Вот же Чуть не прокололся. Библию читать можно только священникам. Ознакомление мирян с главной книгой христианства не приветствуется. Мало ли что они там вычитают? Для простых людей есть Псалтырь, Часослов, наконец, поучения святых отцов.
Идите уже с богом! я опять уселся на ковры, привалившись спиной к жердине, что держала шатер. Сил уже не было совсем. А ведь день-то еще не закончился!
Надо больше двигаться. Через не хочу, через не могу. Только так я смогу освоиться в новом теле. Молодом теле! Только пожив стариком, можно понять прелесть хоть бы и не юности, а зрелости.
Я вышел из шатра, вдохнул свежий воздух. Дождик закончился, солнце уже совсем село лагерь освещался кострами. Было зябко и мокро.
Тимофей! крикнул я Мясникову. Разожги костер побольше вон у того холмика, да поставь туда какое-нибудь кресло. Брали же в покоях комендантов крепостей меблю?
Брали, государь-батюшка!
И вот еще, ковер из шатра возьмите, постелите я ткнул пальцем назад.
Пока казаки создавали мизансцену, я переодевался. Опять покопался в ларях, нашел совсем новый зеленый зипун с золотым позументом, бешмет канаватный, кушак шелковый да шапку бархатную черную. Проверил на всякий случай пистолеты, подсыпал сухого пороха на полки.
Что ж Я готов.
Глава 2
Ждать! Еще ждать! я, навалившись на ствол пушки, смотрел сквозь сгоревшее окно на змею оренбургской пехоты, что заползала в сектор стрельбы. Мой приказ дублировался через посыльных в другие разрушенные хаты и мазанки сгоревшего менного двора. Именно тут, тщательно спрятав и замаскировав орудия, мы расположили батарею. Шестнадцать двенадцатифунтовых полевых орудий на лафетах с большими колесами я разместил по обеим сторонам дороги, что шла от Яицких ворот Оренбурга. По восемь с каждой стороны. Пушки стояли в сгоревших домах, спрятавшись за полуразрушенными сараями. Пахло гарью.
Рядом со мной стоял низенький огненнорыжий мужик лет тридцати в трофейном мундире. Полковник Чумаков начальник всей пугачевской артиллерии. В руках Федор держал тлеющий пальник палку с намотанной паклей, пропитанной дегтем. Я опасался, что дымок демаскирует нас, но премьер-майор Наумов пер в атаку безо всякой разведки. Били барабаны, пехотинцы пытались чеканить «гусиный» шаг. Получалось плохо. С десяток лошадей везли в центре рядов пушки. Самого Наумова я не видел, но ближе к концу колонны наблюдалось несколько всадников.
Это ты, царь-батюшка, лепо придумал Федор дыхнул в меня табаком из трубки во рту. Пушкарская засада!
Я достал из-за пояса подзорную трубу Подурова. Глянул в нее, пытаясь разглядеть премьермайора, но того заслоняли штыки солдат. Бодро идут. Только и видно пар от дыхания. С утра 12 октября слегка подморозило. Температура опустилась ниже нуля.
А еще лепше вчерась было. Федор все никак не мог успокоиться. Как благодатно, душевно. Не зря поп наш, Сильвестр, благословил указ твой
Я раздраженно покосился на Чумакова. Сзади зашевелились посыльные. У нас тут бой вот-вот начнется, а полковника на умиление пробило.
Впрочем, сцена с чтением указа и вправду вышла на загляденье. Мясников не только поставил на пригорок парадное кресло с ковром, но и позади его выстроил десяток нарядных казаков с саблями наголо. Несколько башкир начали бить в огромный барабан. Атмосфера стала напряженной, народ собирался вокруг пригорка, теснясь и толкаясь. Вперед вышел Почиталин в красном кафтане. Развернул указ, откашлялся. Громким, поставленным голосом зачитал документ. Тишина стояла такая, что пролетевшую муху можно было услышать. Как только Ваня закончил, я встал с кресла и зычно крикнул:
Люба вам моя воля?!
Что тут произошло с народом трудно описать. Поднялся неистовый крик. Казаки рванули вперед и подняли меня на руки. Начали носить по лагерю, вопя благим матом. Все орали «любо, воля!», и так продолжалось целый час. Наконец, меня вернули обратно, где седой, с длинной бородой священник в черной рясе c массивным медным крестом на груди прочитал молитву и благословил.
Не пора ли палить, царь-батюшка?
Не пора
Эх Душа горит, такое дело затеяли Дать волю народу! Вот бы по чарочке.
Про сухой закон слыхал? я убрал подзорную трубу за пояс солдат уже было хорошо видно и без прибора.
Вчера я выполнил обещание и дал команду разбить бочки с вином. Присутствовал лично, пока грустный Шигаев опустошал емкости на землю.
Слыхал, как не слыхать Чумаков тяжело вздохнул, почесался.
А ну пригнитесь там! я шикнул на соседних пушкарей, что слишком явно выглядывали из-за укрытия.
А что Сильвестр? поинтересовался Федор. Больно грозен был вчера поп. Такой праздник, а он в сердцах
Не твоего ума дело, обрезал я полковника. Чумаков засопел, обиделся.
Сильвестр и вправду был грозен. После объявления указа явился незваным в шатер. Пенял мне, что не может благословлять убийство. Пусть и дворян-мироедов. Цитировал Писание, заповеди. Пришлось тоже включить богословский режим. Писание я знал неплохо и сразил Сильвестра цитатой из Второзакония: «Когда ты выйдешь на войну против врага твоего то не бойся, ибо с тобой Господь Бог твой». Священник покачал головой, трубным голосом вопросил:
Откель знаешь Ветхий Завет, царь-батюшка?
Учителя хорошие были ответил я уклончиво. Перевел разговор на самого попа. К моему удивлению, он оказался из старообрядцев. Крестился двуперстно, клял и ругал никониан.
Ты, Петр Федорович, был добр к нашей вере, разрешил открыть храмы на Москве мы тебе отслужим. Проси, что хошь.
Я засмеялся. Что можно попросить у раскольников? Они сидят по скитам в тайге, прячутся от властей. Хоть Петр III до своего убийства и успел слегка ослабить гнет на староверов, в России все делается по пословице «Жалует царь, да не жалует псарь». Внезапно мне пришла в голову одна светлая мысль.
Прости, отче, я оборвал смех. Пошли весть по скитам оренбургским да енисейским. Нужно мне человек сто мужчин вашего уклада, верующих, семейных.
Зачем? священник удивленно на меня посмотрел. Нам заповедовано оружие в руки брать.
Не придется им воевать. Работа для них будет. За оплату. Как соберутся расскажу.
Сильвестр тяжело вздохнул, посмотрел на меня испытующе, потом все-таки согласно кивнул.
Пли!
Чумаков вздрогнул и неловко ткнул палкой в запальное отверстие. Пушка рыкнула, из дула вылетело пламя. Певучая картечь хлестнула по солдатским рядам, десятки пехотинцев с криками повалились на землю. Выстрелили и соседние пушки. Все заволокло пороховым дымом, но порывистый ветер тут же его унес. Я увидел, как на дороге образовался ад. Оторванные руки, кровь Фузилеры дали нестройный ответный залп куда-то в нашу сторону, засвистели пули.
Картузы с порохом неси, банник давай! вокруг началась суета.
Пушку откатили, начали заряжать.
Я смотрел не отрываясь. Русские люди убивают русских! На той стороне бегали офицеры, махали шпагами. Наконец ступор прошел.
Коня мне! я выскочил из полуразрушенного дома, нашел взглядом Ивана. Ко мне уже подводили вороную лошадь.
Федор, не забудь, крикнул я в сторону батареи, еще один выстрел и все!
Помню, царь-батюшка! откликнулся Чумаков.
Я хлестнул плеткой по крупу коня, и тот сразу взял в галоп. За ночь я уже совсем свыкся с новым телом, приступы слабости прошли. Утренняя зарядка в шатре и обливание холодной водой тоже внесли свою лепту чувствовал я себя отлично. Тело буквально слилось со скачущей лошадью, и через минуту я уже был среди казаков.
Господа станичники! я прокричал всадникам, что клубились позади менного двора. Айда, покажем дворянчикам, где раки зимуют. За народ и волю!
Наездники заорали, потрясая пиками, и по сотням взяли в разгон. Один отряд, из самых опытных яицких казаков помчался прямо по дороге. Еще десять сотен сборной солянки, включая башкир, киргизов, начали по полю охватывать менный двор с двух сторон. Я тоже дал шенкелей лошади и, окруженный дюжиной телохранителей, включая Мясникова, поскакал за первым отрядом.