Иданн считала, что боги никогда не бросали нас, что они бы не ушли по своей воле.
Они ослаблены и потеряны. И они ждут нашей помощи, как ждет ее Эрия, постоянно твердила сестра.
Но я никогда не верила в богов. Ни в Саит, что приходит за душами мертвых, ни в Эсмеру, что дремлет в Ксаафанийских болотах, ни в Эрию и уж тем более в Ольма. Легенды описывали его как сумасбродного и непостоянного владыку балагура и проказника, благословлявшего лишь тех, кто не боялся бросить ему вызов или сумел развеселить. Говорят, что у Ольма было большое сердце, но оно было полностью отдано Эрии. А его дети не удостоились даже малых крох этой любви.
И в такого бога Иданн предлагала мне верить?
Сестра опустилась на колени, коснувшись лбом большого пальца Ольма, а я как можно громче фыркнула. Стены пустого храма подхватили мое недовольство и эхом разнесли его по углам, но Иданн не отреагировала.
Я уже собиралась уйти, но
Сердце пропустило глухой удар, а следом за этим воздух над городом сотрясся от чудовищного взрыва. Черный столб дыма взметнулся к небу с того места, где прежде стоял императорский дворец, и заслонил солнце.
В мгновение ока этот дым, словно выпущенная на волю бездна, окутал Джарэм. Густое вязкое облако стремительно растекалось по улицам, наползало на крыши домов, будто слизняк на камни. В его непроглядном мраке грохотал дробящийся в пыль кирпич, ломались и трещали, как кости, деревянные стропила, кричали от боли люди, но их голоса обрывались в булькающем стоне. Я не могла оторвать глаз от клубящейся массы, приближающейся к храму. Перед ней, спасаясь, бежали люди, но опередить Тьму смогли лишь пыль и едкий запах крови.
Я попятилась.
За спиной раздался удар черный туман врезался в стену, сотряс, казалось, нерушимое здание, налип на стеклянный купол, и под его весом мозаика треснула и посыпалась на пол градом стекла.
Иданн! взвизгнула я.
Ответом мне был отчаянный предсмертный крик:
Алесса!
Алесса, вновь раздался голос. Тише и настороженнее.
Грохот и крики резко оборвались.
Я изумленно моргнула.
Черный дым растаял в предрассветном мареве. Теперь он казался лишь ночным кошмаром, который Джарэм, однако, уже не сумеет забыть поутру: там, где однажды ядовитые языки Тьмы коснулись улиц, разверзлись глубокие котловины, в низинах плавал молочно-сизый туман, а вокруг площади щербатыми клыками скалились остовы разрушенных зданий. Храм тоже не выдержал напора Тьмы и времени: в стенах зияли огромные дыры, потолок обрушился, двери давно сгнили, а темнеющий проем напоминал распахнутый в крике рот. Оттуда доносился заунывный вой сквозняка, гуляющего среди камней, покрытых слоем земли и заросших бурьяном. Лежащая у входа голова Ольма скорбно взирала на меня из-под полуприкрытых каменных век.
Алесса, вновь позвал Шейн.
Он замер на нижней ступеньке храма, встревоженно всматриваясь в мое лицо.
Не понимаю тихо пролепетала я.
Последнее, что всплывало в памяти: Шейн разбудил меня на ночное дежурство, я сидела у костра, подбрасывая хворост в норовившее погаснуть пламя. А потом
Мне снилось, что я жила в Джарэме и у меня была сестра
Я потрясла головой, сбрасывая последние клочья морока, будто налипшую паутину, и удивленно оглядела разрушенную площадь.
Снилось ли? настороженно подала голос Шеонна.
Она стояла позади Шейна, и только теперь я увидела в ее руках прижатую к груди серую сумку, из которой выглядывал рыжий хвост.
Эспер.
Пальцы заледенели от страха.
Как я могла оставить тамиру одного? Что заставило меня забыть о нем и прийти в мертвый город?
Сейчас это не важно, попытался успокоить нас Шейн и нетерпеливо протянул руку. Спускайся, Алесса. Разберемся с произошедшим, когда вернемся в лагерь.
Я шагнула навстречу. Что-то тихо хлюпнуло под ногой, я успела заметить лишь, как черный, липкий, словно пиявка, сгусток скатился с моего ботинка и исчез среди расколотых плит. А затем земля загудела.
Лицо Шейна побледнело, сравнявшись в серости с туманом, повисшим над площадью. Испуганные взгляды друзей устремились сквозь меня, и я замерла, будто заяц перед змеей.
Руины за спиной пробуждались от векового сна. Земля исходила мелкой дрожью. Осыпаясь, звенели стекла и скрежетал камень.
Первородный страх затопил меня с головой и зажал сердце в стальных тисках. Дыхание сперло. Каждая клеточка тела отчаянно вопила: «Беги!» Но, вопреки рассудку, осознавая, что совершаю ошибку, о которой совсем скоро пожалею, я медленно обернулась и едва не задохнулась от ужаса.
То, что в полумраке я приняла за груду камней в центре храма, неспешно вставало, обретая четкие пугающие очертания. С земли поднималось исполинское чудовище; с всклокоченной с проплешинами шкуры опадала налипшая за годы сна земля и каменная крошка. Каждое его движение сопровождал металлический скрежет. Где-то в грудной клетке шипели поршни, перекачивающие ядовито-зеленую жидкость в стеклянные колбы, гребнем торчащие из позвоночника.
Скрип поршня. Жидкость наполнила до предела одну из колб, существо вскинуло голову, и его ветвистые рога, казалось, оцарапали перистые облака, медленно наливающиеся кровью в предрассветных сумерках. Золотой луч упал на его морду, и к моему горлу подступила тошнота: кожа зверя прогнила, как заплесневелый пергамент, клочьями сползла с пасти, обнажив кости и острые клыки. В груди зияла огромная дыра, открывая вид на серые ребра и переплетение стеклянных трубок вместо сердца.
Еще один скрип, еще одна наполненная колба и массивная лапа тяжело опустилась на землю, так что задрожали руины храма. Острые когти заскребли по каменному полу, вспарывая его до земли. В образовавшихся разломах что-то неприятно хлюпнуло.
Третья колба. Существо неуклюже подалось вперед, задело плечом остатки фасадной стены, сбив несколько камней. Раскалываясь, кирпичи покатились по лестнице.
Биение моего дрожащего в страхе сердца вторило глухим ударам осколков о ступени, и весь мир мгновенно сузился до этого звука. Последний камень упал на поросшую мхом брусчатку, и зверь резко повернул голову, выпустив из носа точнее, из того, что от него осталось, едкие облачка пара. В этот самый момент Шейн схватил меня за руку, больно выкрутив запястье, и потянул вниз.
Шеонна уже мчалась впереди, и мы не отставали.
На удивление монстр не шелохнулся. Но моя радость продлилась недолго, и ее место совсем быстро занял уже привычный, леденящий душу страх: мы были мышами, загнанными в ловушку, с которыми играл матерый кот. Нам позволили попытаться сбежать. Но разве была у нас надежда на успех?
Я бежала за Шейном, огибая разросшиеся колючие кустарники и замшелые камни. Под ботинками хрустела земля, усыпанная то ли гравием, то ли костями, я упорно гнала прочь мысли об этом и не позволяла себе опустить взгляд.
Шеонна резко свернула за очередной наполовину разрушенной стеной, и мы вылетели на широкую дорогу, поросшую мягким ковром клевера. Но не успели мы достичь конца улицы, как раздался оглушительный грохот, и градом посыпались остатки одного из домов.
Я взвизгнула и согнулась, прикрыв голову руками. Каменная крошка болезненно жалила незащищенную кожу. Шеонна отпрянула, чудом увернувшись от крупных обломков, жгучие языки пламени лизнули траву под ее ногами, но тут же погасли, оставив после себя выжженное пятно, и, не мешкая ни секунды, нырнула в ближайший переулок. Шейн крепко сжал мое запястье и потянул в противоположную сторону.
В облаке поднявшейся пыли чернела тень монстра и раздавалось уже знакомое шипение поршней.
Мы перебежали улицу и спрятались за полуразрушенной стеной, вжавшись спинами в холодный, крошащийся от прикосновения кирпич.