Кожаные подошвы лыжных ботинок скользили по дороге. Что было ему делать? Идти вперёд, пока это возможно. Он падал, становился на колени, отдыхал, поднимался, шёл дальше. Он хотел жить, хотел подарить свои подарки Во что бы то ни стало, только вперёд, только вперёд. Там внизу
* * *
Пр-р, стой. Слышь, Семёниха, чё это по ночам за дровами таскаешься? Ханафеев вылез из-под накинутого тулупа.
Какое дело тебе? Я-то дома. Шастаешь здесь. Своей Фроське и докладай. Семёниха спешила из холода с охапкой дров.
Еду-то наварила, вона, видать. Браги, наверное, поставила. Стало быть, сынка поджидаешь.
Мож и жду, она хлопнула калиткой.
Жди-жди, завтра будет.
Семёниха остановилась.
А ты откуля знаешь?
Да видел вот, еду, а он под Александровкой на лыжах наяривает.
Женщина ахнула, поленья с грохотом рассыпались.
Так ты что, вправду это?
Она уже стояла на дороге, в одной шали. Холода она не замечала.
Неужто врать мне охота?
Ирод, ирод ты, что же ты его не взял, гад? Игнат, Игнат. встревоженная женщина орала на всю деревню, вызывая из дома своего мужика.
Да замолчи ты, проклятущая. Зря сказал. Что он твой сын, король какой? Я ему предложил, а он, видите ли, не желает, теперь уже откровенно врал Ханафеев.
Семёниха уже не слушала его кинулась в избу, стащила с кровати спящего Игната.
Та чтоб тебя громом по голове, пьянь! Проснись же, наконец! в отчаянии она влепила ему крепкую пощёчину.
Дочь соскочила с кровати.
Ты что, мама, что случилось?
Витька пропадает, а он
Ну не сплю я уже, не сплю. Видишь, вот он я, Игнат откинул с сонного лица пятернёй волосы. Что орёшь? В морду ещё тычет. Вот баба! Кто пропал, куда пропал?
Да Витенька наш, о Господи! она в двух словах обсказала встречу с Ханафеевым.
Он не сказал, перед Александровкой или после неё Виктора-то видел? И когда? Игнат искал решение.
Если до, так по времени должен быть в Александровке. Дальше не пойдёт, это точно. Если после, то часа два ждать надо
Ну что сидишь, Игнат? она без сил опустилась на пол.
Марфа, ты не ори на меня. Думаю, вот и сижу, Игнат уже полностью пришел в себя.
Ну и что удумал?
Игнат высказал вслух свои мысли.
Пока ты ждать будешь родной сын замёрзнет насмерть. Ой, Витенька, кто же это тебя надоумил? Давай-ка, Игнат, иди к соседу, проси лошадь, поедем навстречу.
И то верно, баба, а дело говоришь, одобрил Игнат.
Не прошло и получаса пришел с запряжённой лошадью.
Тулуп-то захвати на запас.
Марфа сбегала за тулупом, уселась в розвальни, на сено.
Н-но пошевеливай, Игнат тронул вожжи.
Ехали молча. Да о чём было говорить? Прикрывали лицо от ветра и снежных хлопьев из-под копыт бегущей лошади. Всматривались вперёд, но никого не было.
Доехали до Александровки. Постучали в несколько изб. Нет, не было никого. Игнат, до сих пор не верящий в возможность случившегося, теперь не на шутку испугался.
Не вой, ведьма старая, скину сейчас на дорогу. Лошадь вся и так упрела, с воем твоим Марфу он и не собирался трогать, так, злился.
Она отвернулась от Игната и причитала:
Чует моё сердце. Спаси тебя, Господи, сынок Недолго она молила бога о милосердии.
Проехали они не более четырёх километров от Александровки, повернули по реке за скалу. Игнат увидел впереди что-то чёрное, присмотрелся не движется.
Слышь, Марфа, глянь-ко вперёд. Что там? Река ведь, пней не должно быть.
Ох, зрение у Марфы было получше, Витенька. Так ведь это он, родимый. Ну что ты едешь, как на смерть, гони скорее.
Игнат взмахнул вожжами над головой, лошадь ускорила ход.
Да стой же ты, ишь разбежалась, Игнат натянул поводья.
Марфа, не дожидаясь остановки, соскочила с саней, растянулась поперёк дороги и, как была, на коленях, поползла к сыну.
Виктор сидел на кромке снега у обочины дороги. Руки его были под мышками, голова низко опущена.
Сынок, тронула его со страхом мать, Витенька.
А, это ты, мама, голос его был еле слышен, вот подарки вам принёс, руки его опустились, он наклонился и упал.
Марфа подхватила сына и теперь уже на всю тайгу заголосила.
Витенька, голубчик мой, что ты, что ты, это мы ведь, всё хорошо будет. Не умирай, а-а-а, солнышко ты моё ясное.
Ну же, ты там, тяни, Игнат тащил за уздечку застрявшую в снегу лошадь с санями. Сейчас, Марфуша, ты его того, поддержи. Так, положи в тулуп да заверни получше, ещё спереди подтолкни, сена побольше под голову подгорни.
* * *
Всю оставшуюся ночь и всё утро Марфа хлопотала над сыном. Поила его малиной, растирала тело, мазала гусиным жиром. Фельдшера приглашала. Словом, ей было не до рассуждений.
Когда немного отошло, убедилась, что сын её хоть и подморожен изрядно, но жив и ему больше ничего не угрожает, она вспомнила о Ханафееве.
Игнат, а Игнат, шёпотом позвала мужа.
Ну что тебе?
Да не ори, видишь, уснул Витенька, иди сюда.
Игнат свесил ноги из-под тёплого одеяла.
Ну, говори, что ещё удумала?
Иди, Игнат, к Ханафееву, требуй от него объяснений. Почто он нашего Витеньку чуть не заморозил?
Вот удумала чего. Да зачем оно тебе? Главное, цел наш орёл. Вон, смотри, дрыхнет, и слава Богу. А сам подумал про себя: коли надумала, всё равно заставит, и предложил: Один не пойду, хоть поленом гони. Пойдём вместе. Ты и говорить будешь. Только без пользы всё это, он думал, что жена отступится, но Марфа засобиралась.
Сонечка, присмотри за Витенькой, распорядилась Марфа, мы мигом. Одна нога здесь, другая там. И придём.
Ханафеев никогда не принимал гостей в дом, все знали об этом. Тем более был удивлён пришедшими к нему Семёновыми. На этот раз сам пригласил.
Милости прошу, товарищи супруги Семёновы, проходите, раздевайтесь, будьте гостями, подмигнул он Игнату. Мы сейчас в честь приближающегося праздничка попробуем своей. Фроська, дай-ка нам с Игнатом свеженькой.
У Игната уже руки потянулись к рюмке, Марфа резко его одёрнула.
Ты вот, что, Ханафеев, скажи мне, почто сына нашего заморозить хотел? Вид её был воинственный, голос громкий.
Она ждала ответа.
Хто это заморозить хотел? Это я-то? Вот, кабы он совсем замёрз, тогда бы
Не успела Марфа дослушать, а Ханафеев договорить свою ядовитую речь, исстрадавшееся сердце матери не выдержало, из глаз хлынули слезы. Ей показалось, что перед её глазами стоит не кто иной, как сам чёрт. Она и рожки на голове его ясно видела, отпрянула от него, закрыла лицо руками, как бы отгораживаясь, рванула шаль, бросилась к двери, сбила в сенках пустые вёдра, выскочила на дорогу.
Чтоб вы посдыхали здесь все. Сумасшедшие одни. Не деревня, психбольница. Ну, чего стоишь? Ханафеев злобно смотрел на молчавшего Игната. На, бей морду, пришёл дак.
Игнат попятился к открытым дверям.
Учить пришли? Вон из моего дома. Ханафеев хотел вытолкать Игната за шиворот, но тот успел увернуться и захлопнуть дверь.
Навалился на неё спиной.
Зверюга и есть зверюга, права моя баба.
Семёнов вместо замка в уключину Ханафеевских дверей вставил толстый ржавый гвоздь, отыскавшийся в кармане, и пошёл к своему дому. Что он мог ещё сделать?
Вот и поговорили на свою голову. Всегда так с ним. Посиди маленько, может, кто и откроет.
Ханафеева так никто и не открыл. Может быть, и открыли бы, да никто не знал о проделке Игната. Пришлось Ханафееву самому двери высаживать с петель.
А ещё, говорят, не сумасшедшие.
Лето
Кто бывал летом даже в самой захудалой сибирской деревеньке, тот не скажет о ней плохого слова: и рыбалка тебе, и охота, и ягоды, и грибы. Солнце палит, словно хочет вырастить ташкентский виноград. Комарики да мошка вечером это для приезжих. Местному населению, к тому же ребятне, они нисколько не докучают.
Прислушаешься к тишине, а она живая: стук ведра у колодца; ворона, чем-то встревоженная, каркнет и растает за деревьями у соседа; лошадь процокает подковами о высушенную, словно камень, дорогу; чирикают и пищат в драке забияки-воробьи; Шарик тявкнет на забежавшую на грядку курицу, та, молча опустив голову, стремглав бросается наутёк в дырку под штакетником. Всё это так тихо, что на соседнем дворе уже и не слышно.