По слухам, малыша Тафари определили на эту должность за хорошее поведение, примерное послушание и вкрадчивое стремление понравиться всем и каждому при дворе. Принцы Эфиопской империи, располагавшие личными армиями, жившие далеко от столицы и пользовавшиеся в своих вотчинах полной независимостью, полагали, что Тафари вряд ли станет посягать на их власть.
С другой стороны, вполне возможно, что новоявленный наследник трона оказался настолько ловким, что никто даже не обратил внимания на его политические маневры, пока он плел паутину стратегических союзов. Тафари без промедления приступил к укреплению в Аддис-Абебе центральной власти, стал создавать институты государственного управления, инициировал ряд реформ, а также учредил собственную газету «Откровения света». Свою деятельность он считал неустанной попыткой пробудить Эфиопию к жизни в современном мире после долгого сна. «Видите ли, моя страна, как Спящая красавица (13) в своем замке в лесу, где за две тысячи лет ровным счетом ничего не изменилось говорил он в одном из своих интервью. Я должен бороться с инертностью моего народа, предпочитающего закрывать глаза на этот ослепительный свет».
Империалистическая Европа, проснувшаяся уже давным-давно, не сводила с Эфиопии своего ненасытного, хищного взгляда. По условиям секретного Лондонского пакта, подписанного в 1915 году, во время Первой мировой войны, в случае победы Великобритания и Франция обещали Италии, если та выступит на стороне союзников, новые территории в Восточной Африке. А когда Италии вздумалось потребовать взамен этого Абиссинию, европейские правительства ввели эмбарго на поставки Эфиопии оружия, оставив ее без возможности защищаться. Пытаясь сохранить свой суверенитет, Рас Тафари путем успешных переговоров добился вступления страны в Лигу Наций, что позволило ей стать первым независимым африканским членом и обернулось еще одним триумфом эфиопианизма. А потом отправился в международное турне, взяв с собой свиту из тех, кому слишком мало доверял, чтобы оставлять без присмотра дома.
И где бы ни появлялся экзотический принц от автомобильного кортежа в Париже до приема у папы римского Пия XI в Риме, за каждым его шагом следила ненасытная пресса. В тот самый момент, когда пастух Атли в своей «Библии черного человека» воспевал толпы херувимов, Рас Тафари гулял по мощеным улочкам Иерусалима, слушая божественную музыку в исполнении марширующего оркестра из сорока армянских сирот (14), переживших геноцид. Они до такой степени растрогали будущего бога, что он решил их усыновить, взять в Аддис-Абебу и составить из них имперский духовой оркестр. Впоследствии Тафари называл их своими ангелами.
«Все человеческое рано или поздно обращается в тлен» (15), писал он в апреле 1930 года, сообщая о кончине императрицы Заудиту. Готовясь к коронации, Рас Тафари занялся переустройством города воздвигал электрические столбы и фанерные триумфальные арки, тянул телеграфные линии, чтобы нести свое слово планете, и строил апартаменты для гостей со всех уголков света. Заставить их приехать в Аддис-Абебу означало продемонстрировать свою власть врагам из числа эфиопских провинциальных правителей, которые только и делали, что плели заговоры. Рас Тафари заказал королевские одеяния себе и жене, величавой, как статуя, принцессе Менен, и послал верного человека в Иерусалим раздобыть камень из храма царя Соломона, чтобы установить на нем трон. Потом приказал доставить с лондонской Сэфил-Роу тринадцать головных уборов из львиных грив, обратившись к тем же мастерам, которые шили меховые киверы для королевских гвардейцев. И лихорадочно трудился, пытаясь разогнать тучи беззакония, реявшие над головой и грозившие помешать его вознесению на самые вершины власти, потому как Иясу, законный наследник Менелика, был все еще жив, хотя и сидел в тюрьме. Он поручил своим армянским ангелам выступить с дебютом эфиопского национального гимна. И даже накануне церемонии, в нечестивый ночной час, удивил британского консула тем, что лично явился проверить выполнение отданного им приказа. «В сумерках я увидел посреди дороги несколько человек, вспоминал впоследствии майор Р. Э. Чисман, а когда я вышел из машины и подошел к ним, то услышал, как кто-то тихо сказал: Janhoy! (ваше величество!). И тут же узнал его самого: всего за несколько часов до коронации он стоял с горсткой своих людей и разглядывал заплатку на дороге, которую в этот момент трамбовал каток».
* * *
Если «Нэшнл Джеографик» восторгался великолепием коронации, то публикации в других изданиях живописали совсем другую картину. Журналистка Эллен Ла Мотт, писавшая для «Харперс», после ночи в переделанном хлеву, где ей без конца досаждали муравьи, явно пребывала в дурном расположении духа (16). Она жаловалась, что в Аддис-Абебе повсюду царит грязь и нет ровным счетом никакой культуры. Не торговали даже местными поделками, не то что чем-то уникально красивым. «Такой первобытный народ, как абиссинцы, лишенный любого гения, так ничего и не создал, писала она, лишь время от времени здесь встречаются лачуги, увенчанные пустой бутылкой из-под Перрье». Ивлин Во в материале для «Таймс» описывал подготовку к торжеству как бесконечный хаос, «смесь апатии и истерии, величия и фарса». По поводу короны утверждал, что ее бесцеремонно сунули в картонную коробку. А когда никто не пожелал платить за объездку молодых имперских жеребцов, своенравные животные опрокинули карету Вильгельма, убив ливрейного лакея.
Многие газеты сообщали, что император, чтобы оплатить коронацию, разорил страну, учредив все мыслимые налоги и позволив нечистым на руку чиновникам снять сливки. Журналисты утверждали, что несколько сотен стульев, предназначенных для иностранных гостей, так и остались пустовать эфиопцам, которые несколько недель босиком добирались в столицу, так и не разрешили на них сесть. В одном из самых напыщенных фрагментов для «Нэшнл Джеографик» Саутард рассказывал о ритуале «смотра Его Величеством войск», в ходе которого вождям эфиопских племен вместе с их подчиненными предоставлялась возможность продемонстрировать всю свою выучку в традиционных костюмах.
По сообщению «Харперс», в какой-то момент многим показалось, что потешный бой вот-вот обернется мятежом: воины вдруг ринулись к помосту и стали угрожать Хайле Селассие остро отточенными пиками. От страха и замешательства иностранные гости повскакивали с мест, опрокидывая стулья. В общем и целом, пресса тогда так и не поняла, что произошло. «Нэшнл Джеографик», желая обойти стороной эту неприятную тему, сосредоточился на необузданной красоте торжества: «Сколько слонов, сколько львов, сколько народу!..»
Разнообразие на планете «Нэшнл Джеографик» прославлял но только до тех пор, пока оно было где-то далеко-далеко и больше напоминало картинку из книжки. В 1940-х годах Национальное географическое общество (17) исключило из числа своих членов чернокожих, запретило им пользоваться библиотекой штаб-квартиры организации в Вашингтоне, округ Колумбия, и претворило в жизнь политику ориентации издания исключительно на белого читателя. По большей части журнал старался не писать о цветном населении самой Америки. И если и питал слабость к экзотике ради трепета открытий, то в основном все равно публиковал статьи в защиту колониальных завоеваний, против иммиграции и в поддержку движения за евгенику. Не осмеливаясь публиковать топлес фотографии белых женщин, он без зазрений совести и исключительно во имя науки печатал снимки африканок, позволявшие впервые узреть грудь многим поколениям очарованных ими американских мальчишек. Хайле Селассие собрал полную коллекцию номеров журнала и слыл восторженным членом Географического общества, представляя собой редкое исключение из правил. Вместе с тем он никогда не считал себя «черным», полагая своим предком даже не проклятого Ноем Хама, а Сима, в то время как «Нэшнл Джеографик» решительно именовал его семитом.