Вот и теперь децемвирам, специальным чиновникам по духовным делам, только которым и можно было, разумеется, после специального постановления Сената, прикасаться к этим священным текстам, было поручено отправиться на Палатин, который соединялся с Капитолийским холмом мостом и, вскрыв семь замков, не считая тех, которыми закрывались сами ларцы, достать священные пергаменты. Книги были доставлены в Сенат, где были зачитаны в присутствии Квиндецемвиров.
Квиндецемвиры растолковали туманные, полные расплывчатых образов и двусмысленных метафор стихи так: только тогда Западный ветер сменится Восточным, когда император возьмет в жены простолюдинку плебейку. Указан был и точный момент перемены направления движения воздуха: ветер подует с Востока, как только Неба достигнет дым от жертвенного костра, в котором невеста, по древнему обычаю, сожжет своё девичье платье.
В это время римским императором был носивший титул «отца отечества» Октавиан Август, женатый уже в третий раз на ослепительной, умной и, как и подобает истинной дочери Ромула, жестокой Ливии Друзилле. Аристократы давно видели в ней опасность для республики, и, конечно, не в последнюю очередь для себя, ведь имея все качества, которыми она обладала, Ливия единственная могла влиять на волю всемогущего Августа, что никак не вписывалось в планы патрициев. И вот наконец-то у них появился повод избавиться от этой опасной соперницы, да какой! Сама великая пророчица из Кумы в стихах советовала первому властелину империи развестись со своей законной супругой и найти себе невесту из простонародья. Лучшего шанса боги могут и не предоставить Да, Друзилла наверняка довольствуется должностью управляющей какой-нибудь провинции, нужно только убедить её в том, что в столице ей грозит опасность. Но вот Октавиан? Что если он не согласиться променять красавицу патрицианку на безродную замарашку?
Решение предложил сенатор Луциус Туллий: надо освободить от священных обязанностей одну из весталок, благо представительницы этой профессии продолжали пользоваться огромным уважением римлян, хоть патриции в силу своей малодетности всё меньше жаждали отдавать своих дочерей в услужение Весте на тридцать лет. Идею единогласно одобрили. С выбором невесты дело тоже не стало. Нобили без особенно ожесточенных споров сошлись на кандидатуре юной красавицы Аматы Кальпурнии.
Народу, правда, решено было ничего не объявлять во избежание кривотолков, и потому для непосвященных Октавиан так и остался женатым лишь трижды. Отъезд Друзиллы был устроен с соблюдением всех предосторожностей, после чего понтифики, высшие жрецы, в обязанности которых входило совершение бракосочетаний между представителями знати, приступили к подготовке свадебной церемонии. Свадьбу, вопреки традиции, решили не откладывать до лета, очень уж хотелось полководцам поскорее размяться в сражениях за новые земли, а замаскировать под Сатурналии, праздник в честь зимнего солнцестояния.
И вот уже невесту расчесывают наконечником копья, которым накануне был убит гладиатор, вот все приглашенные отправляются в храм Юноны, где по внутренностям свиньи, принесенной в жертву, гадают о будущности брака. Вот Октавиан и Кальпурния обмениваются кольцами и наконец в жертвенный костер бросают монашескую одежду бывшей весталки
И когда в воздух поднялись клубы дыма, западный ветер наконец сменился восточным. Триремы набрали в паруса воздух и двинулись за земным счастьем, к Счастливым островам. А вечером того же дня, принесённая тем же восточным ветром, глубоко в тылу у римской армии, в самой далекой, глухой и бедной провинции, в пещере рождалась новая жизнь и новая Мечта. Рождался младенец Иисус.
4. Побег
Всем известна история Жана Вальжана французского каторжника, бежавшего из заключения, покаявшегося в своих злодеяниях и вставшего на новый путь.
Но вот в России родился свой Жан Вальжан с тем же характером, но со своей историей. Однажды он также, как и его более знаменитый прообраз, был заключен под стражу и провел несколько недель в обществе отпетых негодяев, к которым, впрочем, проникся искренней симпатией.
Чувство это не было взаимным. Сокамерники нарекли Жана снисходительным прозвищем Блаженный, в которое не вкладывали никакого положительного смысла. Считали они его просто дурачком, достойным разве что жалости. Возможно потому, что он предпочитал по-большей части лежать на полу, чтобы не дышать сигаретным дымом от девяти постоянно дымящих узников, и всё время норовил приглушить звук радиоприёмника, который работал круглые сутки. Но больше всего презирали сокамерники его за искренность. Человек не должен быть искренним. Человек должен быть хитрым, изворотливым, не должен показывать своё истинное лицо только тогда он будет живучим, а значит, достойным уважения, считали матёрые сидельцы. А ещё невзлюбили они его за то, что в их разговоры о проститутках норовил он вплести свои истории о настоящей любви, в существование которой они не то чтобы не верили, но им было неприятно воспоминание о ней, их бессознательно изводило то, что когда-то они не поверили этому чувству, не дали ему стать своей внутренней сутью.
Камера, в которой оказался герой этого рассказа, ничем не отличалась от множества других, за тем лишь исключением, что в ней играли в одну необычную игру. Правила её были таковы: когда наступал обеденный час и приносили еду, одну посуду на всех, заключённые садились вокруг неё и черпали из лоханки пресное склизкое варево друг за другом только после того, как говорили, что ещё плохого и ужасного может сделать с человеком государство. Кто затруднялся с ответом, пропускал свою очередь и оставался голодным.
Уходя из заточения, Жан оставил свою дорогую одежду и часы бедолагам, взяв взамен чьи-то лохмотья. Но кто-то из бандитов, воспользовавшись его добротой и доверчивостью, выйдя из под ареста, совершил в его одежде тяжелое преступление. И вот Жан Вальжан вновь схвачен. Происходит быстрый суд, на котором свидетели его опознают. Также другой человек, которому Жан подал на улице милостыню, купил на эти деньги топор и убил им человека. В этом преступлении также обвинили Жана, потому что, как заключил судья, подсудимый обязан был поинтересоваться, куда этот нищий собирается потратить врученную ему сумму, а так как он этого не сделал, то вины за убийство на нём ровно столько же, сколько и на бродяге. Более того, суд совершенно справедливо заключил, что указанное убийство, таким образом, было совершено группой лиц, что, как всем известно, является отягчающим обстоятельством.
И вот Жан по совокупности двух тяжёлых преступлений попадает уже в настоящую тюрьму, в одиночную камеру на пожизненный срок. Не было там ни солнца, за движением которого можно было наблюдать через решетку, не было дерева в окне, не было глубоких и продолжительных разговоров с сокамерниками. Единственной радостью, положенной тюремным уставом, была получасовая прогулка в накрытом решеткой бетонном мешке, в который также не попадало ни одного лучика света.
Иногда, правда, доводилось пробыть вне камеры дольше когда случался прорыв. Это была страшная фабрика неволи, где многое было механизировано. Кандалы, которыми заковывали новоприбывших, текли по трубам подобно воде. Но иногда эти трубы прорывало. И тогда ликвидировать течь и собирать рассыпавшиеся звенья невольничьих цепей в мрачные подвалы тюрьмы отправляли Жана Вальжана. В подвалах этих среди пыли и грязи гнили лохмотья человеческих тел, попавших в зубчатые колёса механизмов, двигавших этот поток. Шестерни эти располагались здесь же, и чинили их такие же бедолаги, как Жан. И вот в полутьме, практически на ощупь, среди человеческих ошмётков нужно было собрать всё то, что утекло из труб.