Такси ловко остановилось возле голосовавшего. Дверь открылась, и внутрь залез крепкий парень средних лет. Мешковатая куртка цвета хаки не скрывала развитую мускулатуру. Штаны такого же цвета, ниже колен, были сплошь заляпаны грязью. Парень уперся руками в сиденье.
Шеф, трогай!
Водитель кивнул, и такси рвануло с места так, что парня вдавило в сиденье.
Э, поаккуратней, алё! Не дрова везёшь!
Простите.
Простите, съязвил парень. Он устроился поудобнее. Ты, между прочим, ветерана везёшь! Прояви чуточку уважения!
Парень протянул руку.
Я Джон.
Дорога, водитель кивнул на свои руки, положенные на руль, так вы участник боевых действий?
А то, гордо ответил Джон, я ж не один из этих крысёнышей! Которые бегают чё-то, скулят. Прячутся!
Доброволец, понимающе кивнул таксист.
Он прибавил скорости, такси взревело и рвануло вперед, разметая брызги воды, словно катер. Желтые фонари за окном слились в сплошную полосу. Старенькая машина стала угрожающе покачиваться.
Нет, с неохотой ответил пассажир, меня это, призвали.
Джон тёр ноги в районе ступней. Кажется, он совсем замёрз, пока ждал такси. Водитель внимательно посмотрел на него. Машина замедлила ход, вошла в поворот и уже не разгонялась.
Братан, я как бы не спешу. Можно так не гнать, с нервным смешком сказал Джон и устроился поудобнее. Короче, да, призвали меня. Не, ну а чё? В армии я в десанте был, страну нашу люблю. А раз надо, значит, надо, верно?
Гм, ответил водитель, а до войны чем занимались?
Джон заметно расслабился и вальяжно развалился на сиденье.
Вообще-то у меня свой бизнес. Ремонты, знаешь ли. Трубы, потолки. Всё по высшему разряду. Тебе не надо, кстати?
Водитель отрицательно мотнул головой.
Точно? Ну ладно. А то смотри мы всё чётко делаем. Без косяков.
Так вы сами и работаете?
Джон чуть замялся.
Ну, типа, да. Понимаешь, щас заказов немного, так что проще самому делать. Да и выгоднее так, правда?
Водитель усмехнулся. На все свои заключения пассажир требовал подтверждения своих слов. Как будто сам не был уверен в своей правоте. Джон поморщился и вновь ощупал ноги.
Ну а кроме работы? Какие у вас ещё увлечения? Водитель стал коситься на рычаг коробки переключения передач, подумывая прибавить скорости.
Спорт, конечно! фыркнул Джон. Какой настоящий мужик спорт не любит? Вообще, я с детства спортом увлекаюсь. Знаешь, бокс, плаванье там. Всяко интереснее, чем за учебниками сидеть. И от тёлок никогда отбоя не было. И в жбан можно дать кому-нибудь, чтоб это, уважали чтоб.
Кто уважали? не понял водитель.
Да все! ни на секунду не задумываясь, ответил Джон. Вот, например, надо тебе по учёбе что ботанику промеж очков дал, и глядишь: у тебя уже все ответы на руках. Или, например, с пацанчиками стоишь, чилишь, и глянь: хмырь какой-то с нормальной девочкой идёт. Ну, попрессуешь его чуток, он и слиняет. А девочка-то останется.
Джон закинул руки за кресло и с облегчением вздохнул. Широкая грудь вздымалась, под курткой перекатывались могучие мускулы.
Должно быть, много тренировались для такой формы, безучастно сказал водитель, не отвлекаясь от дороги.
Джон поморщился.
Да не. Я это, от рождения крепкий. Бывало, приходишь в зал заниматься, а там эти доходяги часами тренируются, чтоб как я стать! Или жиробасы эти.
Джон махнул рукой. Видимо, на жиробасов. Он чуть склонил голову и со снисхождением посмотрел на водителя. Вообще, мало кто слушал его хвастовство о собственной жизни, а в таксисте он нашёл благодарного слушателя.
Так что всё чётенько у меня, подытожил он и сложил руки «в замок», зажав их между колен. Работаю на себя, жёнка красавица у меня, сын. Рыбалка, машина, все дела. Вон недавно хату новую взял в кредит. Щас с войны вернусь тебе и почёт, и слава, и льготы. Сына тоже норм воспитываю, чтоб слюнтяем не вырос: бокс там, все дела.
Не страшно на войне?
Кхе, Джон вновь закинул руки за сиденье. Я чё, по-твоему ссыкло? Это пусть они нас боятся!
Водитель быстро взглянул на него и его глаза блеснули.
Почему не пошли добровольцем?
Джон осёкся и вновь сел ровно. Затем поморщился и потер ступни.
Дык это, не призвали тогда ещё. Чего впереди паровоза бежать? Не нужен я им был тогда, значит. Да и сам понимаешь: война, там же неизвестно, как сложится. А я хочу посмотреть, как сын растёт. Я ж не за себя боюсь, а за то, что он без меня тут будет, понимаешь?
У других солдат тоже есть сыновья, заметил водитель. И у тех, кто пошел добровольцами. И они тоже наверняка хотят увидеть своих детей.
С минуту Джон непонимающе смотрел на него. Он даже побагровел. Водитель прямо физически ощущал, насколько тяжело пассажиру дается мыслительный процесс.
Ну и страшно немного, наконец ответил Джон. Тут же как: одно дело на День Независимости бухнуть под салют, а другое дело того, под пули идти.
Не всё в жизни дается легко, понимающе кивнул таксист.
А? Да, прям не всё! Тут ты прав. Знаешь, а я ведь теперь стал понимать всех этих ботаников, которых чмырил в школе. Когда тебе страшно, обидно, а сделать ты ничего не можешь Джон помолчал. Это мне всё легко давалось. Телосложение, девчонки. Вся молодость так прошла. Короче, по-настоящему напрягаться никогда не приходилось.
Ну, у вас свой бизнес, подбодрил его таксист.
Джон отмахнулся.
Да какой там бизнес. Ерунда. В день-то нормально получается по деньгам, да только сколько таких дней в году? Это только кажется, что всё прям на мази. С кредитом и машиной предки помогли. Да и сейчас помогают, кстати. Всегда гордился, что у меня жена первая красавица на районе. А что толку с этого, если нам с ней поговорить не о чем? Мы совсем разные с ней. Так что все наши разговоры это ссоры и ругань. А отдых? Друзья, рыбалка они ж не со мной дружат, им просто бухнуть с кем-то надо.
А сын? Я как-то не задумывался, но он же туп, как пробка. А чему я могу его научить? Что я сам умею-то, если всё мне доставалось готовеньким?
Водитель безучастно пожал плечами и чуть сбавил скорость. Джон теперь морщился, не переставая, и постоянно тёр ноги. Таксисту показалось, что грязь на штанинах имеет красноватый оттенок.
Джон обессиленно развалился в кресле и вздохнул.
А на войне я понял многое. И я не про патриотизм. Причем патриотизм настоящий, а не про пьяные вопли под салютом. Я стал понимать других людей. Понимать, что по ту сторону такие же люди, как я. Что им тоже больно, страшно.
Помню, мы как-то в село вошли. Враг отступил, ну а мы стали осматриваться. Знаешь, недобитков искать, схроны там, может, ценное что. И вот слышим писк из подвала. А дом разрушен совсем, даже не подлезешь. Мужики сначала забить хотели: писк явно не человека, а из-за зверюги камни тягать неохота. Ну а во мне что-то щелкнуло. Стал разгребать. Мужики помолчали, да стали помогать. Через полчасика камни раскидали и оттуда мальчишка вылез, чумазый весь, еле на ногах стоит, худющий. Лет десять ему было, наверное. А на руках у него котёнок, крошечный совсем. Мальчишка его обнимает, будто боится, что мы отнимем. У обоих глаза серьёзные-серьёзные! Ничего в них от детства не осталось.
Потом оказалось, что эта парочка в подвале три недели сидела. Тогда село утюжили будь здоров! Без еды, в темноте. Мальчишка говорил, что из щели вода текла. Так вот он её в ладошки набирал и пил. И котёнка своего также с ладошек поил. У меня аж сердце чуть не разорвалось: мой-то почти его ровесник!
Три недели в темноте с котёнком! Можешь себе представить? Это сколько силы, сколько воли в этом мальчишке! Я тебе точно говорю: я в этой жизни не знаю ни одного человека, который на такое способен. Ни один солдат, ни один генерал не обладают такой силой. И все наши завоевания, все наши победы или проигрыши не стоят того, чтобы эти два малыша медленно погибали в грязном подвале, а не дурачились на заднем дворе.