То же самое и здесь. Конечно, молодая поросль фашистов не выходит на факельные шествия, даже шифруют свою символику. Например, свое приветствие Heil Hitler изображают как 88. Потому что буква Н в немецком алфавите идет как раз восьмой.
С этим я встречался. Подожди, Юра, кто тогда запретил компартию Германии, другие антифашистские организации, например Союз свободной немецкой молодежи, Культурбунд, Комитет борцов за мир?
В том-то и дело, что сработали не только рефлексы, отработанные при Гитлере, но и нежелание впадать в другую крайность.
Обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду.
Именно.
Дрозд, ну, не может не быть в такой стране политического движения коричневого оттенка, эмоционально воскликнул Матвей. Краеугольный камень его предложения рушился на глазах.
Так оно есть, невозмутимо ответил капитан и стал доставать из портфеля следующую порцию документов.
Черт бы тебя побрал, Юра. Какое? Не томи.
Антикоммунистическое, конечно. Теперь бюргерам промывают мозги американцы.
Давай сразу: без интеллектуалов-болтунов и студентов радикалы есть? с надеждой спросил Север.
Есть и такое, капитан зашелестел вырезками из газет. Вот. Нашел. В последнее время стала проявлять себя группа, которая называет себя Recht auf Ordnung.
«Право на порядок». Я что-то читал об этом в прессе.
Было несколько репортажей в «Бильд» с большими выразительными фотографиями с их акций. В листовках они писали, что для долгосрочной перспективы европейского развития необходимо реабилитировать вермахт и сделать его ядром будущей западной армии, созданной для «освобождения» Восточной Европы. Также они допускали, что западногерманские солдаты могут стать частью вооруженных сил, направленных против «Восточного блока», ядро которых составят американские и английские войска. Также они потребовали от правительства ремилитаризовать ФРГ и «смыть позор Нюрнберга». Этим они оправдывали присутствие американских войск на своей территории в пику левым, требовавшим освободить страну от заокеанских оккупантов. «Право на порядок» объявляет себя народной партией, свободной от фюрера, то есть одного какого-то вождя.
Получается, они отказываются от национального развития в пользу сотрудничества с американцами, даже с утратой суверенитета.
Их стратегическая позиция по отношению к США определяется двумя взаимосвязанными положениями: готовностью объединенных сил капиталистического лагеря к войне с целью освобождения Европы от большевиков и готовностью связать свою судьбу с судьбой Германии, отказаться от ее «дискриминации».
Понятно. Ничего нового. Каковы их методы?
Распространение листовок, заказные статьи в прессе. Надписи на стенах, особенно в университете и синагоге. Организовали несколько митингов в студенческих городках. Было две демонстрации с участием футбольных фанатов.
Драки с полицией?
Обязательно. Сожгли несколько автомобилей, громили еврейские лавки, совершено покушение на журналиста.
Что необычного?
Вроде бы все как обычно, но интересно, что первая публикация появилась в маленькой газетке Urbanische blatt, то есть городской листок, а затем пошли публикации в «Бильде». Автор один и тот же. Причем каждую акцию он освещает от начала до конца.
Ты хочешь сказать, что он заранее знал об их подготовке? Кстати, не на него ли было совершено покушение?
Именно.
Можно с ним как-то встретиться, пообщаться?
По нашим данным из журналистских кругов, после покушения он где-то затаился и выходит на связь только с «Бильд». Его имя Томас Науман.
Сотрудник Bundesnachrichtendienst, сокращенно БНД, Ганс Рихтер, проходящий по учетам советской разведки под позывным Сынок, улетал на полгода на стажировку в США. ЦРУ внимательно следило за тем, как и в каком направлении развивается современная западногерманская разведка. Регулярно наиболее перспективные кадры проходили подготовку и стажировку у старшего брата. За то время как Сынок стал работать на советскую разведку, он даже зримо изменился. Получив за первые материалы гонорар, залегендированный как наследство от скончавшейся дальней родственницы, Ганс сменил сначала гардероб. Теперь он носил дорогие костюмы, обувь из элитных магазинов, появились даже мужские украшения в виде часов, очков, зажигалок, портмоне, портфеля. Следом пришлось снять более престижное жилье, правда, спортивный автомобиль остался прежним. Даже внешне он стал выглядеть более вальяжным, спокойным, рассудительным. Это заметило и начальство, отношение к нему стало более уважительное, вырос его авторитет. Недаром продвижением его карьеры теперь занимались профессионалы из КГБ.
Главные воздушные ворота ФРГ, аэропорт Темпельхоф, как ему и положено, бурлил. Улетающие, прилетающие, встречающие, провожающие, транзитные пассажиры, обслуживающий персонал, весь этот человеческий муравейник находился в постоянном движении и перемещении. Мюллер, как лучший друг командировочного, вызвался его проводить. В кафе свободного места не нашлось, и они расположились в зале ожидания. Пока не объявили регистрацию и посадку, друзья весело болтали о всяких мелочах. Напротив них в креслах расположилась привлекательная молодая мама с дочкой и кучей чемоданов. Вилли в шутливой форме наставлял Ганса, как не надо вести себя с негритянками, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он сначала не понял, его как током дернуло. Девочка говорила с мамой по-русски. Матвей закончил фразу, но, чтобы более внимательно присмотреться к соседям, попросил Рихтера рассказать, что тот планирует делать в штатах в первую очередь. Пока собеседник фантазировал, Север понял, что это не просто русские, это советские граждане и здесь они ожидают пересадки из Москвы на свой рейс. По идее, надо было сменить место, но что-то его удерживало. Ганс немного нервничал перед дальним полетом и решил немного размяться и посетить мужскую комнату. Вилли сделал вид, что читает свежий номер толстого еженедельника «Шпигель», а сам, помимо своей воли, присматривался и прислушивался к родной речи. Пришел глава семейства. На лбу разведчика невольно выступил холодный пот. Даже со спины он узнал Давида.
Поезд тащился со всеми остановками почти двое суток, и наконец семнадцатилетний Матвей Саблин вышел из разбитого плацкартного вагона на столичный перрон. Москва сразу ошеломила его. Где находится институт, в который он собрался поступать, юноша не знал. Знал только название МГИМО. Ему повезло, потому что институт и Павелецкий вокзал находились в ведении одного и того же милицейского участка, поэтому сотрудник в белоснежной гимнастерке быстро объяснил ему, как добраться до нужного места. Молодой приезжий, с любопытством глазеющий по сторонам, сразу привлек внимание вокзальных жуликов. Вернее, не столько он, сколько его чемодан. Техника была отработана до автоматизма. Впереди и сзади пристраиваются два жигана. Передний неожиданно разворачивается и бьет жертву в лицо. От неожиданности пассажир теряется, и в это время задний выхватывает из его руки чемодан. Пока жертва приходит в себя, налетчики разбегаются в разные стороны. Попытку пуститься вдогонку за похитившим чемодан пресекает третий. Он преграждает путь с претензией: «Ты что толкаешься», «Подожди, давай разберемся».
Матвей успел заметить и уклониться в последний момент от летящего ему в лицо кулака. Нападавший потерял равновесие и пролетел мимо. Однако задний успел схватить приезжего за ворот рубахи, но, получив сильный удар, тоже отлетел. Третий все-таки успел разбить ему нос, но тут женщины на остановке громко стали звать милицию, и нападавшие спешно ретировались. Так он и появился перед приемной комиссией института в разорванной и заляпанной кровью рубахе и со слегка опухшим носом. Секретарь приемной комиссии сразу подошел к разозленному пареньку с расспросами, отвел в туалет сменить рубашку и привести себя в порядок. Мужчина сам стал смотреть и оформлять документы Саблина. Сидящий у соседнего стола молодой москвич в дорогом модном пиджаке, отглаженных брючках-дудочках с усмешкой бросил в сторону Матвея обидную фразу на немецком языке. Приезжий не сдержался и ответил ему так, что оформлявшая пижона пожилая женщина покраснела, а секретарь комиссии засмеялся в полный голос. Если у москвича был явно литературный немецкий, то Матвей продемонстрировал хорошее знание разговорного немецкого. Пижон растерялся, так как он не понял и половины сказанных ему слов. Преподавательница на хохдейче [6] попросила Матвея не выражаться как сапожник в стенах учебного заведения. Приезжий тут же рассыпался в галантных извинениях на таком же чистом немецком. Когда же он продублировал извинения и на французском, секретарь приемной комиссии взял его документы и куда-то отлучился. Вскоре он вернулся и выдал справку о приеме документов и направление в общежитие. На этого абитуриента явно обратили внимание. Шел 1949 год, еще не было даже первого выпуска института иностранных отношений. Пока не было ажиотажа при поступлении в него. В народе крепко сидело убеждение, что пребывание за границей даже членов семьи рассматривалось бдительными товарищами как потенциальная измена, и на карьере можно было ставить крест. Особенно в предприятиях и организациях, связанных с обороной и государственными секретами, а таких было немало.