Защелкали кнуты, поднимая устало повалившихся, на незапланированной остановке, скованных одной цепью пеших, арестантов. Обоз снова тронулся в путь, поднимая дорожную пыль. Опять мерно и нудно заскрипело колесо, теперь уже ихней, волей судьбы и старшего группы конвоя, клетки телеги.
Снова попытался вернуться к чтению дневника, но, ни как не удавалось углубиться в чтение, не получалось вникнуть в суть, смысл написанного. Перечитывал одно и то же предложение уже раз в седьмой, не понимая и не воспринимая написанного. Все его мысли занимала та, что сейчас сидела напротив него.
Смотрел на нее и ни как не мог понять, что в ней не так, но чем больше смотрел на нее, тем больше ему казалось, что она какая то иная, как не из этого мира. Она была молода, может лет двадцати или двадцати пяти. Точнее определить, было сложно. Черты ее лица были мягки и правильны, и все оно было словно нарисовано акварелью, легкой рукой мастера. Ее бледная кожа, казалась тонкой, прозрачной. Она была столь бледна, что позавидовали бы сами аристократы Красного рода, добивавшиеся такой бледности при помощи белой пудры. Это, ее отсутствие загара было странным для середины лета. Что же это, она, до сего дня, на свет белый не выходила? В тоже время ее темно русые волосы, длиной чуть ниже плеч, были, наоборот словно выгоревшие на солнце. И сразу в глаза бросалась длинная, серебристо белая, седая прядь волос, у левого виска. Висящий на тонкой цепочке серебряный медальон, на ее груди, так же привлекал внимание. άΩ Насколько он помнил, все же образование в Красной академии, было превосходное. Давали расширенные, глубокие знания во многих областях. Медальон представлял собой переплетение в окружности двух древнейших символов, пришедших из древнейших забытых времен. И если он правильно помнил, то эти символы читались как альфа и омега.
Одеяния ее казались сотканными из самой мрачной тьмы. Подобной ткани ему ни когда не доводилось видеть до этого. Ее обувь была столь же необычной, высокие по колено, со шнуровкой ботинки на толстой подошве. Из неизвестной ему, черной блестящей и настолько отполированной кожи, что он и сейчас сквозь слой пыли видел свое неопрятное отражение в округлых носках.
Как то неожиданно для самого себя, срывающимся голосом спросил: Зачем ты так? Чего ради, разгневала так старшего конвойной группы? И почему так легко позволила схватить себя? Да, и вообще, какого хвоста Тоддевоя, ты там стояла, завидев обоз с арестантами? Ведь даже глупому ребенку ясно, что встреча в этих краях со Стражей Красного Рода, не сулит ничего хорошего. Или ты не понимаешь, что теперь тебя ждет? закончил, он свою тираду, неопределенным, нервным жестом руки, пытаясь выразить в нем, его мнение, о недалекости ее ума.
Не двинувшись и не открыв глаз, выдержав паузу, она все же соизволила ответить: Мне по пути, и снова немного помолчав, добавила: Пока.
Ее голос был тихий, спокойный и завораживающий, и сейчас по тону напомнил голос учителя, что уже в сотый раз устало, объясняет своим нерадивым ученикам прописные истины.
Как ты, себя называешь?
Что? спросил он, не поняв вопроса. И нахмурился, сомневаясь в ясности ума, этой особы.
Ваши, имена я знаю, но вы, практически все называете себя другими именами. Придуманными, не подлинными. Как ты, себя называешь? она, открыла глаза, взглянув на него из под темных, длинных ресниц. У нее были серые глаза, как в ненастье северные озера.
Не совсем понимая, что и о чем она спрашивает, он ответил: Мать, когда то нарекла Адуи, так всю жизнь и назывался, и иных имен не имел.
Адуи, эхом отозвалась она, но как то так, как бы пробуя это слово, на вкус и на слух.
Мама, твоя почти угадала.
Адуи, хотел спросить, что это она имела в виду, но тут боковым зрением заметил, что к ним приближается стражник и умолк. Одарив их взглядом, от которого, наверняка, птицы замертво валятся на землю, стражник, им обоим погрозив кнутом, обогнав их телегу клетку, двинулся вперед к голове обоза.
Адуи снова вынул дневник.
Что ты, читаешь? она смотрела куда то поверх его головы и спросила его скучающим голосом, как бы для поддержания, для нее не нужного их странного и несвязанного разговора.
Дневник, не вдаваясь в подробности, ответил Адуи.
Страшная участь постигла их всех тех, кто жил тогда на закате той эры, договаривая это она взглянула, на него как раз успела увидеть, как он вздрогнул от ее слов. Было такое впечатление, что она знает, что написано в этой тетради, что сейчас он так нервно стиснул в своих руках.
Немало удивленный он спросил: Кто ты?
Люди в здешних местах называют меня Nэин так, что ты тоже можешь называть меня так, назвавшись, она, снова закрыв глаза, прислонилась спиной к прутьям клетки, словно и не было их знакомства и этого разговора.
Адуи задал еще пару вопросов, но она не ответила, сидела спокойно и не подвижно, будто не слыша его. Он понял, что разговор окончен, и она пока более не станет с ним разговаривать.
Стемнело. И снова все повторилось, как и вчера, позавчера, старший конвойной группы скомандовал остановиться на ночлег, расставили посты, назначили их смены, на разведенных кострах готовили ужин. Nэин по прежнему всё также сидела и за всё это время ни разу не пошевелилась. Адуи невольно задумался, а смог ли бы он вот так вот столько времени просидеть без движения. Засомневался, дышит ли она, но в сгустившейся темноте не смог различить. Небо занесло тучами, костры слишком далеки, чтобы достаточно осветить.
Адуи стал уже задремывать, когда шаркающей походкой к их клетке подошел стражник, принесший ужин. Впихнул одно корытце меж прутьев решетки, влив скудную порцию совсем не аппетитного варева, сказал:
Вот это вам на двоих, делите, как хотите. Можете сожрать тут друг друга. На гостей мы не рассчитывали, запасаясь продовольствием.
Адуи взглянул на Nэин, приход стражника вывел ее из оцепенения. Взяв корытце с ужином, пододвинул его к ней. Она сначала внимательно посмотрела на Адуи, потом ее взгляд опустился на корытце. Выражение ее лица сменилось, и насколько позволяла разглядеть темнота, едва рассеиваемая кострами стражников, на выражение, какое бывает наверно на лице человека, разглядывающего мертвое тельце какого нибудь мерзкого существа.
Мотнув отрицательно головой, Nэин отодвинула корытце к Адуи. Пожав плечами Адуи, принялся за ужин, а Nэин вновь «обратилась» в неподвижную статую. Покончив с той гадостью, что принесли на ужин, устроившись поудобней, заснул.
________________
_____________________________
_________________
Мишер прослуживши только год в Легионе Хранителей порядка Красного Рода, был уже сыт по горло всем этим. Несмотря на его молодость, можно сказать юность, служил он уже старшим конвойной группы, благодаря хоть и не законченному образованию в Красной Академии. Его выгнали из академии за тайный роман с дочерью профессора руководителя их факультета.
Всем, чем ему приходится заниматься, это уводить этапом в рудники: осужденных судом, отправленных туда по приказу Управителя и должников по налогам.
Мотаясь по степи и лесам туда и обратно. Вот и сейчас пятнадцать человек, вернее уже шестнадцать он уводит туда, и обратно никто из их числа не вернется.
Запивая перекисшим, противно теплым квасом, ужин, состоящий из каши с тушенкой и куска сыра. Взглянул на, крутящегося все это время вокруг него, Юргена. Мишер уже наперед прекрасно знал чего ему от него надо. Юрген был человеком недалекого ума, с такими же недалекими примитивно животными желаниями и способами их достижения. «Как скучно жить, зная жизнь наперед», мысленно вздохнул Мишер.