Тем вечером, когда мы пришли его навестить, аму Саид повернулся ко мне и, не глядя в глаза, произнес: «Возможно, ты этого не знаешь, но меня послали учиться в Европу, когда это было доступно немногим. Мир наш мир здесь, в Иране, тогда был куда более замкнутым. Мы тянулись к знаниям. Надеюсь, ты не будешь принимать как должное то, что у тебя есть». Не дожидаясь моего ответа, он добавил: «Теперь ты будешь совсем одна. Уже думала, кем хочешь стать?»
У меня с языка чуть не сорвалось «хочу быть как вы», но это прозвучало бы слишком подобострастно, и я ответила, что не знаю. «Должна же у тебя быть ролевая модель», сказал он. Я прошептала, что у меня ее нет. И не успела выговорить это даже раньше, чем произнесла слова, поняла, что навлекла на себя неприятности. «Но должен же быть кто-то, кем ты восхищаешься, кто-то, на кого хочешь быть похожей?» спросил он. «На Рудабе», выпалила я наконец, вспомнив свою любимую героиню «Шахнаме».
«Так-так, значит, не Ростем, а Рудабе. Неплохой выбор, заметил он. Странно, что ты о ней вспомнила. Иди в библиотеку», и он велел принести определенную книгу с определенной полки. «Это мой прощальный подарок, он вручил мне книгу. Когда-нибудь ты прочтешь эту книгу и, возможно, поблагодаришь меня за это. Я дарю ее тебе, потому что ты восхищаешься Рудабе». Это оказалась поэма «Вис и Рамин» Фахраддина Гургани, жившего примерно в одно время с Фирдоуси.
Тем вечером, возвращаясь к машине по узкому извилистому переулку, по которому тек пересохший ручей, я чувствовала недовольство матери. Надо было сказать, что она моя ролевая модель. Она никогда не умела отличать важное от тривиального. В машине она сидела молча, и я тоже, потому что знала, что она злилась, и знала, что из-за меня. Отец, как обычно, попытался всех помирить и разрядить напряжение.
«Между прочим, назидательным тоном проговорил он, когда аму Саид был маленьким, в нашей стране не было даже нормальных школ. Детей из привилегированных классов учили дома или в мектебе маленькой комнате, куда набивались ученики всех возрастов и с раннего утра до вечера обучались под началом священника самого низкого ранга. Аму Саид одним из первых пошел в современную школу. Его отец, личный врач короля, одним из первых основал такую школу в Иране». Ни мать, ни я не ответили, но отец спокойно продолжал, решив, будто мы слушаем: «Твоя мать очень мудро подметила, что ты должна знать историю своей страны. Ты уже в таком возрасте, когда к таким вещам надо относиться серьезно. Недостаточно знать содержание Шахнаме; обращай внимание и на настоящую историю». Я терпеть не могла, когда отец говорил таким тоном, лишь чтобы ей угодить. Она бросила на него полный ненависти взгляд и отвернулась к окну.
Вечером, когда я попыталась поцеловать ее перед сном, мать отвернулась и произнесла: «Иди и поцелуй свою воображаемую ролевую модель, свою Рудабе». Я пошла в свою комнату, сдерживая слезы и сжимая в руке подаренную аму Саидом книгу. В ней рассказывалась история двух возлюбленных, предназначенных друг другу судьбой, как в легенде о Рудабе. И что мне было делать с поэмой в несколько сотен страниц, написанной несколько десятков лет назад? Я попыталась читать ее в кровати. Но это было сложно, и я взяла другую, знакомую книгу. Лишь через двадцать лет, уже после революции, я поняла, какой редкий дар получила в тот день.
Глава 9. История Рудабе
Я внимательно слушала все отцовские рассказы, но некоторых ждала, почти не шевелясь и затаив дыхание. Например, историю Рудабе. Она и в детстве вызывала у меня сильные чувства, и до сих пор их вызывает. Раньше я не понимала ее глубокий смысл, но повторяющиеся мотивы из сказки о Рудабе снова и снова возникали в моей жизни в разные ее моменты. Пока я не начала писать эту книгу, я даже не вспоминала, что выбрала имя «Рудабе» для своей воображаемой подруги, которая внезапно напоминала о себе с укором в самое неподходящее время и требовала безраздельного внимания.
Рудабе и Заль были родителями Ростема, главного персонажа «Шахнаме» и, пожалуй, самого популярного мифического героя персидской литературы. Ростем жил четыреста лет; храбрый, как Ахилл, хитроумный, как Одиссей, он был важнее царей, чьи империи защищал и отстаивал. Но мне всегда было интереснее читать не про Ростема, а про его родителей: Рудабе и беловласого Заля.
Такую растит он красавицу-дочь,С которой и солнцу тягаться невмочь.Как будто из кости слоновой она,Как утро, прелестна, как тополь, стройна.По снежным плечам два аркана скользят,В блестящие кольца свиваясь у пят.Лицо что гранатовый цвет, алый рот Граната зерно, грудь гранатовый плод.Глаза два нарцисса, питомца весны;Как ворона крылья, ресницы темны,И луку Тараза подобная бровь,Как мускус чернеет, вселяя любовь.Дыханье красавицы амбры свежей;Она затмевает светило ночей;Как сад расцветающий, взор веселит,Усладу, и негу, и счастье сулит.Бровь, подобная «луку Тараза», нос «серебристый тростник», маленький рот будто «сжавшееся сердце отчаявшегося мужа». Я столько раз заставляла отца повторять историю влюбленных Рудабе и Заля, что в конце концов выучила ее почти наизусть. Рудабе стала первой из долгой череды литературных героев, которыми я была одержима и с кем себя в той или иной мере ассоциировала.
Заль и Рудабе: иллюстрация из детской книги моего отца
Рассказывая историю Рудабе, отец начинал так: сын Наримана Сам был самым могучим воином в Иране. Его жена произвела на свет прекраснейшего в мире младенца с лицом, «лучезарным, как солнце», но волосы у него были белые, как у старика. При виде этих волос Сам пришел в ужас и велел бросить младенца в лесу. Мать пыталась спасти сына, оставив его рядом с высокой горой, где жила громадная мифическая птица Симург. Симург сжалился над Залем, укрыл его и накормил, и растил как своего птенца. Заль вырос славным юношей, был бесстрашен и силен. Однажды в горах проходил караван, увидел Заля, и о нем распространилась слава.
Поскольку, как говорит Фирдоуси, «не скроешь от света ни зла, ни добра», однажды Сам, снедаемый виной, увидел сон, в котором его брошенный сын оказался жив. В следующую ночь ему приснилось, что на вершине горы поднялось знамя и юноша возглавил армию; по одну сторону от него скакал мудрец, а по другую высокопоставленный жрец. Тогда Сам пожалел о своем опрометчивом деянии и, посоветовавшись с мудрецами, отправился на поиски сына. Он нашел его во владениях волшебного Симурга, попросил прощения и пригласил ко двору. Заль не хотел покидать Симурга. Но птица-великан подарила ему свои перья и сказала, что, случись ему попасть в беду, надо бросить перо в огонь и призвать ее на помощь; тогда птица прилетит, приняв форму черного облака.
Царь Манучехр, внук Иреджа, призвал Сама на войну, и тот оставил Заля управлять своими владениями. «Сын, будь справедлив, живи беззаботен, и щедр, и счастлив», наказал он Залю. Заль последовал отцовскому совету, созвал мудрецов со всех концов своего царства и долго учился под их началом. Потом он решил объехать свои обширные владения. Странствия завели его в Кабул (столицу современного Афганистана), тогда бывший столицей владений царя Мехраба[9].
Дочь Мехраба, прелестная принцесса Рудабе, подслушала разговор родителей и узнала о красоте Заля, его мужестве и героических подвигах. Она влюбилась в юношу. Она призналась служанкам, что влюблена и ее любовь «подобна морской волне, чей гребень тянется к небесам». «Я засыпаю и даже во сне он никогда меня не покидает. А место в сердце, где должен быть стыд, наполнено любовью, и днем и ночью я представляю его лицо. Помогите, что вы мне посоветуете? Нам нужен план, мы должны освободить мое сердце и душу от этого мучительного чувства».