Детский мир был устроен сложнее. Дети здесь делились на мелочь и старшаков. Иногда это было явно, и два лагеря враждовали вернее, нападали старшие, младшие только отбивались, а иногда все мгновенно менялось, общая игра примиряла, обиды прощались, чтобы скоро вспыхнуть с новой силой.
После первой встречи с мальчишками далеко от дома я старалась не отходить, Дашка тоже сидела на участке и с нетерпением ждала загадочную Павлову, Димкины друзья Кирька и Зотик приходили к нам каждый день, и если бы не дождь, который шел почти без перерывов и разогнал по домам даже старшаков, можно было с уверенностью сказать, что этот мир не так уж и плох. Неясным для меня по-прежнему оставалось, кто такая Павлова, и как ее приезд изменит положение дачных дел.
Дождь монотонно выстукивал по шиферу зашифрованное азбукой Морзе послание, которое никто не хотел принимать и разгадывать, отчего дождь злился и упрямо повторял его снова и снова. Лужи на дорогах сливались в длинные грязные ручьи, а речка, мирно бегущая в канаве за дачным забором, вдруг рассвирепела и вышла из берегов. Слух о наводнении мгновенно разнесся по участкам, со всех улиц к речке потянулись дети, желая увидеть потоп своими глазами. Дача могла уйти под воду, как Атлантида!
Все последние дни я, Дашка и Димка сидели в комнате большого дома у масляного обогревателя. Конечно, теплее сейчас было в хозблоке маленьком доме с печкой, но здесь, в большом, мы могли слушать пластинки. Больше всего мы любили Врунгеля. Мы много раз уносились в регату вместе с находчивым капитаном Христофором Бонифатичем, матросом Ломом и невезучим Фуксом, и нас преследовали и настигали опасные гангстеры Джулико Бандитто и Де ля Воро Гангстеритто, дышала в спину «Черная каракатица». И стены дома, еще не обшитые вагонкой, с вылезающими ниточками пакли между больших бревен, превращались то в трюм «Беды», то в ее палубу, и нашу яхту бесстрашно гнал вперед ветер, подбрасывая на волнах.
Новость о наводнении вытащила нас из теплого дома, как будильник из-под одеяла, и мы с Дашкой под колпаками разноцветных зонтиков отправились к речке. Улицы на даче не имели названий, только номера: Первая, Вторая, Третья Мы жили на крайней Четвертой, и сейчас наш путь лежал туда, где наша улица, поворачивая направо, встречалась с Третьей. Еще улицы называли линиями.
Мы дошли почти до самого конца Четвертой линии, когда вдруг из-за поворота нам навстречу вышел Гошка Соколов. Сегодня он был один, без Голубева и компании, от чего вел себя дружелюбно и поздоровался с Дашкой.
Ну что там? серьезно спросила она, не помня обиды.
В ответ Гошка развел руками, показывая на свои залитые водой резиновые сапоги и мокрые джинсы.
Ты же зн-наешь, Даш, я см-мелый. Глубину изм-мерял!
Я внимательно посмотрела на него. Первый раз я видела его так близко, мальчика в синей бейсболке, живущего в доме из круглых бревен. Был он невысоким, ниже Дашки, из-под козырька кепки насмешливо смотрели голубые глаза, забавно торчали оттопыренные уши, припухлые обветренные губы кривила сдержанная улыбка.
Необычные Гошкины слова прозвучали эхом в моей голове, точно так же с запинками, как он сам произнес их минуту назад. Вот только совсем не заикание делало его слова необычными, а интонация, с которой Гошка их произнес небрежно, не всерьез, как бы посмеиваясь над самим собой.
Никогда раньше я не слышала ничего подобного от детей: ни от ровесников, ни от старших. Все детские фразы были просты, не имели скрытого смысла и всегда в лоб выражали свою нехитрою суть.
К тому, что одни дети легко насмехались над другими детьми, я давно привыкла, но выходило, что Гошка запросто посмеялся над собой, а эта способность даже среди взрослых встречалась не часто. Кажется, она называлась словом «самоирония», но я никак не могла припомнить, откуда мне это известно.
Гошка махнул рукой и пошел в сторону своего и нашего домов, хлюпая водой в сапогах, и мне сразу стало грустно, что он ушел, а ведь мог бы постоять с нами еще немного.
Дашка свернула за угол, а я поплелась вслед за ней, и тяжелые круглые капли скатывались со спин наших зонтиков, как лыжники с горки.
Это был настоящий потоп! Стихия разлила речку по палисаднику и превратила Третью линию в другой берег. Вода шумела и пенилась и, подгоняемая неизвестно откуда взявшимся течением, подступила к ступеням крайних домов. На том берегу к речке тоже подходили ребята, без лодки до них было не добраться, и мы растерянно смотрели друг на друга, как иноземцы на островитян.
Один из ребят, розовощекий и кудрявый Пашка, стоял по пояс в воде, не решаясь продвинуться дальше, ему в спину упирались восхищенные детские взгляды. Пашка выбрался на берег и слил воду из сапог, брюк на нем не было, только куртка и плавки. Все ребята наперебой говорили о том, что сейчас происходит что-то удивительное и грандиозное, что-то, чего не было раньше и не будет больше никогда, и нам посчастливилось увидеть это своими глазами.
Мы с Дашкой постояли еще немного, но дождь припустил с новой силой, заставляя нас вернуться домой. Оказавшись на участке, я первым делом посмотрела в сторону Гошкиного дома, но ни его, ни взрослых не было видно. И только дождь, как художник карандашом, штриховал белыми каплями коричневые стены дома.
На следующий день дождь закончился и стало потихоньку теплеть, вода отступила от домов, подсохли лужи, и речка притихла и спряталась в свою привычную канаву. А я все время смотрела в сторону Гошкиного участка: может, промелькнет там его синяя кепка или скажет он что-нибудь интересное и мне удастся это услышать.
Глава 3
Через неделю мы первый раз поругались с Дашкой. Оказалось, иметь сестру не так уж и здорово. Больше всего Дашка злилась из-за обязанности везде таскать меня с собой, и от этого было не отвертеться. Как только она собиралась гулять, кто-нибудь из взрослых непременно говорил: «Возьми с собой Полю, познакомь с девочками».
Очень быстро забылось, что когда-то мы хотели все делать вместе: кататься на великах, болтать часами, одеваться в одинаковые наряды и так ходить по даче, вызывая всеобщий интерес. За одинаковые одежки дразнили, велики быстро надоели, все теперь приходилось делить, в том числе друзей, и сомнений больше не оставалось ничего хорошего мое появление на даче Дашке не принесло. Она могла бы потерпеть меня недельку, две, но чтобы целое лето нет, на это Дашка не подписывалась. Быть старшей сестрой Димки куда ни шло, тут уж ничего не поделаешь, но повесить себе на шею еще и троюродную сестру, скромницу и трусиху, быть за нее в ответе сейчас, в летние каникулы, в самое счастливое и беззаботное время нет уж, дудки!
Мне и самой не хотелось быть обузой для Дашки, но взрослые старательно навязывали нам общество друг друга, отчего Дашка смотрела на меня все злее и подолгу не разговаривала. В ответ я обижалась и никак не могла объяснить Дашке, что я такой же маленький и бесправный человек, как она, к желаниям и чувствам которого никто не прислушивается, и поступать со мной так с ее стороны несправедливо.
А потом за Дашкой зашла девочка в джинсовой панаме, и я догадалась, что это Павлова. Звали ее Алька. К кому-то на даче намертво приклеивалась кличка, к Павловой фамилия, да так, что оторвать ее было уже невозможно, и порой за глаза по фамилии ее звали даже взрослые.
Девочки долго стояли на дороге перед нашим участком и смеялись, а потом Дашка забежала в дом и прокричала:
Бабуль, я гулять!
Возьми с собой Полю, сказала баба Вера.
Это несправедливо, Павлова моя подруга!
Поля здесь никого не знает
Когда-то я тоже никого не знала, перебила Дашка, изо всех сил защищая свою территорию. Но никто ни с кем меня не знакомил, и я сама искала себе друзей!