* * *
Ему выдали обмундирование: белые бриджи, красный мундир с окантовкой и отличительными латунными пуговицами. Вручили мушкет и научили его заряжать, загонять в ствол свинцовую пулю, прибивать шомполом пыж, засыпать затравочный порох на полку, чтобы поджечь заряд.
Гладкие металлические детали этого хитроумного устройства подчинялись восхитительной логике. Нажатие на спусковой крючок приводило в действие кремневый замок, кремень, ударяясь о кресало, высекал искру, та в свою очередь воспламеняла порох на полке, а вслед за ним вспыхивал основной заряд, выталкивавший пулю из ствола. Эта последовательность нравилась Руку не меньше секстана с его прорезями и зеркалами, позволявшими определить положение солнца на небе.
В должный срок Рук получил звание младшего лейтенанта, и его определили на королевский линейный корабль «Решимость». Сидя в тендере[7] и глядя на приближающееся судно, он думал о том, что уж теперь-то начнет все с чистого листа. Здесь никто не знал его Дэниела Рука, умного до глупости. Вместе с новым красным мундиром и мушкетом, свисавшим на лямке с его плеча, он примерил на себя новое «я».
Волею судеб его сосед по кубрику «Решимости» оказался полной противоположностью его самого.
Тальбот Силк был невысок и подвижен, и хотя узкое лицо и на редкость тонкие губы не позволяли назвать его красивым, их совершенно преображала необычайная живость, подкупавшая любого.
Ну что, обратился он к Руку в день знакомства, после того как квартирмейстер выделил им гамаки и оставил заниматься своими делами. Прошу, будь другом сразу скажи: ты храпишь? Если храпишь, придется с этим что-то делать.
Нет, что вы, запнулся Рук. То есть не знаю, откуда мне знать? Я ведь Пожалуй, вам придется сказать мне, храплю я или нет.
Силк искоса взглянул на него он уже составил мнение о своем соседе и все ему простил.
Ей-богу, Рук, я уверен: мы отлично поладим! Я сегодня нарочно не лягу спать, а утром все тебе расскажу. А теперь идем, я тут узнал, что сегодня клецок на всех не хватит, так что надо быть расторопнее, верно говорю?
Силк ни у кого не вызывал неприязни он был приветлив, весел и раскован, всегда оказывался в нужном месте и знал, что сказать. Злопыхатели из числа сослуживцев пустили слух, что его отец учитель танцев. В разговоре Силк и впрямь был «легок на ногу». Умел развеселить остальных забавным изгибом брови или нарочито сухим тоном, а истории рассказывал так, что даже самое обыденное событие в его устах становилось занятным.
Обаяние уже помогло Силку многого добиться: будучи старше Рука всего на два года, он уже успел получить звание старшего лейтенанта и держал на примете следующую цель. Война была для него лишь средством на пути к тому, чтобы стать капитаном Силком.
Найдя в нем пример для подражания, Рук стал работать над той версией себя, что сгодилась бы для грубой товарищеской атмосферы офицерской столовой. Научился обмениваться дежурными фразами. Набрался духу смотреть людям в глаза. Наблюдая, как офицеры играют в наперстки за общим столом, он понял, что для победы нужно попросту пропускать мимо ушей отвлекающую болтовню, и хотел было попробовать, но постеснялся.
Новый Дэниел Рук не во всем отличался от прежнего. Он был так же молчалив, предпочитал держаться в тени, а однажды вечером забылся настолько, что заключил пари, поспорив, что сможет в уме помножить 759 на 453. В академии он стал бы предметом насмешек, но на борту «Решимости» это умение сочли не иначе как весьма незаурядным.
Рук рассудил, что в их корабельном мирке выгодно знаться с обладателем подобного таланта. Подружившись с таким умником, можно было заодно с ним упиваться всеобщим вниманием к его дарованию.
За ужином в офицерской столовой Рук вместе с другими смеялся, слушая рассказ Силка о том, что вырвалось из уст боцмана, когда тот уронил себе на ногу такелажный блок. Мог оценить шутку на пару с соседом по столу обычный лейтенант, который не прочь повеселиться. После ужина он поднимал бокал и хором с остальными произносил любимый тост младших офицеров, исполненных надежд на скорое продвижение по службе: «За жестокие войны и мор!»
* * *
«Решимость» патрулировала подходы к Бостонской бухте и бороздила Атлантику, доставляя продовольствие колониальным войскам Его Величества, но за первый год, что Рук провел на борту, судно ни разу не участвовало в сражениях. Война не требовала особых усилий, хотя юноша, умевший определять положение судна по методу лунных расстояний и хранивший экземпляр «Морского альманаха» с личной подписью королевского астронома, мог пригодиться на шканцах[8].
Руку следовало бы сразу догадаться, что корабль по своей сути плавучая обсерватория, но это открытие стало неожиданным подарком. Будучи если не астрономом, то по крайней мере штурманом, он целыми днями возился с секстаном, а потом при мягком свете большой лампы в кают-компании высчитывал долготу и широту. Казалось, на борту «Решимости» его талантам нашлось-таки применение.
Когда корабль подошел к берегам одного из Северных Подветренных островов под названием Антигуа, Силк кое-что задумал. Он прознал, что в самом конце некой улочки на холме, за Английской гаванью, есть дом, где будут рады компании молодых и горячих британских офицеров.
Рук, ты идешь с нами! настоял Силк. Если угодно, представь, что это часть твоего обучения причем не менее важная, чем тригонометрия или греческий!
Рука не пришлось долго уговаривать. Он обрадовался возможности совершить открытия, о которых догадывался по формам сестер и их подруг, но познать которые, как он понимал, можно лишь на собственном опыте.
Они сошли на берег, и Силк так уверенно повел за собой вереницу младших офицеров, будто уже сотню раз бывал в Английской гавани и предавался местным радостям. Миновав причал, он свернул налево у дома, на белых стенах которого алыми брызгами пестрела герань, и направился к самому сердцу города.
Повсюду Руку на глаза попадались черные лица рабов, о которых когда-то рассуждал Ланселот Персиваль. В одном грязном дворе женщины, склонившись над лоханями, стирали белье, перекрикиваясь поверх плеска воды. Он остановился, чтобы послушать их язык, совсем не похожий на знакомые ему ни на латынь, ни на греческий, ни на французский, ни один из тех языков, что он изучал в академии. Смысл этих звуков был ему немногим понятнее, чем младенцу. Он шагнул было ближе, чтобы расслышать получше, но тут его окликнул Силк: «Ну же, мистер Рук, идемте! Мы сюда не белье стирать пришли!»
По пути им попадались запряженные рабами повозки, на которых в гарнизон доставляли воду и дрова. На окраине города они увидели чернокожих мужчин и женщин, на головах у которых в такт шагам покачивались огромные охапки сахарного тростника и полные корзины ананасов. Другие горбились на полях, обрабатывая квадратные участки земли, засаженные тростником их кожа лоснилась от пота.
Рук заметил, что рабы избегают встречаться с ним взглядом, даже идя навстречу по узкому переулку. Видимо, так их приучили: никогда не смотреть в лицо белому человеку. Их собственные черты экзотические, выразительные казались вырезанными из более прочного материала, нежели белые, как известь, лица англичан.
Но разглядывать их слишком уж пристально он стеснялся.
Собственными глазами увидев систему, позволявшую купить человека и сделать его своей собственностью, будто лошадь или золотые часы, Рук понял, насколько неубедительно звучали абстрактные рассуждения Ланселота Персиваля о крахе Британской империи. Рабы казались до крайности странными, их жизнь совершенно невообразимой, но они ходили и разговаривали точно так же, как и он сам. Услышанная им речь строилась из звуков, смысла которых он не понимал, но то был язык, способный связать между собой двух людей, как и его собственный.