Дмитрий Голынко. Что это было и другие обоснования / Предисл. Кевина М. Ф. Платта. М.: Новое литературное обозрение, 2013
Воздух
Сериальные циклы Голынко еще одна попытка нащупать новую большую форму. Если в случае Голынко жанр поэмы не способен удержать вместе впечатления и диагнозы, из которых складывается жизнь-в-социуме (в том числе сетевом) и жизнь-частная, на помощь приходит сериализм анафор и каталогов имеющий концептуалистские корни, упакованный в модернизированно-бродский синтаксис и выглядящий на первый взгляд искусственно, но не более искусственно, чем отображаемый континуум. Больная и неприглядная социальность почему-то все время оборачивается столь же неприглядной сексуальностью («вусмерть пьяный залез / на столь же пьяное тело» или даже «заморозка на сковородке вся потекла / но не от любви») впрочем, «почему-то» снимается, когда читатель доходит до текста «К центру досуга», более раннего, чем все остальные, и потому отличного по манере. Здесь связь социальности и сексуальности обоснована, может быть, даже с излишним педантизмом; в лучшем же тексте книги «Включенном в госзаказ» она пропадает. На пространстве циклов Голынко встречаются медиамагнаты и застройщики, скинхеды и гопники, попкорн и автозаки, луки и лайки, флуд на форумах и торговля дынями. Банально говорить о шизофренической реальности современности, но стихи Голынко запечатлевают и перерабатывают именно ее иногда доходя до пародийности.
Шамшад Абдуллаев. Приближение окраин: Стихи. Эссе / Предисл. А. Уланова. М.: Новое литературное обозрение, 2013
Воздух
Поэзию Шамшада Абдуллаева, прививающего ферганские и вообще среднеазиатские мироощущение, климат, медлительность жизни к европейскому модернистскому письму, можно сравнить с текстами людей, в среднеазиатской культуре не укорененных, хотя и долго ее исследовавших: так, например, язык последнего романа Андрея Волоса «Возвращение в Панджруд», как нарочно, перенасыщен, особенно в начале, этнографической экзотикой; в поэзии Абдуллаева реалии, непривычные для европейского опыта и слуха, разумеется, тоже встречаются, но важны не они сами, а пространство связей между ними и множеством вещей еще не названных; важна дремотная и всегда спокойная атмосфера, подавляющая возможность аффектов; это спокойствие Абдуллаев не устает подчеркивать, и избираемое им письмо безличное, сдержанное, философское, связанное с традициями языковой школы, конгениально означаемому; даже вероятно личный опыт, явственно маркированный в заглавиях стихотворений («В долине. 1976 год»), остраняется местоимением третьего лица.
Оставаться на Месте, понимать Место: «сюда забредают, чтобы спуститься в незаимствованную точность собственной никчемности». Эссе в конце книги ключ к пониманию стихотворений: беспристрастность Абдуллаева позволяет ему с компетенцией исследователя говорить о собственном методе: «стенографически скудные откровения писатель наугад коллекционирует на протяжении жизни, не размышляя о них, не соблюдая линеарную логику». «Язык божок разнообразной постлитературы тоже таит опасность быть неукоснительным, превращаясь в медитативную банальность», видимо, сознавая это, Абдуллаев хочет частично скрыть «неукоснительность» (что иногда приводит к появлению вычурных оборотов: «близкий выдох, / из которого вот-вот излетит редкая молвь / о материнствующей невзрачности»). И в стихах, и в эссе Абдуллаев не раз обращается к кинематографу, важному для него не как искусство рассказывать истории, но как искусство показывать целое через частное, мир через деталь.
Владимир Гандельсман, Валерий Черешня. Глассические стопки. N. Y.: Ailuros Publishing, 2013
Воздух
Замечательная идея: написать стихи сэлинджеровского персонажа Симора Гласса; об этих стихах мы знаем, что их никто, кроме домочадцев этого персонажа, не видел, и вот на волне посмертных публикаций наследия Сэлинджера Гандельсман и Черешня якобы получают доступ к этим стихам и переводят их на русский язык. Само собой, поэты не собирались всерьез мистифицировать публику: перед нами концептуальная книга двух авторов. Оба соблюдают заявленную форму и пытаются следовать тому, что пишет о ней Сэлинджер. Шестистишия «двойные хокку» Симора Гласса были «незвучными, тихими» (в переводе Райт-Ковалевой «негромогласными, спокойными») то же наблюдается и в этой книге: как и в классических хокку, в глассических на минимальном пространстве разворачивается образ, позволяющий домыслить обобщение, которое и будет основным месседжем стихотворения, но, поскольку строк все-таки шесть, а не три, остается место для того, чтобы более четко выписать сюжет, ситуацию.
Некоторые сюжеты стихотворений Симора Гласса у Сэлинджера пересказаны, но Гандельсман и Черешня отказались от их поэтической реконструкции и правильно сделали: брат Симора Бадди описывает эти несуществующие стихи как тексты явно гениальные, а то, что они не цитируются, а пересказываются, следствие того, что прозаик Сэлинджер не может и не стремится как поэт соответствовать созданному образу идеального человека-загадки. Не стремятся к этому и Гандельсман с Черешней: их «стопки» оказались формами, в которые можно вместить то, что волнует именно этих двух поэтов, а получившаяся книга подтверждает непреходящую мощность такого поэтического средства, как последовательный формальный эксперимент.
Люди собираются, выражают соболезнования друг другу и расходятся. Непогодится, солнце покидает округу. Занавес закрывается. (Гандельсман)Ты проходил сквозь этот крах, сквозь это тленье: вся жизнь в расчесах и репьях, вся неуменье Но почему весь этот прах еще и пенье? (Черешня)Наталья Горбаневская. Осовопросник: Стихи 20112012 гг. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2013
Воздух
Название нового сборника стихов Натальи Горбаневской восходит к строке Алексея Жемчужникова «Скажи, о совопросник века», которая, в свою очередь, отсылает к стиху из 1‐го Послания к Коринфянам св. ап. Павла: «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» В этом названии ощущается ирония, смысл которой следует риторическим вопросам апостола Павла: подобно тому, как мирская премудрость обращается пред лицем мудрости божественной в безумие, фонетическое слияние существительного с предлогом превращает осмысленное слово в бессмысленное. Книга открывается строками: «Все еще с ума не сошла, / хоть давным-давно полагалось» далее появляется гора грязной посуды, но поэт отвергает ее как нечто житейское, бытовое, противоречащее сиюминутному требованию говорить: «ни чашки, ни чайник, ни блюдца / до утра, дай-то Бог, не побьются», а вот фонетическая магия может пропасть, забыться, и потому ее нужно сейчас же записать, оформить. Фонетика, обогащающая семантику, по-прежнему доминанта поэзии Горбаневской; в ее последних сборниках эта тенденция только усиливается, и поэт вполне отдает себе в этом отчет. Иногда это дыхание может дать сбой («Бедный камер-юнкер»), но чаще всего оно безупречно. Сборник завершается прекрасным переводом стихотворения молодой украинской поэтессы Катерины Бабкиной.
Инна Лиснянская. Вдали от себя. СПб.: Издательская группа «Лениздат»; «Команда А», 2013
Воздух
В новую книгу Инны Лиснянской вошло немного ее старых стихотворений (начиная с 1970‐х) и большой корпус текстов, написанных в 20002010‐х; в частности, почти целиком представлена недавняя книга «Гром и молния». Просодия поздних стихов Лиснянской становится все более «классической» и при этом по-новому упругой. Почти всегда мы встречаем регулярный метр, иногда разбавленный дольником; новые стихи чаще всего миниатюры, на пространстве которых Лиснянская может уместить горячее и энергичное сообщение: