Тёмные рваные быстро летящие облака, неуютный ветер, снег и сверху и под ногами; внизу снег мокрый и раскисший, идти неловко. Я потом в песне к фильму о нашей норильской эпопее так написал: «Норильск. Утро холодное, Норильск. Снежное крошево, ветер непрошенный. Так мы приехали в Норильск.»
Из аэропорта нас, бригаду черноголовских авантюристов, по железной дороге доставили на станцию «Тундра». Несколько одноэтажных, почерневших деревянных, типа изба, строений. Рядом железнодорожный путь.
День приезда в «Тундру» почти не помню, может быть из-за того, что не спал в самолёте. Не помню, где и что мы ели (а ведь ели), как получали рабочую одежду тоже не помню. Весь спектр туалетных подробностей, ну хоть убей, не помню. Зато хорошо запомнил небольшое происшествие во время первой поездки по железной дороге.
В вагоне столовой, со столиками по бокам, мы, несколько человек, готовились разливать чай. Потом как-то получилось, что я остался в вагоне один на один с пустыми кружками на столе. За несколько минут движения я понял, что такое Норильская Ж. Д. Вагон сотрясался, шарахался в стороны внезапно и сильно. Кружки при особо сильных толчках слетали со стола, как выстреленные. Я ударился бедром о столик, но собрал кружки в одну группу на столе, охватил их руками и, присев за стол, стал ждать. Кто меня вызволил из этой ситуации не помню.
Запомнилась первая ночёвка в Тундре на полу какого-то служебного помещения: тепло от печки, яркий свет лампочки, негромко скворчит радио, так его никто и не выключил.
Мне везло в «моём Норильске». Я много интересного увидел за те трудные неповторимые полтора месяца. Непосредственным свидетелем ярких нескольких событий был я, два из них произвели особо сильное впечатление на меня. В обоих случаях главные герои- норильские железнодорожники.
Вот случай номер один. Символично, что произошло описанное ниже в самый первый рабочий день. Ранним утром этого дня я проснулся от толчка Рустэма. Он был уже одет. Скомандовал: «Вставай и быстро одевайся» и принялся будить ещё кого-то. Накануне вечером меня предупредили, что завтра я дежурный и встать мне придётся пораньше. Непонятна была только потребность быстроты. Куда торопимся?
Тепло одетые в новую рабочую одежду вышли мы, несколько человек, на утренний морозец. Разобрали штыковые лопаты, одели верхонки, новенькие рабочие брезентовые рукавицы. Подошли к железнодорожным путям, где была группа местных людей во главе с мастером Петром Михайловичем Никритиным (имя это я узнал уже гораздо позже). Они оживлённо переговаривались, порой спорили, проходя мимо стоящего состава. Иногда приседали, что-то разглядывая под вагонами, опять шли и громко говорили, оживлённо жестикулируя. Я в этой лексике ничего не понимал: какой-то спецязык с редким вставлением «крепких» слов. А приглядевшись, я не знаю, как описать это впечатление. Картина «чёрный квадрат» отдыхает заодно с Малевичем. Несколько гондол (см. толковый словарь) состава, оказывается, сошли с рельсов. Оторопело глядел я на этот сюрреализм, производящий на меня дикое впечатление: вагоны, стоящие не на рельсах, а рельсы рядом с колёсами лежат.
Привыкнув несколько к реальности ситуации, я стал думать примерно так: и причём тут я и мое оружие, лёгкий штык лопата? И вообще, что может сделать десяток людей в такой нелепой, чудовищной, как казалось ситуации?
Потом нам, новичкам, объяснили задачу: наши действия сводились к расчистке путей: из-за ошибки при разгрузке гондол щебёнка накрыла рельсы и авария. На карачках мы примерно в течение часа очищали путь. Тут мастера ж.д. пустили в ход лягуши, горбатые стальные переносные штуки, действия которых сводились к следующему: их под нужным углом пришивали (прибивали) к шпале перед колесом сошедшего вагона. После чего мастер жестами руки, профессиональными сигналами давал на расстоянии команду машинисту. Тот осторожно двигал состав в нужном направлении, колесо сошедшего вагона наезжало на лягушу (она повыше рельса) и съезжало с нее прямо на рельс. При этом с самого начала операции состав расцепили в нужных местах и слегка растащили вагоны. Честно скажу: это было одно из самых удивительных зрелищ моей жизни.
С тех пор прошло 53 года. Черти что творят люди в науке, в технике, но то впечатление от спокойствия, умелости и особого изящества в действиях мастеров, от слаженности их работы непоколебимо и незабываемо.
Та авария, насколько я помню сейчас, была ликвидирована за 2 с половиной часа. Тогда я понял, что мы (бригада) будем здесь заниматься серьезным делом и несколько «окреп духом».
Второе событие имело тоже аварийное начало, произошло оно в утро нашего отъезда. Руководство дороги организовало для нашей бригады прощальный банкет в ресторане Норильска. Состоялся он вечером накануне нашего авиавылета.
На столах марочный коньяк, шампанское, дорогие вина. Закуска мечтательная (других слов не подберу), включая салат из свежих огурцов (овощи в Норильск летают на самолётах, цена их ого-го). На банкете присутствуют три ж.д. представителя: такой привычный нам и обязательный Пётр-мастер и «двое в штатском» начальник норильской дороги генерал Новгородов М. Д. и кто-то из руководства в светлом костюме с простым лицом. Рустэм, представляя последнего, назвал фамилию и в шутку объяснил, что это есть «главщебёнка», именно он обеспечивал нашу работу этим дефицитным материалом.
Оба начальника вели себя просто и достойно. Новгородов открыл банкет, заполнив свою рюмку смесью шампанского и коньяка один-к-одному, и, объяснив громко, что эта смесь называется «Дружба», сказал тост за наше здоровье и нашу дружбу в будущем. На банкете он был недолго, а вот человека, номинированного как «главщебёнка», я увидел вновь и понял только утром перед нашей посадкой в секцию (так в Норильске зовут электричку). Так вот, перед этой самой посадкой минут за 20 до прихода секции выясняется, что двое наших забыли в покинутых вагончиках: один весь заработок более чем в 1000 руб, а другой билет на самолёт.
Начальник норильской железной дороги генерал Михаил Дмитриевич Новгородов приехал в гости к нашему отряду
Вагончики, наше жильё, стоят в километре отсюда и хорошо видны невооружённым глазом, но секция придёт вот-вот, а садиться в следующую опоздаешь на самолёт. Положеньице квадратный Малевич опять отдыхает. Что делать?! И вдруг к нашей отчаявшейся группе быстрым шагом подходит «главщебёнка». Выяснив в чем дало, он, подняв горизонтально руку и отходя с ней от нас, скомандовал: «Подойдет секция влезайте и срывайте «Стоп-кран», сошлитесь на меня (называет фамилию не помню). Горизонтально поднятой рукой он тут же остановил видавший виды проезжавший ГАЗ-51. Оробевшему молодому шофёру негромко сказал: «Вот этих двоих (один из них был Саня Столин) отвези, куда тебе скажут. Дождись и быстро с ними назад».
С замиранием сердца следили мы за «газоном», подъезжавшим к недавно бывшими нашими вагончикам, когда подошла секция. Мы вошли, кто-то прямо в тамбуре сорвал стоп-кран. Стали ждать. Трое в железнодорожной форме явились через пару минут и задали нам вопросы вежливо и строго. Услышав «фамилию», отступили назад и переглянулись. Минуты через четыре подлетел газон, двое наших, мысленно радостно воя, кинулись в наши объятия. Потом показался волшебник («главщебёнка»). Он, видимо, что-то выяснял с шофёром газона. Не входя в вагон и не повышая голоса, что-то коротко сказал троим в форме, те облегчённо вздохнули, развернулись и ушли. Секция, как ни в чём не бывало, продолжила путь в аэропорт. Мы группой, обалдевшей от радости, ввалились в почти пустой вагон и какое-то время, приходя в себя, молчали, думая.