На лице графа не дрогнул ни один мускул. Со спокойствием, полным ледяного достоинства, он медленно проговорил:
Да, вы правы, подполковник Я попал под экипаж. Вы лишь немного ошиблись с местом, где это произошло. Это произошло не в Петербурге, а при Дарданеллах. Я некоторым образом попал под экипаж турецкого фрегата.
Бальмен густо покраснел. Между тем Рихотин продолжил:
Нога, как вы заметили, теперь не вполне здорова, но уверяю, это временно, а вот пальцы тут граф освободил от перчатки искалеченную руку. Пальцы пришлось оставить на палубе. Как, впрочем, и службу на флоте.
Рихотин вздохнул, вновь натянул на руку перчатку и продолжил:
Вы изволили говорить о дворянской чести, так позвольте ещё раз представиться, я это уже делал там, в мертвецкой, но вы были в расстроенных чувствах. Граф Андрей Васильевич Рихотин, капитан-лейтенант флота Его Императорского Величества в отставке, с недавнего времени следственный пристав Управы благочиния города Санкт-Петербурга, он коротко кивнул Бальмену и улыбнулся.
Простите, граф Я
Я не в обиде, Владимир Иванович. Прекрасно вас понимаю и так же, как и вы, очень хочу найти человека, убившего вашего товарища. Поэтому предлагаю нам на время следствия по этому делу забыть о глупых сословных предрассудках. Ну, что скажете? Рихотин протянул правую, здоровую руку Бальмену. По рукам?
Подполковник медленно перевёл взгляд на протянутую руку, затем посмотрел в серые, как сталь, глаза графа. Наконец крепко её пожал.
Ещё раз прошу меня простить, граф. То, что наш флот делает в море, нам на полях сражений и не снилось! В его голосе прозвучало уважение. Я постараюсь вам помочь, чем смогу.
Ну вот и отлично! Мне важны все мелочи. С кем был дружен Валевич, кого посещал, чем интересовался. Но для начала я хотел бы вас попросить рассказать о нём.
Бальмен задумался.
Да не знаю, с чего и начать, граф Я служу в полку с девяносто шестого, начал ещё при покойном императоре. Михаил, тогда ещё поручик, появился у нас перед Аустерлицем. Была у него какая-то тёмная история, даже в крепости посидел Не то дуэль, не то адюльтер какой-то Но началась война, и вернули его в действующую армию. Впрочем, Бальмен пожал плечами и усмехнулся, я нисколько этому не удивлён, Валевич был смел, как дьявол, и у дам пользовался известным успехом. Воевал геройски. Под Аустерлицем во время атаки под ним убили лошадь, так ротмистр пешим вступил в бой с французскими егерями! Бился в одиночку, дважды был легко ранен, выручили семёновцы, поднялись в атаку и спасли его! Отчаянный был! И великий князь Константин Павлович его жаловал. Когда в полк к нам приезжал, всегда к себе Валевича требовал, давние они знакомцы.
А с кем ещё в полку ротмистр был накоротке?
Ну, знаете, граф, Михаил со всеми офицерами был дружен. У нас ведь так заведено, полк это семья. Время теперь тревожное, гусары лёгкая кавалерия, всегда под огнём, всегда на острие атак, так что любой день на войне может стать последним. Оттого и забавы соответствующие, и офицерство не только боями да походами славится.
Рихотин усмехнулся. Легенды о гусарских попойках и вакханалиях бежали далеко впереди полковых знаменосцев и трубачей. Ещё в бытность своей службы на флоте он, к примеру, слышал о традиции употребления напитка, именуемого жжёнка. В комнату вносили огромный жбан с вином, сверху на него укладывались крест-накрест сабли и водружалась сахарная голова, пропитанная ромом. Голова поджигалась, а свечи, освещавшие комнату, гасились. Зловещий свет от сахарной головы плясал вокруг, освещая лица и мундиры, расплавленный сахар стекал в вино, которое черпали ковшом и разливали по бокалам. Обжигающе пьяное зелье пили тут же, сидя вокруг жбана на коврах. Допивались до полусмерти. Утром опохмелялись шампанским либо мадерой.
Хотя протянул Бальмен, очевидно что-то вспомнив. Особенно близок Михаил был с майором Левиным. Интересный был человек. Вот он, наверное, вам больше бы о ротмистре рассказал.
Почему «был»? спросил Рихотин. Погиб?
По весне утонул в своём имении. Глупая смерть. С восемьсот пятого на войне, ни царапины, а тут Рыбу удить пошёл на реку, через два дня тело в соседней деревне дворовые выловили. Судьба!
Вы упомянули, что интересный был человек. Что же в нём интересного?
Не как все. Вина не пил, деньгами не швырялся, хотя мог себе позволить, имение у него большое, четыре сотни душ. И интересовался войной обстоятельно. Тактику французов изучал, вооружением их очень интересовался, знал, к примеру, какие пушки в каких частях используются, где отливают, каков калибр их ядер. Как-то пару лет назад даже спор у нас за картами вышел. Левин утверждал, что иметь в войсках разные калибры в разных частях это затея дурная. Представьте, он подсчитал, оказалось, в нашей армии используются ружья двадцати восьми калибров! Он даже рапорт подал на высочайшее имя! Описал все проблемы интендантских служб из-за поставок разных пуль на такое количество стволов, и, представьте, с весны сего года в полки стали поставлять пулелейки! Каково? Теперь солдаты сами себе отливают пули, интендантская служба поставляет лишь свинец и порох!
«Вот и ружья, подумал Рихотин. Занятный майор, жаль, что с ним теперь уже не поговорить».
А с теми господами, что были у вас прошлым вечером, Валевич не конфликтовал?
Да Боже упаси, граф. Были все свои, боевые товарищи и старые друзья. Играли в штосс, ну-у-у немного выпили, как водится Словом, ничего необычного Уже утром, как рассвело, Михаил удалился к себе, был весел и немного пьян, конечно, подполковник грустно улыбнулся.
Он не говорил, куда собирается утром?
Да в том-то и дело, что никуда не собирался! Я был уверен, что ротмистр удалился к себе, он желал выспаться, потому как вечером был приглашён к Белецким в Гатчину.
Карета остановилась. Рихотин выглянул в окно.
Мы приехали, граф, Бальмен кивнул на бледно-жёлтый четырёхэтажный особняк, спрятавшийся в тени огромных лип. Комнаты Валевича располагались во втором этаже, прямо под комнатами, которые занимал подполковник. В дверях их встретил денщик Валевича, он принял кивер и ташку Бальмена, Рихотин заметил, что руки старого солдата трясутся.
Крепись, братец, подполковник похлопал его по плечу, мы с Андреем Васильевичем осмотрим квартиру, ты не беспокойся.
Слушаюсь, ваше благородие, пробормотал денщик.
ГЛАВА 3. ВЕНЦЕНОСНЫЕ БРАТЬЯ
Миновал полдень, когда карета великого князя Константина Павловича, запряжённая четвёркой белоснежных роскошных лошадей, остановилась у парадного подъезда Каменноостровского дворца. Слуга в императорской ливрее с поклоном отворил дверцу. Через мгновение на серую брусчатку опустилась пара вычищенных до блеска ботфортов и показалась фигура их хозяина в генеральском кавалерийском мундире.
Государь у себя ли, любезный?
Точно так-с, Ваше Императорское Высочество, не поднимая головы, ответил лакей, ожидают вас в парке.
Прекрасно. Подай-ка шляпу, там, в карете.
Генерал поднял глаза на фасад двухэтажного дворца, и его взгляд заскользил по знакомым очертаниям. Светло-жёлтый, охристый цвет стен, белоснежные античные колонны и треугольный антаблемент над мраморной лестницей, чуть вдавленная передняя часть и выступающие боковые. Пилястры в боковых частях здания подчёркивали строгость форм и придавали торжественности.
Его бабка, императрица Екатерина Великая, подарила этот дворец отцу, Павлу. Бог знает почему, но этот летний дворец император невзлюбил и почти здесь не жил. Отцу больше по душе пришлась Гатчина. До самой смерти Екатерины он прожил там, а уже когда сам стал императором, заложил Михайловский замок. Константин помнил, как они с братом боялись венценосного отца. Всегда вспыльчивый и требовательный, подозрительный и жёсткий, Павел правил империей как гвардейским полком. Окриками и палкой. Михайловский замок, больше похожий на крепость, чем на дворец императора в собственной столице, был построен всего за четыре года. Вот только жить в нём отцу было не суждено. Через сорок дней после новоселья он был убит заговорщиками в собственной спальне. Это воспоминание до сих пор вызывало в Константине страх. Тёмная ночь Стук тяжёлых гвардейских сапог по пустым коридорам дворца Выламывают двери Пьяные окрики Ищут покои императора Врываются в спальню. Она пуста. Крики бешенства! Упустили! Один из убийц зажигает свечу Переворачивают постель За тяжёлой портьерой обнаруживают Павла Он узнаёт заговорщиков! Все до единого ближайшее окружение государя! Один из убийц бьёт его табакеркой в висок Кровь! Император ещё жив Мерзавцы душат его шарфом