Выражение лица нашей классной дамы было близко к выражению "доцента" из "Джентльменов удачи". Но и Толян, преодолевший два с половиной курса, тоже не в первый раз объявлялся на зачете.
Надо сказать, что наш университет был неправильным, или, выражаясь помягче, нестандартным ВУЗом. У нас было, страшно сказать, свободное посещение. Например, на лекцию к известному вольнодумцу Паше Белинскому могло заявиться не больше десяти человек, в основном старост групп. А влететь за это могло самому Паше, читавшему матанализ в оригинальном стиле, частенько вспоминая то, что он забыл сказать перед этим, так что лекция зачастую двигалась по спирали.
Отцы университета с нами тоже не сюсюкали и отыгрывались в сессию. В результате до выпуска, как правило, добиралось чуть больше половины первоначального состава.
В отличие от лекций, посещение семинаров считалось обязательным, более того, в течение семестра нужно было решить и сдать приличное количество домашних задач. Но "дух свободы" сказывался и здесь: мы могли себе позволить пропустить разумное количество занятий. Этот "дух свободы", как правило, помогал и таким ребятам как Толян. По крайней мере завязать разговор.
Ну что-ж, все свободны. А вы Кирпичников
Свобода! Мы были не против. Весна, улица, солнце, девушки!
Другие зачеты? Нет, не сейчас!
А Толян? Что Толян, мы сделали все что могли отдали ему листочки с решениями.
Толяна мы увидели в столовой на следующий день.
Порядок, кивнул он в ответ на вопросительные знаки наших физиономий.
Черт его знает как он это делал! Он умел разбираться в чужом почерке, текстах учебников, и, похоже, после этого, в самом предмете.
А между тем сессия неумолимо приближалась. К третьему курсу каждый из нас выработал свой метод подготовки. Кто-то уходил в читальный зал и проводил дни напролет в шелестящей тишине, где сотни спин как в молитве склонялись над текстами манускриптов. Было что-то загадочное в самой атмосфере зала.
Смотри на эти умные лица, говорил он тебе. -Вот как надо учиться, балбес.
Но там были и девушки, много девушек.
Лично я предпочитал забираться в пустующие классы учебного корпуса с книжками наперевес. Здесь можно было не стесняясь комментировать емкие курсы Ландау, отсылающие читателей довольно далеко к самостоятельному выводу "несложных" формул. Можно было критиковать бестолковых авторов за сухость формулировок и неумение изложить материал. Можно было лечь на скамью закинув ногу за ногу. А можно было просто сидеть и смотреть в потолок. В конце концов можно было блестяще выступить на любую тему перед любой аудиторией не рискуя своей репутацией.
Но большинство готовилось в общаге. Зачем куда-то ходить?
Честно отработав световой день захожу в комнату к соседям. Женя, мой одногруппник, сидит за столом при свете настольной лампы низко склонившись над клочком бумаги с чернильной перьевой ручкой в руке.
Что за чудеса! Покажи. Я долго и с удовольствием разглядываю компактный листочек в линейку, на котором уютно разместилась целая глава Фихтенгольца. Из футляра для очков выглядывают листочки с тем же аккуратным почерком. Я понимаю, что сейчас главное не капнуть слезу восторга: Женя потратил не один день на переиздание третьего тома. После экзамена подарочный набор ручной работы будет в большой цене.
На кровати в глубине комнаты сидит Леня. Он сидит в позе лотоса в эпицентре разбросанных книг, конспектов и исписанных листков. Как настоящий кореец, Леня глубоко погружен в процесс и может пребывать в таком состоянии бесконечно долго, не отвлекаясь на шум, музыку и даже на "скачки".
Кстати, так называются еженедельные танцульки по субботам, которые спонтанно запускаются энтузиастами активного отдыха в холлах между крыльями "Восьмерки" (это наша общага, если что). Дикие "скачки" возникли здесь до нас и будут существовать после. Их регулярно пытаются запретить, организовать или направить в более культурное русло. Но это "Восьмерка", здесь девять этажей и восемь удобных холлов между двумя крыльями здания, на любом из которых может неожиданно выстрелить ударный рок. Низкие ритмичные звуки уверенно пробивают стены здания. В грохочущий зал поначалу неуверенно диффундируют первокурсники, жмущиеся к стенкам. Видавшие виды старожилы не торопятся. Но вот, наконец, критическая масса начинает движение в такт грохочущим ритмам. Заслышав там-тамы, внутрь постепенно просачивается публика из соседних общаг.
Леня небрежно заполняет стандартные листы формулами. У него противоположная концепция неаккуратный почерк, исправления и разброс материала на листе должны отражать творческий процесс во время экзамена. Серый экзаменационный пиджак, исправно работающий со второго курса, ждет в шкафу окончания первого этапа. Подготовленный пакет будет разложен по темам, пронумерован и разложен по отсекам пиджака. Ленин пиджак, как концертный фрак музыканта, важный элемент экзамена. Пиджак придает вес и солидность, и в конце концов служит талисманом, даже когда не используется по назначению.
За столом в углу за стаканом чая сидит Славка. На его столе аккуратно сложены все три толстенных тома Фихтенгольца. Два дня до экзамена времени еще достаточно.
На экзамен по матанализу мы приходим пораньше. Профессор один, команда помощников экзекуторов подтянется примерно через час и этим нужно пользоваться. Леня в выходном сером костюме выгодно отличается от небрежно одетой студенческой братии. Внимательный взгляд мог бы отметить непропорциональную полноту, но профессору не до этого. Женя в очках и с изящным футляром тоже вне подозрений. Но вот билеты у нас на руках, и мы занимаем галерку. Славка проходит первый и на его могучей спине под пиджаком отчетливо проступает третий том. Я оперативно загораживаю вид на конспиратора и все проходит гладко.
Через пять-десять минут зал заполняется до отказа, шелест и бормотание затихает, и начинается работа. Профессор, закончив выдавать билеты, с видимым удовольствием разворачивает газету и отгораживается от нас событиями в мире.
Мы не против, за три семестра мы успели друг другу слегка наскучить и надеемся сегодня перейти в разряд просто знакомых. Уже завтра, проходя мимо, мы сможем позволить себе нейтральное выражение лица, легкий кивок:
Профессор
Да, да, добрый день, кивок в ответ, задумчивый взгляд. Где-то он нас видел?
Громкий звук падения чего-то твердого и тяжелого заставляет весь зал пригнуться. Ритмичное шкрябание раздается слева от меня. Повернув голову, я вижу Славку, сидящего за последней партой в невменяемом состоянии. На полу под ним лежит толстый том Фихтенгольца. Правая нога Славки судорожно толкает его назад. Но припертая к стене книга, не поддается.
Впечатление упавшей бомбы бросило почти все наши тела вниз, к земле, к партам. Слева от меня на полу запорхали небрежно заполненные листочки. Леня лежит немного впереди меня и отчаянно смотрит на выпавшие из пиджака листы.
Газета в руках профессора дрогнула, но потом выпрямилась в уверенных руках. Профессор был не новичком в таких вопросах. Выждав нужную паузу профессор медленно опускает газету.
Что у вас ребята?
Славка, наконец, в отчаянии затихает. Леня тоже замирает, прижавшись к парте.
Футляр, профессор, Женя поднимает вверх футляр от очков.
C ключами.
Женя рискует, ключи должны быть амбарными.
Осторожнее там, профессор неопределенно качает портретом Корвалана и возвращает газету на место.
Мы справились с экзекуторами. Никто не пострадал, даже Фихтенгольц.