ездила несколько раз в год, на дни рожденья и просто так.
В этот раз собралась просто так, позвонила тете Саше, позвала с собой. У тети Саши сгорела дача, муж строил новую, часто бывал там, тетя Саша проводила время одна, все лето и осень скучала без настоящей зелени, а сопроводить мужа за город не могла, начинала плакать по прежней жизни и не знала, зачем живет. Ей всегда казалось, что она владеет собой и своей жизнью, ну, может, не всегда, но с тех пор, как перестала терпеть поражение в любви, это случилось с ее третьим замужеством. Сгоревшая по неустановленной причине дача поколебала мироустройство. Контроль за событиями истаял, как кусок льда в жаркий день. В некоторой степени сохранялся самоконтроль, в его рамках запретила себе горевать и не горевала. В некоторой степени постольку, поскольку могла еще кое-как работать с собственным сознанием. Что происходило в области бессознательного, ей известно не было. Наружу вырывалось повышенным давлением. Несколько раз муж на выходные оставался в городе, они надевали джинсы, кроссовки и ехали в Коломенское или Царицыно, в Кусково или Архангельское, во дворцы не заходили, бродили по дорожкам среди многолетних дубов, кленов, лип, сосен, елей, берез, знававших прежние времена, дышали свежей прелью, вбирали в себя краски лета, за ним осени, ничего не пропуская, иногда шел дождь, после дождя от земли поднимался пар, все кругом зависало в слабом млечном тумане, и Саша была счастлива и несчастна одновременно, потому что муж был рядом, потому что дочь была далеко, потому что жизнь проходила и потому что она еще длилась, и острое чувство жизни делало странные, не-привычные гулянья сплошным куском запечатленного бытия.