Сначала я растерялся, а потом сообразил полковник обращается ко мне как к Петру III. Он искренне верит, что Пугачев чудом спасшийся император.
Здрав буде, Тимофей Иванович! поздоровался я. Все слава богу. Как ваши дела? Метаете порох в аер небесный?
Подуров нахмурился.
Царь-батюшка, у нас ведь только два пудовых единорога. Остальное двенадцатифунтовые полевые пушки. Ими даже ворота трудно высадить. Эх! полковник снял шапку, почесал в затылке. Нам бы ломовой наряд, мы бы показали Рейнсдорпу кузькину мать.
Казаки конвоя заулыбались, начали шушукаться. Я заметил у Подурова засунутую за кушак подзорную трубу.
Тимофей Иванович, дай глянуть в твою зрительную трубу.
Получив прибор, начал разглядывать город. Увеличение было минимальным, изображение размытым. Но кое-что увидеть удалось. Оренбургская крепость состояла из земляного вала с десятью бастионами и двумя полубастионами, примыкавшими к обрывистому правому берегу Яика. Между бастионами было четыре выхода из города. Одеты камнем только два бастиона. Пушек у оборонявшихся имелось много, и губернатор Рейнсдорп, кстати, боевой генерал, участник семилетней войны, имел все шансы пересидеть осаду. Прямым штурмом крепость, конечно, не взять. Пугачевцы попытались взять город с ходу, как это делали с предыдущими фортами оренбургской линии. Умылись кровью и сели в осаду. У оборонявшихся было около полутора тысяч солдат и семьдесят крепостных пушек. Это против трех тысяч у Пугачева и двадцати орудий.
Вот что, Тимофей Иванович я направил трубу на сожженные дома и мазанки меняльного двора. Верные люди сообщили, что завтра премьер-майор Наумов опять вылазку учинит.
Мало мы ему наподдали по прошлому разу, проворчал Подуров. Не беспокойся, царь-батюшка, встретим как полагается.
Нет, в этот раз поступим по-другому, решил я. Как сядет солнце, пушки отвезешь на бывший меняльный двор. А вместо них из деревьев сделайте в редутах обманку. Смогете? Якобы пушки все еще здеся.
А чего бы не смочь, батюшка Подуров опять почесал в затылке, показал мне взглядом в сторону. Мы отъехали от отряда на несколько шагов. Каверзу какую задумал?
Именно ее. И в реальной истории премьер-майор успеха с вылазкой не имел. Пугачевские казаки пустились лавой на отряд оренбургских солдат, побили многих. Но в тот раз Наумов ушел. А сейчас не должен.
Ее, каверзу. Завтра все разъясню. Я повернул лошадь и поскакал в лагерь.
К моему приезду активность пугачевцев снизилась. Казаки, крестьяне, татары с башкирами обедали. В котлах кипела баранья, с пшеном, похлебка.
У корыта, засучив рукава, старый казак стирал белье. Возле котлов, принюхиваясь и пуская слюни, вертелись собаки. Отпустив охрану и Почиталина, я спешился возле одного из костров. Громко произнес:
Здорово, православные! Примете поснидать?
Поздорову, царь-батюшка! казаки встали, поклонились. Отведай наших кушаний!
Чей десяток? поинтересовался я у ближайшего мужчины со старым сабельным шрамом на лице.
Мы из яицкой сотни Ивана Зарубина, ответил десятник, кидая для меня на землю попону и запахивая распахнутый на груди чекмень. Откушай, батюшка Петр Федорович, что бог послал.
Казак прочитал благодарственную молитву, мы перекрестились.
Я, взяв из кучи деревянных ложек одну, опустил ее в похлебку. Ничего вкуснее есть мне не приходилось. Пришлось даже сдерживаться, чтобы подстроиться под темп десятка. Каждый казак по очереди опускал ложку в котел, медленно, явно смакуя, съедал свою порцию.
Как тебя звать, казак? доев похлебку, я поинтересовался у десятника со шрамом.
Афанасий сын Никиты.
Значит, Никитин, покивал я. Сделал себе зарубку в памяти заучить как можно больше имен солдат моей армии. От них теперь зависит моя судьба. Да и судьба всей страны.
А вот скажи, царь-батюшка, пошто Катька решила умучить тебя, мужа своего? поинтересовался Никитин, облизывая ложку. Разное бают.
Подговорили ее. Орловы и другие аспиды я посмотрел на небо. Начал накрапывать небольшой осенний дождик. Как бы не развезло поле перед крепостью. Мне это было совсем некстати. Еле вырвался от них. Долго скитался среди простого народу. Видел муки, что принимает люд православный.
Так и есть, согласился казак, сидевший слева. Сердце кровью обливается, глядя на казни, что баре устраивают в деревнях, заживо запарывают
Отольются им наши слезы зашумел десяток.
Вот мы им ужо покажем!
Веди нас в бой, Петр Федорович, мочи нет терпеть!
Ждать осталось недолго, други я поднялся на ноги, поправил ножны с саблей. Завтра все решится.
Но решиться все должно было сегодня. На военном совете, который я собрал сразу после обеда. Один из горнистов, пойманных Иваном, продудел в рожок сбор, и в шатер начали сходиться ключевые фигуры пугачевского восстания.
Первым пришел озабоченный полковник Подуров. Рассказал коротко, что лагерные крестьяне начали делать макеты пушек к завтрашнему дню все будет готово. За ним в шатре появился шумный, чернявый, горбоносый казак лет тридцати аж с тремя пистолетами за поясом. Чика-Зарубин. Уселся с нами по-турецки на ковер, тут же начал шутить, сам смеяться своим побасенкам. Человек-оркестр.
Тихонько проскользнул внутрь Иван Почиталин. Разложил на столике бумаги, достал гусиные перья и походную чернильницу.
Четвертым персонажем пьесы стал еще один полковник. Максим Григорьевич Шигаев. Толстый, одышливый мужчина с красным лицом и окладистой черной бородой.
Все исполнил по воле твоей, царь-батюшка, с ходу начал Шигаев.
Какие приказания отдавал «прежний» Пугачев, я, разумеется, не знал, поэтому промолчал.
Денег из трех крепостиц мы взяли две тысяцы, триста двадцать шесть рубликов. Золотом и серебром.
Присутствующие охнули. Казна была немалая. Пуд муки стоил пятнадцать копеек, ведро водки восемьдесят пять копеек.
Все счел, скрепил мешки печатью казацкой, лежат они в твоей, батюшка, походной кибитке и охраняются строго. Слежу за сим.
Кибитка в качестве походного сейфа не показалась мне надежной затеей, но я опять промолчал.
Второе. Пороховой припас. Двадцать три пуда. Сто сорок фузей. Свинца четыре пуда. Соль
Подожди про соль я почесал шевелюру. Нет, с вшами надо что-то делать. Побриться, что ли, налысо? А новые подданные поймут? Или вошебойку завести?
Сто сорок фузей я повернулся к Подурову. Почему не вооружаем крестьян?
Каждый день по сто с лишним человек прибывает, сзади подсказал Иван.
А учить строю их кто будет? поинтересовался полковник. Офицеров ты сам приказывал вешать.
Только тех, кто отказывался присягнуть, вступил в разговор Чика. Вон, сержант Неплюев, дворянчик туев, служит. Даже Ване указы помогал писать
В шатер зашли еще двое. Глава моих гвардейцев одноглазый Мясников и незнакомый казак с плеткой в руках. Последний оказался полковником Дмитрием Лысовым. Низкорослый, хитрый, с козлиной бороденкой этот человек был одним из тех, кто покушался на жизнь Пугачева в 1774 году. Ударил его пикой после ссоры. Острие попало в кольчугу, которую Емельян носил под кафтаном.
А где атаманы Овчинников и Творогов? я мысленно сосчитал всех в голове и не нашел еще некоторых ключевых фигур.
Опамятовал, батюшка? Лысов высморкался в руку, вытер ее об ковер. Творогов поехал брать Пречистенскую крепость. Чтобы те не дали сикурс Рейнсдорпу. Овчинников в Бердской слободе. Готовит нам зимние квартиры. Сколько нам тут в поле стоять?
Да, морозы скоро, поддержал Лысова Чика. Мерзнем. Только водкой и спасаемся.
Мужчины засмеялись. Но заметив мой хмурый вид, осеклись.
Ваня, сходи позови на совет киргиз-кайсацкого хана Нур-Али. И этого, от башкир, как его, Юлая Азналина. С сыном