Какая ты вежливая, Камилла, как отлично умеешь формулировать мысли. Постучалась бы головой об стену, но сил нет.
Запомнил, снова невпопад согласился он.
Я несколько секунд буравила его взглядом, а потом с негодованием всплеснула руками, триумфально вылив на себя полчашки чая.
О господи, бессильно вздохнула я. Сегодня не мой день. И вчера был не мой. И не помню, когда последний раз был мой. Интересное вышло совпадение, но я пойду домой, пожалуй. Спасибо за чай.
Погодите вы убегать, чего вам не сидится? Пейте чай. Я ни разу ещё не встречал вас в таком виде, а в последнее время мне стало казаться, что вы преследуете меня нарочно.
Стараясь не пересекаться с собеседником взглядами, я сосредоточенно тёрла рукавом противное мокрое пятно на свитере, как будто лелеяла надежду избавиться от него, а также от списка из миллиона вопросов, которые теперь, получается, некому задавать раз уж Александр считает, что маньяк среди нас я. Непонятно, какой тут вообще можно задать вопрос, особенно когда так болит голова.
Думаю, наконец выдавила я, Что это самый неудачный сентябрь в моей жизни. Раньше я и не мечтала достичь такого уровня неудачливости. Даже вот и вас не спросить, какого чёрта творится.
Можете спросить.
Какого чёрта творится, Александр? Какое у вас, кстати отчество? Может хоть этот кусочек информации разделите со мной?
С моим отцом ситуация примерно как с бабушкой. Я бы предпочёл выбрать другой кусочек.
Видите, и тут неудача. Можно ещё чая? Вылью его на себя, чтоб вот это пятно было симметричнее.
Александр удалился с моей чашкой на кухню, я закрыла глаза, глубоко вдохнула и задержала дыхание. Потом ещё раз, и ещё. Ветер из открытого окна колыхал занавески и мои растрёпанные волосы. Дышать классно, подумала я. Гораздо приятнее, чем не дышать.
Камиш, на что ты так загляделась? спросила бабушка.
Я моргнула. Под моими босыми ногами шаталась табуретка за деревянным столом в углу бабушкиной кухни, а на столе высилась аккуратная башня из игральных карт. Кухня казалась огромной, да и бабушке я даже на табуретке доставала только до плеча. Мой взгляд остановился на зеркале. Оттуда на меня глянула я, правда, лет пяти, с большим оранжевым бантом, и с той обидной ссадиной на щеке, которую в мой собственный день рождения оставила беспощадная еловая ветка.
Аккуратнее, сейчас всё упадёт, тихо проговорила бабушка. Она опоздала: махнув свободной рукой, я всё разрушила, всё уничтожила, разноцветные карты ковром засыпали кухню пики, трефы, буби, черви, Дьявол, Смерть, Башня.
Ну вот, горе луковое. Теперь собирай!
Карты двигались, бурлили, как каша, которую мешают огромной ложкой, и пёстрый ковёр просел в самой середине, уходя водоворотом куда-то вниз, может к соседям, а может на дно кастрюли. Я не могла собрать карты, я падала в самую гущу каши вместе с ними, вместе с тумбочкой, столом и бабушкой, вместе с зеркалом и отражением мне пять, восемь, тринадцать, семнадцать, двадцать три, вокруг меня мама, Саша, Аня, Сергей, кошка Лапа и бесчисленные мои джунгарские хомяки.
А спустя минуту или тысячу лет падения я почувствовала, как руку что-то резко обожгло, зашипела от боли и вскочила на ноги, наткнулась на диван, ударилась об шкаф и наконец остановилась, тяжело дыша. Из глаз сами по себе ручьём текли слёзы, сердце стучало в ушах, воздуха не хватало для нормального человеческого вдоха.
Прекратите! прошептала я заплетающимся языком.
Я стояла посреди тётиной комнаты, ногами на твёрдом надёжном полу, где-то тикали часы, за окном жизнерадостно верещали дети, а Александр пристально смотрел на меня, застыв в дверном проёме.
А бабушки не было. Только её лицо, ещё совсем молодое, тёплый взгляд карих глаз за толстыми стёклами очков, её улыбка одним уголком губ всё это замерло передо мной, как призрачная фотография, отпечатанная прямо на сетчатке глаз. Я сотни раз думала о том, как много отдала бы за возможность снова увидеть её, снова стать горем луковым, просто услышать её «Камишка». Только не так. Я загадывала не так.
Сделав пару шагов вперёд, я уперлась в стену руками и лбом, опустилась на корточки, пытаясь избавиться от головокружения и вернуть себе нормальное дыхание. Голова была пустая, стена была холодная, я развернулась и прижалась к ней спиной, подтянула колени к груди, смахнула слёзы тыльной стороной ладони и уставилась в одну точку.
Мне всегда безумно хотелось, чтобы со мной наконец случилось что-нибудь интересное и невероятное, сообщила я, стараясь не моргать. Но не такая срань. Я не наркоманка, если что. Даже никакие таблетки не принимала никогда, кроме снотворного. Простите, мне, наверное, надо к какому-нибудь врачу, и, видимо, стоит отправляться немедленно.
Александр поставил на стол чашку с моим неудавшимся чаем, отодвинул торшер и вдруг уселся на пол со мной рядом. Он пах едва уловимо и смутно знакомо как будто какими-то специями. Мы немного посидели так в тишине, а потом он вздохнул:
Вам, наверное, лучше позвонить родственникам.
Я задумалась. Стоит ли вываливать на него захватывающую информацию о моей удивительной семье? Вряд ли это интересно хоть кому-то на свете ещё одна история о том, как оказаться очень одиноким петухом в очень большой Вселенной.
У меня нет близких родственников. Только тётя, и та в своём Воронеже.
Друзья? предположил Александр.
Нет, просто ответила я. Кому я позвоню? Как я им объясню? Я знаю, что друзья захотят помочь. Но что они сделают?
Мы ещё немного помолчали.
Я надеялся, что будет проще, но, наверное, можно что-нибудь придумать, наконец сказал он.
Что?
Дайте мне руку, пожалуйста.
Что?!
Дайте мне руку.
Я хотела встать, гордо прошагать к выходу и хлопнуть дверью а потом, наверное, сразу отправиться в психушку, потому что просто нет никаких сил больше пытаться со всем этим совладать включая нового знакомого любителя саспенса, а может заодно всё же маньяка и скорее всего извращенца. И моя голова уже почти скомандовала телу вставать и идти, но вместо этого рука вдруг предательски поднялась и приземлилась в его раскрытую ладонь.
Пока я закипала от возмущения собственным поведением и пыталась облечь его в максимально доходчивые слова, Александр сжал мои пальцы своей горячей рукой, как будто боли мне сегодня не хватало, отвернулся к балкону и, закрыв глаза, что-то еле слышно пробормотал.
Что? раздражённо прошипела я. Он пропустил это мимо ушей, продолжая свою невнятную беседу с балконом. Отдайте мою руку! Кто тут ещё сумасшедший среди нас? Александр! Все знают, куда я пошла, меня найдут, а вас посадят. Прекратите немедленно таинственно шептать, я ничего не понимаю!
Если подумать, я не очень-то и испугалась на сложные эмоции не осталось душевных сил. Было даже смешно от этой нелепой сцены, в которой я сижу на полу за ручку с малознакомым мужчиной, бубнящим, похоже, какие-то заклинания может проклятье на меня наложить хочет? Меня бы это уже не удивило, хотя погодите, встаньте в очередь кажется, кто-то уже проклял эту Камиллу до вас!
В голове лениво и устало заворочалась мысль: «А если он меня сейчас убьёт, мне не придётся с этим всем разбираться, а может и лечиться, и не будет так раздражающе больно, зачем же я так исцарапала руки? Только хорошо бы быстро, я правда так не могу, пожалуйста».
Но главное, чего я никак не могла понять зачем я дала ему руку? Прикосновения с самого детства были моим кошмаром: объятия с подружками, отношения с мальчиками всё выходящее за рамки рукопожатия и всё, что инициировано не мной, просто взрывало мою голову, доводило до бешеного сердцебиения и потеющих ладошек. Я могла думать лишь о том, как хочу, чтобы это немедленно прекратилось, тратила месяцы на то, чтобы перешагнуть через ужас и не заставлять людей вместо меня общаться с моим психозом. И теперь просто вот взяла и вручила ему руку, сидит теперь с ней и назад не отдаёт, а я чувствую, как от этой руки к затылку ползёт волна отвращения. Что дальше? Обниматься станем?