Конечно, выходит. Та, про магазин.
Несмотря на мои усилия, в голове всплывает обложка дурацкого бестселлера. Его сюжет похож на роман, который я написала давным-давно, осмеянный моим литературным кружком, похороненный в ящике стола. Ни к чему повторять мучения.
Не-а, боюсь, она не готова к публикации. Может быть, однажды. Я с усилием произношу пустые обещания, улыбаясь.
Ба медлит, держа вилку с горошком на полпути ко рту:
Знаю, тебе тяжело, Келси, но никто не может помешать тебе рассказать свою историю. Кроме тебя самой.
Кажется, она всегда будет мои наставником.
Я решаю не спорить о том, что меня останавливает: долг и вина, нехватка таланта и времени, не поддающаяся описанию уязвимость.
Наверное, ты права. Но сейчас самое главное для меня магазин.
Да, как там дела? Люди скоро придут запасаться чтением на лето, а?
Я прикусываю губу. Ба скорее провалится под землю, как все в «АвантаМед», чем позволит продать свой магазин. Но деньги с продажи ее дома, где я выросла, почти закончились, а уход в доме престарелых стоит невероятно дорого.
Разумеется. Только, может, они закупаются на Amazon. Или скачивают книжки на телефон.
Пфф. Ненависть Ба к электронным книгам не знает границ. Она отталкивает побитую тарелку с остатками еды.
Сейчас книжным сложно выйти в плюс, Ба. Много конкуренции в Интернете. И Каштановая улица уже не та, что прежде.
Самое близкое к правде, что я могу ей сказать. Затаив дыхание, я жду ответа.
У нас ведь как-то устраивал автограф-сессию Фолкнер. Незадолго до смерти.
Ба опять в своем мире.
Знаю.
Она берет мою ладонь своими слабыми пальцами.
Но у тебя все еще есть сад, девочка моя. Твой особенный дар. Он всегда будет с тобой.
Снова.
Что за сад, Ба?
Она смотрит на меня растерянно:
Рядом с магазином, очевидно. Ты же знаешь.
Пустое место между музыкальным магазином «Ритм и чудо» и нашим книжным? Всю мою жизнь оно обнесено стеной. Я почти забыла, что это тоже часть книжного. Жаль, что оно с другой стороны от магазина можно было бы продать его Блэкбёрну и, возможно, спасти наши финансы.
Ты заботишься о нем. Ба держит меня крепче. Ты конечно же о нем заботишься.
Ба, мы можем его продать? Может, кто-то рискнет построить рядом еще один магазин?
Продать? Она отпускает мою руку и садится на кровати прямо, затем начинает спускать ноги на пол.
Подожди, ты куда? Дай мне подогнать коляску.
Я собираюсь в магазин! Надо проверить я я я не знаю, что ты там творишь!
Нет, Ба, все нормально. Все хорошо, Ба. Я стараюсь уложить ее обратно, одна рука на плече, вторая на руке.
Отпусти! Мне нужно на работу!
В комнату заглядывает проходившая мимо медсестра:
У вас все в порядке?
Нет! кричит Ба в сторону двери. Эта женщина не выпускает меня, а я опаздываю на работу!
Я встречаюсь глазами с медсестрой, безмолвно прося о помощи.
Вдвоем нам удается успокоить Ба и уложить в кровать, убрать поднос с ужином, укутать ее в пушистое розовое одеяло.
Медсестра смотрит на меня с укоризной.
Нельзя ее волновать. Плохо дело, если она начнет бродить.
Я киваю. Мне говорили это тысячи раз.
Нас оставляют вдвоем. Ба часто моргает: после выбросов энергии, как это часто бывает, приходит сон.
Моя рука лежит на ее руке. Я борюсь с желанием сжать ее до боли крепко, но вместо этого вцепляюсь за раму кровати.
Когда мне было лет шесть, Ба купила мне шарик в виде головы панды в городском зоопарке. Некоторое время спустя я случайно выпустила нить, и в ту же секунду шарик взмыл в небо. Я следила за виражами черно-белой сферы, которая никогда-никогда не вернется, и в груди рождалось ощущение утраты необратимой, непоправимой мне казалось, я задохнусь. В какой-то степени это была потеря невинности. Первое столкновение с горем, понимание, что контроль лишь иллюзия. Странно, но я сделала вид, что ничего не произошло, ведь мне не хотелось, чтобы Ба тратилась на замену. Однако я навсегда запомнила чувство беспомощности, не покидавшее меня, пока шарик уносился прочь.
Здесь, сейчас, держа старушку за руку и видя, как ее слезящиеся глаза осматривают комнату, я ощущаю, что тяжесть скорой потери не дает дышать. Если бы я могла схватить покрепче, может, у меня бы получилось ее удержать. Как и в шесть лет, я улыбаюсь и скрываю боль, чтобы Ба не увидела.
Поспишь немного, Ба?
Она кивает: веки слипаются, губы разомкнуты.
Чуть-чуть.
Приступы нерегулярные и непредсказуемые. Я не могу угадать, что приведет ее мозг в беспорядок. Одно я выучила не говорить о продаже магазина. Теперь, кажется, можно добавить в список продажу участка рядом с ним сада.
Однако наше положение все хуже, и скоро у меня не останется выбора. Со всех сторон магазин в опасности: начиная от неутомимой налоговой, как часы считающей дни просрочки, и до предательских интернет-магазинов. Еще и страшный монстр отель Блэкбёрна, пожирающий магазинчики на Каштановой улице, из-за которого к нам почти перестали заходить покупатели. Я уже пропустила один платеж по кредиту на обучение, потому что после зарплаты Лизы денег почти не осталось.
Несмотря на все мои усилия, я не могу перестать думать о будущем, в котором у меня не будет ни книжного, ни дома, ни работы, и не будет Ба.
Ощущение пустоты. Шарик улетает в жестокое синее небо. Ничего не поделать.
Я поправляю одеяло у Ба на плечах, выключаю лампу на столе и на цыпочках выхожу из комнаты.
Я отказываюсь подводить Ба. Должен быть какой-то выход.
Глава 4
Так называемая «детская литература» знает то, о чем забыли многие взрослые что повседневность, ограниченный временем мир достоверных фактов это вторичный мир, мир теней, а реальность показывается нам в проблесках сквозь песни, сказки, картины.
Мадлен Л Энгл
Кафе «Глазунья» кажется обустроенным в стиле ретро, но на самом деле все здесь продукты своего времени. Внутренний дизайн это артефакт давно минувших дней, здесь можно забыть, что фастфуд победил в битве за современность. Шахматная плитка на полу, хромированные барные стулья, обитые красным винилом, плексигласовая вращающаяся витрина со свежими пирогами интерьер пропитан духом старой доброй Америки, ведь все мы, в сущности, рабы ностальгии.
В то же время заведует этим патриотическим заведением Анамария Ортиз, эмигрантка из Пуэрто-Рико во втором поколении. Она ставит музыку под стать своему наследию, добавляет в ламинированные меню тостонес и эмпанады[4] и раздает инструкции на кухне на смеси испанского и английского. В волосах у нее ни следа седины, несмотря на почтенный возраст. Она укладывает их в пучок и закалывает его карандашом, которым записывает заказы. Ее внук сидит за дальним концом стойки, склонившись над домашкой, а его мать, дочь Анамарии Люсия, заведует кухней.
Тебе точно больше ничего не хочется? Анамария смотрит на меня черными глазами, прищурив бровь.
Я облокачиваюсь на стойку, в ожидании постукивая пальцами по пластиковому контейнеру.
Да, просто хочу немножко себя порадовать. Блэкбёрн заходил.
Она качает головой.
Если он придет сюда, я ему в кофе плюну. А ты ты береги себя. С такой диетой ты до сорока сердечный приступ схлопочешь.
Дома обязательно поем что-то полезное, обещаю. Я улыбаюсь в ответ на беспокойный взгляд. Спасибо, что присматриваешь за мной.
По правде говоря, после встречи с Ба и поездки в город все, чего я хочу это раствориться в горячей и соленой жареной юке с адобо[5] по знаменитому рецепту Анамарии.
Я оплачиваю заказ, выхожу на вечерний воздух, открываю контейнер и вдыхаю. Прогуляюсь по городу, поедая юку, анализируя маркетинговые стратегии окружающих нас магазинов. КофеПятница, наверное, не принесет достаточно дохода в нужный срок, чтобы хватило на счета, налоги, уход за Ба. Что еще я могу сделать?