(Что, очевидно, хуже пытки),
Все чтят мгновения благие
В объятьях кофе с целой плиткой
Полстапроцентного какао.
Кофейный горький пряный вкус,
Который Ксеня обожала,
В ней пробудил весь спектр чувств.
Ополоснувши блюдце, чашку,
К окну направилась она.
А по дороге за рубашкой,
У зеркала, увлечена
Своей косой остановилась.
Кому же ты предрешена!?
Коса её по пояс вилась,
Наме́дни не расплетена.
Вчера, уставши от дороги,
Она, едва расправив ноги,
Упала в мягкую кровать.
Сон не заставил долго ждать
Затем, сомкнув младые очи,
Уснула пя́тнично Оксана,
И, пожелав "спокойной ночи",
Ей капля с кухонного крана
Паденьем явь оборвала.
Вторая кап. И сна как нету:
Уже и тортик уплела́,
И улыбаясь, шла ко свету.
Она любила слушать тихие часы,
И с пончиками белые подушки,
И узелком бесшовные трусы
На прутиках напольной сушки.
Её квартира что-то в стиле "лофт":
Предметы все по-фински назывались,
А стены под обоями из слов
Местами белой краской чредова́лись.
Плафоны на простых светодиодах,
Обёрнутых под черную бумагу
Меж бруса деревянного на сводах
Немого потолка. И железяку
Какую-то поставила, для вкуса.
Повсюду процветал минимализм,
Лишь полка с аметистовою дру́зой
Вносила в интерьер анахронизм:
На камни мода и на лофты
Пищала в разные года.
В большом купе висели кофты,
И платьев целая гряда,
В прихожей шкаф для туфель модных
И строгой будничной страды,
Для жарких дней и для холодных,
Для средств от грязи и воды.
На кухне тоже упрощённый
Был гарнитур под общий стиль,
Но в нём преобладал зелёный
И золотистая ваниль.
Повсюду бело-серый ламинат
Разбавлен чёрно-бурыми штрихами.
И кто ремонту новому не рад?
С квартирой обновляемся мы сами.
О, как она её любила!
Но не любила ипотеку.
Для счастья мало нужно было
Ей, как простому человеку:
Работа, должность и кредит
На тридцать лет купить жильё.
На это редкий не серди́т,
Упоминая, что жульё
Кроит из воздуха проценты
Под соусом огромных льгот.
Но не известны прецеденты
Чтоб ростовщик терял доход.
А в двадцать восемь вид шикарный!
И отражение младое
Напоминало: труд ударный
Не скоро сменится покоем.
Она любила зеркала
И их наглядность комплиментов:
В них Ксюша разглядеть могла,
Что ей достойных конкурентов
Природа-мать не народила,
По крайней мере, из знакомых.
Не просто так себя хвалила
И увлекала взгляды склонных
Петь дифира́мбы красоте:
Глаза её, как океаны
Вдали от лодок и сетей,
Как нежный свет лесной поляны,
Где незабудковый насти́л
Лазурью небо пристыжает.
У всех зеркал не хватил сил,
Чтоб рассказать, как разрезает
На "до" и "после" мир вокруг
Волшба сапфировых очей.
Ресниц её пушистый круг
Касался густоты бровей,
Иглы и души не видавших,
В том вовсе не было нужды.
Красивей нету женщин наших,
И потому, в века вражды
Всяк не́друг жаждал искупаться
В небесных водах синих глаз.
Живя в те годы, оказаться
Оксаночка могла как раз
Тем же́мчугом с морских глубин,
Что б возжелал себе достать
Султан, и князь. Стряхнувши нимб,
Духо́вник начал бы мечтать
Попасть на исповедь к Оксанке.
Обычный рост, под семь десятков
Плюс метр, и ровная осанка.
В природе нету недостатков
Есть вкус и нрав. Размеры сердца
Мешают всё подряд любить:
На бо́льший легче опереться.
Себе красиво косы вить
Она научена с пелёнок.
Ей с детства много говорили:
"Ты ангел, Ксюш, а не ребёнок!"
И в чём-то люди пра́вы были
Уже тогда златые реки
Спускались ей до детских плеч.
Слова любви как обере́ги,
Которым суждено беречь
Во время тяжких испытаний
Всю жизнь: с рождения до смерти.
Отец её, папаша ранний,
Письмо с открыткою в конверте
Пока в Германии служил
В коммунистическом пространстве,
Спустя полгода получил.
Вернувшись из армейских странствий,
Он первым делом ча́до взял,
Всё прочее сочтя за мелочь.
Как лик его тогда сиял!
Как сердце молодое пело!
На свете мало что сродни́
Любви отцовской к дочерям.
Девчонки с мамами одни,
И не понятно матерям,
Пошто́ при папах всё иначе.
При маме держится горой,
При папе тихо-тихо плачет
С чуть-чуть трясущейся губой,
Взывая сердцем всем к защите
От самых мелких раздражений.
Вы объясненья не ищи́те
Большому множеству значений
Для девушек любви отца.
Душа ребёнка словно поле,
И будет счастье для юнца,
Когда участок вспахан, полит
И сдобрен перед посевной
Заботой, лаской и любовью.
Оксане был отец родной
Не только родственною кровью,
Но тем, на чьих руках она
И до поры сей почива́ла.
В его глазах всегда юна,
Когда ей даже двадцать стало,
Казалась Ксюша: каждый раз,
Как в первый миг далёкой встречи,
Баюкал девочку и тряс.
И как-то, свадебные свечи
Увидев на женитьбе друга,
Он потерял своё дыханье.
Поняв в чем соль, его супруга
Вернула Виктора в сознанье,
Сказав: "Ну, ей ещё пятнадцать!"
"Я знаю" Нечего сказать,
Когда стесняешься признаться,
И первый раз течёт слеза
Вниз по щетинистой щеке.
Отец был родом из Рязани,
Всё детство плавал по Оке.
Постре́лыш был довольно ранний,
И к удивленью стариков
Серьёзен был ещё с пелёнок.
Бывало, что совсем суров
Когда твердил: Я не ребёнок.
А кто же ты? его пытали.
Мужчина! Не́жто не видать!?
Ему воззренья сил придали
Чтоб путь дальнейший продолжать
В столице посреди Сибири.
И там он выбрал институт,
Что из-за всех профессий в мире
Политехническим зовут.
Он попадал на стажировки,
И в них как лучший был отмечен
Прилежной строгостью сноровки.
В работе приключилась встреча
Его с той самою осо́бой,
Что взглядом только убедила
Что таки-есть любовь до гро́ба.
И юность их объединила:
Он был хорош собою, ста́тен,
Голубоглаз и молчалив.
Хоть не женат, но всё ж опрятен.
И в профиль был он так красив,
Что можно было его бюстом
Любую выставку венчать.
Она дышала тем же чувством,
Когда пришла пора менять
Жизнь через бракосочетанье.
У Вити не было сомнений,
Что Света это дарованье
Из самых светлых провиде́ний.
Она, когда цвела улыбкой,
То вся серьезность инженера
Казалась только маской хлипкой.
Её игривая манера
Вести беседы про природу
С любовью к каждому созданью,
Для восприятия в угоду
Сформировало пониманье,
О том, что жизнь любить она
Во всех оттенках обожала.
Ведь та, что тёплых чувств полна,
Любовь повсюду умножала.
Её зелёные глаза
Как листья, что ветра влекут,
Как изумрудная лоза,
Когда она во всём соку
Ещё неспелой опьяняет
На предвкушении одном.
Порою Виктор вспоминает
Как был спасён единым днём,
Припомнив папку с чертежами
В зелёном ярком переплёте,
Когда с заветными глазами
Столкнулся в лестничном пролёте,
Подумав: "Вот бы мне сейчас
Такою роскошью украсить
Свой дом. Ну точно же алмаз!"
Читалось в Витиной гримасе,
"Какой алмаз!? Тонов зелёных,
И цветом глаз морской воды.
Я что же, дураков влюблённых
Пополнил стройные ряды?
Зелёных Точно же, зелёных!
Я том со схемами забыл!"
И в выражениях смущённых
Лица, уже боготворил
Светланин взгляд напоминанье
Про крайне важные дела:
Ему грозило совещанье,
И память полиша́ть могла
Его последущего чина,
А то и вовсе сдвинуть вниз.
Ведь мненье есть, что у мужчины
Карьеры рвение каприз,
Который целью наполняет,
Каким-то смыслом дальше жить,
А в существе, собой являет
Тоску о том, что породи́ть
Не могут жизнь в бесплодном чреве:
И что тогда им остаётся?
Достичь высот. В науки древе
То сублима́цией зовётся.
Когда б мужчина мог родить,
То, чтобы выразиться тонко:
Война могла б мужам претить,
И стал Арес бы амазонкой.
Но мы имеем то, что есть.
Пусть будет так, и слава Богу.
Услышав на докладе лесть,
Светлану Виктор за подмогу
Нашёл и отблагодарил,
Да так, что родилась Оксана:
Женою Свету окрестил.
Absít verbó invidiá*, но
_______________________
*Не взыщите на слове, (лат.)
Историю того романа
Писа́ть что шить коням хвосты.
Он к цели шёл своей упрямо,
И раз в четверг дарил цветы
В честь памяти о первой встрече