Ответ нас устроил, и нами решение было принято. Дальше Даниэлю предстояла беседа с доньей Нелли, и её он выдержал успешно, а вот следующая аудиенция принесла ему отрицательный результат. Он связался, как ему было предписано, с главой отдела кадров фонда «Бананерос» в Магдалене Лилианой Диас, и последней наш кандидат не понравился. Она сказала Камило, что, во-первых, он слишком молод, ему всего двадцать один год, во-вторых, он неразговорчив, на вопросы отвечает слишком лаконично и сдержанно. Камило парировал, что мы хотим принять педагога, а не шута, и что юность его не порок. Я оценила эти аргументы.
«Он молод, рассуждал Камило, пересказывая мне его диалог с Лилианой, что ж, подождём лет сорок, прежде чем принять его? Он только что окончил учёбу, в его профессионализме у нас, у его коллег, сомнений нет». Дело было ещё и в том, что искать профессионального музыканта в Ла Косте это всё равно, что искать подснежники в декабре. И то, и другое можно найти, только благодаря чуду, и это чудо уже случилось, поэтому мы с Камило не хотели упускать Даниэля.
Услышав отрицательный ответ Лилианы, донья Нелли заявила нам с Камило, что, если мы по достоинству оценили профессиональный уровень Даниэля, то она имеет полную юридическую свободу принять его без санкции фонда в Магдалене. Вопрос, однако, повис в воздухе ещё на одну неделю, в течение которой я продолжала выполнять обязанности преподавателя музыки Института Бананерос.
В субботу утром Камило собрал своих ребят, пятерых струнников, и занимался с ними весь день. Я весь день присутствовала на уроке. Мы сидели в специально выстроенной холодной комнате, где хранились музыкальные инструменты симфонического проекта фонда. Холодной комната была потому, что там постоянно работал кондиционер: Камило настоял на этом, поскольку жара могла попортить скрипки, виолончели и прочие диковинные в тех краях агрегаты.
Занятие началось с разыгрывания по открытым струнам, после этого они поработали с гаммой ре мажор, потом взялись за ту самую барочную пьесу. Это была стилизация современного итальянского композитора. Слушая пьесу в третий раз, я отметила её неудачную особенность: разделы формы там были, как склеенные кадры фотоплёнки, с резкой сменой типа движения, заставляющего детей, и без того ещё очень слабеньких, сбиваться с метра.
Камило всё время подтрунивал над детьми, командовал «раз», но потом обманывал их ожидания, делая паузу и не говоря «и», говорил «раз», делал паузу, снова повторял «раз» Когда мы вышли из класса после занятия, он прокомментировал мне:
Таким образом я держу их сознание в активном состоянии, и когда начинаю говорить что-то действительно важное, оно хорошо укладывается.
Дорога из холодной комнаты вела мимо музыкального класса, называемого kiosco, к выложенной бетонными плитками тропинке, по которой каждый день я ходила из кампаменто в институт и обратно. Был уже вечер, солнце зашло за главное прямоугольное здание института, и после этого стемнело как всегда, мгновенно, без малейшего намёка на сумерки. После жаркого дня на кампаменто опустилась новая приятная ночь, и мы шли под жёлтым светом фонарей, прерываемым причудливыми тенями манго и миндалей. В те первые дни в Ла Косте мне казалось, что дышать я могу только вечером днём жара была невыносимой.
Нэкокли́
Первая неделя пребывания в новом для меня регионе завершилась поездкой к морю, на берег залива Ла Коста, выходящего в Атлантический океан. Компания была отличная донья Нелли, её супруг дон Мигель, Камило и я. Проезжали мы через Афартадо и Курбо два из четырёх населённых пунктов, в которых, как заметил мне по дороге Камило, нам с ним предстояло работать. Мы с Камило оба боялись солнца и прыгали в волнах прямо в бейсболках. Кроме того, мы были обильно намазаны защитным кремом. Как я определила на другой день по цвету своей кожи и неприятным ощущениям, крем мне не помог, для кожи настолько белой, как у меня (одна девочка из группы детского сада спросила меня: «А почему Вы такая белая?»), требовался крем со стопроцентной защитой.
Место, имеющее, очевидно, индейское название Нэкокли, было примечательно тем, что именно туда высадились испанцы, когда начали проникать на континент. Дон Мигель рассказывал нам об этом, рисуя на песке географические карты. «Какая ценная информация!» воскликнул Камило, и я согласилась с ним. Он ещё что-то прокомментировал, и я отметила про себя его тонкий ум.
В этот вечер донья Нелли поила чаем нас обоих, мы много смеялись, я показала им мультфильм «Каникулы Бонифация». Камило восхитило изумительное музыкальное сопровождение в этом шедевре советской мультипликации, он захотел показать мультфильм своей дочери, Алисии, которой в этом году исполнилось семь лет. Когда мы с Камило ужинали в ресторане кампаменто, к нам подошли люди из съёмочной группы. Они готовили ролик о деятельности фонда в Ла Косте и попросили нас показать симфонический проект. Камило стал объяснять, что проект начался только в прошлом году и что показать оркестр как таковой мы пока совсем не можем.
Хорошо, это понятно, но тем не менее, мы возьмём у вас интервью и попросим подготовить какой-то музыкальный фрагмент, буквально на две минуты, ответили нам.
Мы начали соображать, что бы мы могли такого выдать по этому запросу. В светлую голову Камило пришла идея взять мажорный эпизод «Легенды» Венявского. Когда начали репетировать, придумали, что надо бы добавить в пьесу и Симона мальчика, учащегося играть на виолончели. Симон в прошлом году закончил Институт Бананерос и уже учился в Национальном университете в Магдалене, но, тем не менее, почти каждые выходные приезжая к родителям в Афартадо, приходил в институт репетировать. Мы сделали для Симона копию нот клавира, и я указала ему играть басовые ноты партии фортепиано. Так на скорую руку сложилось наше трио. Звучало симпатично.
Симон, с которым я познакомилась за год до того в Москве, когда Камило включил его в состав группы, приехавшей на фестиваль «Вселенная звука», выступал в этом трио делегатом детей, обучающихся в нашей симфонической школе. Это был хороший опыт слаженной работы в экстремальной ситуации, мы продемонстрировали всё, что было нужно, при этом понимая без слов, что, по сути, мы сделали самую настоящую «халтуру» «на случай».
Между этими делами мы втроём донья Нелли, Камило и я пытались прояснить, как нам продвигать другую часть симфонического проекта создание центров начального музыкального образования в четырёх районных центрах Ла Косты. На порыв доньи Нелли звонить ректорам школ этих самых районных центров Камило ответил, что мы пока не вольны предпринимать что-либо: дело стоит из-за того, что алькальды районных центров не отвечают на присланные им официальные письма. Камило уехал, а мы с доньей Нелли остались. Пока дело с алькальдами затормозилось, мы со струнниками, воспитанными Камило, начали уроки сольфеджио и теории музыки.
Настоящий друг
Продолжая занятия с детьми института, я набралась любопытных тактильных ощущений, поскольку перегладила уйму детских голов с абсолютно разными по качеству волосами.
Сплетение трёх больших линий индейской, европейской и африканской обеспечило пестроту этнического состава жителей Южной Америки и дало мулатов и метисов всех мастей и оттенков. Дети с самого начала проявили ко мне нежные чувства и кричали, завидя меня издали: «Profesora9 Anastа́sia!» Если младшие дети встречались со мной, они кидались обниматься. Так продолжалось даже тогда, когда я перестала быть учителем музыки института и занялась, наконец, своим непосредственным делом обучением детей симфонической школы.