Алёна, ты чего так долго? Нам уже уходить пора.
Пинок по двери и тот же голос громче:
Алёна, ты его усыпила? Надо сваливать, пока те мужики не проснулись.
Что за Да нет, быть такого не может! Я думал, что клофелинщицы это байки и мифы из девяностых. Так, нужно собраться! Можно до последнего не открывать дверь, подождать, пока не уйдут, но это будет слишком подозрительно. Оставаться здесь с обокраденными клиентами, которые могут в любой момент очухаться, и, возможно, мёртвой проституткой совсем не вариант. Нужно уходить как можно быстрее я готов выпрыгнуть из окна, лишь бы не продолжать следующую секунду находиться в этом положении. А там, может, повесят её труп на этих мужиков. Мне в тюрьму нельзя у меня у самого́ полуживая матушка да полумёртвый отец, для которых это может стать непоправимым ударом. Делаю глубокий вдох, убираю чулок в карман и открываю дверь.
Передо мной две девушки: одной под тридцать, другой как будто только-только восемнадцать стукнуло, обе вытаращили глаза и молчат. Только сейчас понял, что из одежды на мне только штаны. Первый прерываю молчание:
Я знаю, чем вы промышляете Сразу об этом догадался Я подменил бокал в целях самозащиты, конечно, и ваша соучастница выпила это снотворное.
Про самозащиту зря сказал, да и второго бокала вроде бы не было. Они так же растерянно хлопают на меня глазами, и я продолжаю:
Мне проблемы с полицией не нужны, и сажать вас, быть свидетелем или потерпевшим у меня нет ни малейшего желания, после такой уверенной речи я продолжаю с бо́льшим убеждением, поэтому я предлагаю сейчас же всем нам свалить.
У той, что помладше, затряслась нижняя губа и она хочет сказать, но я, предопределив её мысли, говорю:
Её придётся оставить здесь. Либо она, либо вы все трое.
Мы её бросать не собираемся, дерзко отвечает мне старшая. Видно, что не доверяет мне.
Сами же говорили, что пора уходить. Как хотите, а я ухожу, это лучшее, что я мог сделать в данной ситуации. Спорить и конфликтовать совсем не вариант.
Они отходят к входной двери и о чём-то переговариваются между собой. Я набрасываю на себя свои шмотки, попутно растирая рукавом места, которых мог коснуться. Сдерживаюсь, чтобы не пощупать пульс у полуобнажённого тела, тем более те могут заметить. Они так и не уходят, обсуждают что-то и попутно косятся на меня.
Решили здесь остаться? говорю с лёгкой издёвкой и специально медленно шнурую обувь. Понимаю, что нужно уходить, но боюсь, что обнаружат кровь на её затылке или, совсем плохой вариант, отсутствие пульса.
Она сдаст нас. Нужно забрать её с собой, как отрезает, говорит старшая.
«Не сдаст нема, как труп», хочется пошутить, а сам всем существом надеюсь, что это только шутка.
Может, не надо? вякает себе под нос младшая.
Но её напарница настроена решительно и направляется в ту самую комнату. Здесь уже я начинаю заметно нервничать; не нахожу, что можно сказать, сделать, чтобы остановить её. Старшая уже касается плеча и шеи той проститутки. Я предпринимаю попытки отхода, но у меня не получается сразу открыть замок. И тут-то раздаётся испуганный визг младшей. По моему лбу пробегает увесистая капля холодного пота. Я поворачиваюсь и сам издаю подобие визга.
Из той комнаты, где играла музыка, из приоткрытой двери на четвереньках выползает существо мужского пола. По блестящей лысине и седой щётке усов между красными щеками я узнаю в нём Юрьевича, что и вызвало во мне такую реакцию. Приглядевшись, я понимаю к лучшему или худшему, что обознался. Мужик похож на лунатика, как в полусне, глаза вот-вот закатятся под лоб, и производит неразборчивые звуки, похожие на кашу из стонов, рыков и брани. Старшая, к счастью, не успев тщательно осмотреть тело проститутки, бросилась к нам; я открыл дверь, и мы втроём выскочили в подъезд.
Чем это они его накачали? Это отходники такие? А на его месте мог быть и я, но убегаю вниз по лестницам вместе с преступницами, как соучастник. Если бы только как соучастник. Надеюсь, что всё обойдётся. Знаете, а у девочки впереди меня, той, что помладше, красивые оголённые ножки. Сейчас меня должно волновать только то, как быстрее покинуть эти места и замести следы, но почему бы не воспользоваться моментом? Я хватаю её за локоть, останавливаю на первом этаже и говорю:
Сними сейчас свои трусики и отдай мне!
Она смотрит на меня пустым и непонимающим взглядом. Скорее всего, не отошла от всего увиденного и пережитого.
Снимай трусики и отдавай мне, иначе я закричу на весь подъезд и сдам тебя, повторяю я.
Та же реакция: как баран на новые ворота.
Сними трусы и отдай этому больному извращенцу! кричит ей старшая, которая уже стоит на улице и держит дверь. До младшей, наконец, доходит, она засовывает руки под юбочку и шустро исполняет приказание.
Можно было попробовать и со старшей что-нибудь получить, но она без лифчика и в джинсах, я же не совсем изверг. Забирать было нечего, и вот бабочки покидают подъезд, а я вдыхаю ещё один трофей.
На улице уже их след простыл растворились в ночи. Я бреду, огибая случайные фонари, по тёмным дворам. Постараюсь добраться до центра пешком по закоулкам. Немножко потряхивает напоминает предлихорадочное состояние, но я поглаживаю в кармане женское бельё, и становится как-то спокойней. Оно и такое свойство имеет, знаете ли.
Глава 1
Что мне осталось, кроме глубокой,
Кроме бездонной печали?
Ветер, о, Ветер, как я, одинокий,
Все мы с тобою встречали.
Что полюбить мне, кроме безбрежной,
Вглубь ускользающей дали?
Ветер, о, Ветер, как я, безнадежный,
Быстро мы все увидали.
Что же мы ищем в безднах неверных,
Те же в конце, как в начале?
Все мы постигли в пространствах безмерных,
Только себя не узнали.
Бальмонт К. Д.
Пустая банка из-под консервированного личи в сиропе пролетает метр, ударяется об грязно-бежевые обои и точно попадает в мусорный пакет. Он даже не смотрит в ту сторону уверен, что попал. Его внимание занимают ветви с ещё не распустившимися почками за окном. Колышутся в такт волнообразным перекатам сеточной занавески. По оголённым стопам проходит сквозняк. Во рту сладкое послевкусие экзотического фрукта. Он уже забыл, для чего посмотрел в окно. Слежение за кончиком дерева не даёт сконцентрироваться ни на чём другом, и только телефонный звонок через некоторое время выводит из подобия гипноза.
Алло, Макс, ты подошёл?
Нет ещё, одеваюсь.
Ты не вышел?
Выхожу.
Ладно, я тогда пока сам с ней встречусь, в интонации слышится подготовленность, потому что это отточенное копирование манеры поведения ненуждающегося человека, о чём оба прекрасно понимают. Наберёшь, когда будешь подходить.
Стой, я по срочным делам задержался, со смехом врёт Максим, иди ко мне навстречу, я уже выхожу.
Ты снова опаздываешь, а я мог бы по своим делам в офис заскочить, ещё одна ложь. Максим знает, что в месте, именуемом «офис», где собираются на мягких диванчиках разного рода фрилансеры, его не особо жалуют, если, конечно, он не нашёл новое.
Мы давно не виделись, я хотел бы поговорить наедине.
Три дня это давно?
Конечно, кокетство лучший способ оправдания.
Ладно, давай только быстрее.
Будет исполнено, мой альфа-господин!
Ха-ха, давай-давай.
Максим жил в съёмной комнате коммунальной квартиры. Помещение небольшое, старый ремонт, порой пробегают тараканы, зато недорогая плата, рядом с центром города, есть удобный диван. Год назад он был отчислен с последнего курса университета за неуспеваемость. О слове архивариус и его значении узнал, можно сказать, сразу перед тем, как поступить на специальность «документоведение и архивоведение», сонный после трёх дней в шумном плацкарте, удивлённый местной летней прохладой.