В кабинете пристава управы благочиния Выхина стоял тяжёлый сивушный запах. Ямщик, маленький мужичонка лет пятидесяти с маленькими, бегающими глазками и острым носом, походил на скворца. Он всё время приглаживал редкие седые волосы и неуклюже мял в руках потрёпанный картуз. Выхин поднял глаза на Рихотина, но тот жестом дал понять, чтобы опрос продолжался, и медленно опустился на стул в углу. Пристав обмакнул в пузатую чернильницу аккуратно очиненное перо:
Продолжай!
Ямщик с опаской оглядел Рихотина, опять пригладил уже порядком засаленные волосы.
Я, ваш бродь?
Ты.
Ну, так, значится Вот Их благородие и говорят: «Ружьё, ружьё!»
Вот стерва ты худая! взорвался пристав. Четверть часа уже от тебя добиваюсь, что «ружьё»-то? Вот что «ружьё»?!
«Ружьё», говорит
Пристав вытер багровую шею платком. Рихотин усмехнулся и встал. Подошёл к столу, взял лист, покрытый мелким, убористым почерком, пробежал глазами. Не отрываясь от написанного, сказал:
Спасибо, дальше я сам. Вы свободны.
Ямщик испуганно хлопал жиденькими ресницами, провожал выходящего пристава каким-то умоляющим взглядом. Картуз в его руках при этом превратился в замусоленную тряпку. Выхин явно перестарался, от до смерти перепуганного свидетеля толку было как от бродячей собаки на охоте. Рихотин решил действовать лаской. Он отложил от себя лист опроса и улыбнулся.
Ты Кузьма, верно?
Ямщик угодливо кивнул.
Давай по порядку, Кузьма. Меня зовут Андрей Васильевич. Ничего не бойся, мы просто с тобой немного поговорим, и ты пойдёшь домой, хорошо?
Ямщик опять кивнул. Теперь недоверчиво, но с надеждой.
Просто расскажи, как и где ты нашёл мёртвого гусара и что вообще видел вокруг тем часом.
Барин неуверенно начал Кузьма. Барин, так ведь не мёртвого я его нашёл
Хорошо, изволь по порядку С самого что ни на есть начала.
Говорил ведь мне Сенька плаксиво пробормотал ямщик. Брось ты его от греха Ведь всё уже рассказал их благородию, барин! Утром только гнедого запряг, выехал на набережную, цельный час порожним простоял, а тут их благородие, этот гусар, значится навеселе
Подожди, так что же, это ты его отвозил?
Да как не я? Туда, на Галерную, и отвёз, он денег дюже дал, сказал ждать. Я и ждал, барин. Исправно ждал. Их благородия долго не было, почитай, часа два. Потом вышел, качается как шатун зимой да и упал в самую пыль-то. Я к нему, тащу с мостовой-то, а они в кровище все, благородие-то!
Так ты, выходит, и видел, в какой дом он вошёл?
Никак нет, барин, того я не видел, заморгал птичьими глазками Кузьма. Там ведь проулок и арка, вот в неё их благородие и шмыгнул, то есть прошёл. А я, ей-богу, ждал, как уговорено было. У дома нумер четырнадцать.
Хорошо, Кузьма. Далее что было?
По всему было видно, что Кузьма пришёл в обыкновение и весьма осмелел. Рихотину уже не приходилось вытягивать из него слова.
Я к нему с уважением, дескать, ваше высокородие, будьте добры-любезны в колясочку, а он лицом белый совсем и кровищи под ним целая лужа! И всё ружьё какое-то спрашивал! Так и отошёл у меня на руках, упокой, господь, душу его! он трижды быстро перекрестился.
Погоди-ка! Какое ещё ружьё? При нём было оружие? Когда на набережной в коляску садился?
Нет, барин! Только сабля при нём была. Чудо как красив был, мундир, весь в зол
Тогда про какое ружьё он спрашивал? перебил ямщика Рихотин.
Да бес его знает, барин! Только дыхание у него уже запиралось, а он всё: «Ружь-ё, ружь-ё, ружь-ё». Потом булькнуло в горле, как будто из полного штофа бражку выпростали, и затих. Только зенки застыли, как небеса голубые. Тут как раз Сенька из-за угла выехал, господина какого-то на Невский везёт, я его с оказией и послал в управу.
Получалась какая-то чертовщина. Ясности рассказ свидетеля никакой не приносил. Рихотин прикинул, что на Галерной сплошь казённые здания, казармы, конюшни да особняки, надо будет выехать и на месте полюбопытствовать, куда мог заходить убиенный.
По дороге говорил что-нибудь?
Кто, я? поднял брови Кузьма.
Да нет же, гусар этот.
Никак нет, барин. Молчать они изволили полдороги, спали потому как.
А где ты, Кузьма, его подобрал?
Да на Выборгской стороне, их благородие там квартировать изволили, я когда коляску подавал, оне как раз и спустились с крыльца. Гошпитальная, дом нумер шесть. Там Кривоносов доходный дом держит.
Рихотин записал адрес. Прикинул. С Выборгской стороны ехать три четверти часа, это если средь дня, а поутру и того меньше. Гусар вышел из дому, был навеселе, стало быть, ночь не спал, маловероятно, что веселился один, должны быть и товарищи. Затем за каким-то бесом поехал на Галерную, велел ямщику ждать и через два часа был убит. Ограбление? В двух шагах от Сената и Адмиралтейства, где всегда полно людей? Верилось в это с трудом, но всё же нужно проверить. И ещё ружьё это
Он перевёл взгляд на Кузьму.
Вот что, милейший. Спасибо тебе, что всё как есть рассказал. Ты можешь идти.
Ямщик всё так же хлопал глазами и удивлённо спросил:
А Сенька?
Какой ещё Сенька? Рихотин тяжело поднялся, стараясь не сильно опираться на ноющую ногу.
Приятель мой, коего я с оказией отправил. Их благородие его в подвал заперли. Ямщик кивнул куда-то за дверь.
Граф вздохнул.
Иди, Кузьма, я разберусь, отпустят твоего Сеньку.
Едва дверь за тщедушным ямщиком закрылась, в кабинет заглянула огромная голова Выхина:
Позвольте-с, ваше сиятельство?
Да, заходите, Иван Артамонович.
Выхин служил в присутствии уже несколько лет. Рихотин понимал, что этот человек с раздражением воспринял его назначение на начальствующую должность и рано или поздно, но всё же придётся доказывать Выхину свою неслучайность и состоятельность. За те несколько недель, что граф успел отслужить в Управе благочиния, его мнение о приставе оформилось первыми выводами. Выхин был туповат и чрезвычайно высокомерен. Такое бывает, когда человек выслуживается в первые чины и мгновенно забывает ту среду, из которой сам вышел, более того, испытывает к ней отвращение и при случае всячески старается употребить свою власть. Не далее как вчера Рихотин наблюдал отвратительную картину, как Иван Артамонович передавал драгунскому конвою задержанного за дебош пьяного солдата. Румяный и дородный Выхин по дороге до арестантской кибитки отвесил тому несколько весьма чувствительных тумаков. Рихотин ещё со службы на флоте всегда был против телесных наказаний, и зрелище, которое он наблюдал из окна вчера, его изрядно разозлило. С другой стороны, стоило признать, что Выхин прекрасно знал делопроизводство, в исключительном порядке содержал все служебные бумаги и прекрасно знал все закоулки Петербурга. Ссориться с ним Рихотину не хотелось, пригодится ещё, но небольшой урок был просто необходим.
Ваше сиятельство, мы что же, отпускаем этих колодников? недоуменно спросил Выхин.
Рихотин расстегнул ворот сюртука и вытер платком шею. Что за жара сегодня? Ни ветерка!
Да, разумеется. А почему мы их должны задерживать?
Так ведь Может, кто из них и убил?.. пробормотал Выхин.
Ну поразмыслите, Иван Артамонович, зачем убийце бежать в управу и вызывать приставов, когда можно просто скрыться? Зачем вы задержали человека, который донёс о преступлении?
Так, ваше сиятельство, я думал до выяснения
Вы, Иван Артамонович, такими решениями отворотите людей от полиции. Кучеры, дворники, булочники, даже прачки с горничными не должны испытывать перед полицейским приставом страха. Иначе в другой раз этот Сенька, увидев, как чинится непорядок или злодейство, проедет мимо, а нам с вами дознаться после о виновных ещё затруднительнее будет. А посему, Рихотин сделал паузу и посмотрел Выхину прямо в глаза, вы не просто его тотчас же выпустите из холодной, но ещё и извинитесь за это недоразумение. И сделаете это при мне.