Н-да, неопределенно промычал капитан третьего ранга Одинцов, которому до сих пор как-то ни разу не приходило в голову, что быть офицером неважно, морским или сухопутным означает быть свободным.
Поезд с грохотом и лязгом перемахнул быструю бурную речку по ажурному железному мосту, который выглядел таким солидным, основательным и вместе с тем красивым, что сразу становилось ясно: строили его если не в девятнадцатом веке, то наверняка в самом начале двадцатого. Недалекий склон крутого каменного бугра щетинился темными пирамидами елей и лиственниц, в верхушках которых путались рваные серые облака все, что осталось от ночного ненастья.
Ну-с, и куда же вы направляетесь? уловив, по всей видимости, в последнем междометии попутчика иронический оттенок и желая как-то загладить неловкость, поинтересовался Возницын.
А вы на какую разведку работаете ЦРУ, Моссад, Ми -6? вопросом на вопрос ответил Одинцов. Нельзя сказать, чтобы место его нового назначения было таким уж секретным, но толстяка следовало слегка одернуть.
Что, простите? растерялся тот. Разведка? В каком смысле? А! Ах, ну да, конечно! Простите великодушно! Что это я, в самом деле
Он так смутился, что даже покраснел. Одинцову стало его жалко. В конце концов, толстяк просто пытался завести разговор, наладить отношения с соседом по купе, чтобы было веселей коротать время в долгой дороге. Разумеется, капитану третьего ранга Одинцову, кадровому офицеру морского спецназа было что скрывать от первого встречного штатского человека. Но, с другой стороны, где тут военная тайна? Если бы его персона и впрямь заинтересовала иностранного разведчика, тот, уж верно, нашел бы способ выяснить, куда направляется глубоко засекреченный Ваня Одинцов, не прибегая к такому примитивному способу, как прямые расспросы.
Я направляюсь в Новороссийск, сообщил он.
Так вам повезло! вновь преисполняясь жизнерадостности и энтузиазма, воскликнул Возницын. С Тихого океана на Черное море это же не перевод, а подарок! Климат, фрукты Конечно, экзотики меньше, да и масштабы не те К тому же там сейчас неспокойно
«Может, хоть там, на Черном море, сгожусь для настоящего дела» подумал Одинцов.
А девушки! с воодушевлением продолжал Петр Григорьевич. Вы представляете, сколько там сейчас на пляжах девушек? И каких!
Раздетых, наверное, предположил Одинцов.
То-то и оно, вздохнул Возницын. За них надо выпить.
Воображаю, что сказала бы ваша законная половина, если бы могла вас сейчас слышать, умело пародируя манеру речи собеседника, подковырнул его Одинцов.
Петр Григорьевич хмыкнул, копаясь в объемистом, сильно потертом кожаном портфеле верном спутнике командировочного по необъятным и не всегда гостеприимным российским просторам.
А вам палец в рот не клади, сказал он, выставляя на стол бутылку коньяку. Да, моя дражайшая супруга не упустила бы случая Но ведь она нас не слышит, правда? А о том, чего не знает, она и беспокоиться не станет.
Поезд медленно полз вдоль отвесного, испятнанного заплатами седого и рыжего мха каменного бока горы, в трещинах которого кое-где угнездились скрюченные ветрами деревца. Демонстрируя похвальную предусмотрительность и немалый опыт, Возницын вслед за бутылкой извлек из портфеля пару складных пластмассовых стаканчиков и пакет с закуской.
Вы тоже не беспокоитесь о том, чего не знаете? плохо представляя, зачем это делает, но будучи не в силах сдержаться, спросил Одинцов.
Петр Григорьевич вздрогнул, как от пощечины.
Позвольте, вы на что это намекаете? снова переходя на фальцет, грозно осведомился он.
Всего лишь на то, что каждому человеку свойственно фантазировать, миролюбиво произнес Одинцов, мысленно кляня неугомонного беса, который опять не к месту и не ко времени дернул его за язык. А вы, хоть и штатский человек, наверняка знаете: нет более страшного врага, чем враг воображаемый.
Да, подумав, согласился Возницын, пожалуй. Пожалуй, это правда. Воображение у моей жены богатое я бы сказал, не по уму. И она действительно сплошь и рядом больше доверяет собственным фантазиям, чем мне.
А вы?
Что я?
Вы кому больше доверяете жене или своим фантазиям? Или вы на эту тему не фантазируете?
На круглом румяном лице Петра Григорьевича Возницына медленно проступило выражение обиды, рука с бутылкой нерешительно замерла над складным стаканчиком. Он явно не знал, что сказать и как себя вести. В этой ситуации он мог либо сделать вид, что не понял грязного намека, либо с трусливым подобострастием поддержать разговор, бросающий тень на его супругу, либо, как подобает настоящему мужчине, вступиться за честь жены и потерпеть крайне унизительное и весьма болезненное поражение. Вряд ли он рассчитывал на подобный поворот событий, когда правдами и неправдами добивался переселения из вонючей плацкарты в спальный вагон.
Одинцов посмотрел на соседа по купе, который попрежнему держал бутылку на весу, словно не зная, как с ней теперь поступить: не то все-таки разлить коньяк по стаканчикам, не то поставить на стол, не то залепить этой бутылкой попутчику по физиономии. Лицо у него было уже не обиженное, а по-настоящему сердитое. Он явно собирался потребовать сатисфакции, и это обстоятельство убедило Одинцова в том, что внутри бесформенной, заплывшей жиром оболочки скрывается не слизняк, а настоящий мужчина. Это многое меняло, да и раздражение его уже прошло, уступив место неловкости. Чего, в самом деле, он привязался к человеку?
Виноват, сказал он вслух. Позвольте принести официальные извинения. У меня сейчас не самый легкий период в жизни. Это, конечно, не оправдание, но Словом, если хотите дать мне в глаз прошу, не стесняйтесь.
Извинения приняты, после недолгих раздумий сказал толстяк. Я, наверное, каким-то образом вас задел
И не можете понять, каким именно, подсказал Одинцов. Знаете, у меня есть деловое предложение: давайте предадим этот инцидент забвению. Я виноват и принес извинения, и не стоит копаться в том, к чему вы, Петр Григорьевич, действительно не имеете ни малейшего отношения. Скажем так: меня муха укусила.
Полагаю, муха была в юбке, заметил Возницын, с видимым облегчением принимаясь разливать коньяк по стаканчикам.
А вот и не угадали, сказал Одинцов. Хотя некая особа женского пола в деле фигурировала, дело вовсе не в ней.
Вы меня интригуете, улыбнулся Возницын.
Правда? Жаль, сказал Одинцов. В моей истории нет ничего интригующего. Ей-богу, вспоминать не хочется.
Но и забыть, как я вижу, не получается, подхватил толстяк. Еще свежи воспоминанья и так далее
В общем, да, признался Одинцов. Что-то в этом роде.
А вы расскажите, предложил Возницын, подвигая к нему полный стаканчик. И вам полегчает, и я буду знать, как себя вести, чтобы не наступать вам на больную мозоль.
Одинцов понюхал коньяк, который оказался весьма недурен, и задумчиво посмотрел в окошко, за которым, как и прежде, уплывали назад дикие красоты забайкальского пейзажа. Разговор у них с Пером Григорьевичем получался какой-то странный, излишне откровенный. А с другой стороны, толстяк, наверное, в чем-то был прав. Вагонные знакомства скоротечны и ни к чему не обязывают. Случайному попутчику можно выложить всю подноготную, ничем не рискуя; подумав об этом, капитан третьего ранга вдруг осознал, что ему уже давно хочется выговориться.
Да что там говорить, сказал он, салютуя Возницыну стаканчиком. История глупая и довольно пошлая. Знаете, как в анекдоте: ушел моряк в плаванье
Это вы моряк? уточнил Петр Григорьевич.
Нет, не я. То есть я тоже моряк, но, к счастью, холостой. А в плаванье ушел другой моряк, женатый. А еще один моряк решил, как бы это сказать Ну, словом, скрасить красивой морячке одиночество. Он большой любитель скрашивать одиночество чужим женам. Даже если они этого не хотят.