Боже мой! Я думал, вы погибли.
Я почти погиб.
Они помолчали, глядя друг на друга и не зная, о чем говорить и что делать дальше.
Отлично, пробормотал Фольк наконец. Пожалуй, я должен предложить вам выпить.
Выпить?
Стаканчик чего-нибудь Спиртного, если вы не откажетесь. Рюмочку.
Он впервые нехотя улыбнулся, и незнакомец улыбнулся в ответ, показав темное зияющее отверстие на месте отсутствующего зуба. Казалось, он размышляет.
Да, ответил он. Пожалуй, вы должны меня угостить.
Проходите.
Они вошли в башню. Незнакомец с удивлением вертел головой, рассматривая гигантскую фреску, пока Фольк сосредоточенно что-то искал под столом, покрытым баночками, кистями и тюбиками с краской, затем среди картонных коробок, стоящих на полу, листов бумаги с эскизами и набросками, лестниц мольбертов и досок для лесов, больших ламп по 120 ватт, которые присоединялись к подвижной конструкции на колесиках и питались от стоящего снаружи генератора, эти лампы освещали стены, когда Фольк работал по ночам.
Испанский коньяк или теплое пиво, сказал он наконец. Это все, что я могу вам предложить. Льда нет. Холодильник включается всего на несколько часов, пока работает генератор.
Не отводя глаз от стены, гость небрежно махнул рукой. Ему все равно что пить.
Вас трудно узнать, сказал Фольк. Вы поправились с тех пор. Я имею в виду фотографию.
Потом я похудел еще сильнее.
Думаю, тогда всем было тяжело.
Вы совершенно правы.
Фольк плеснул коньяку в стакан и подошел к гостю.
Тогда всем было тяжело, повторил он.
Он думал о том, что произошло тремя днями позже, неподалеку от места, где он сделал ту фотографию. Вспомнил кювет возле шоссе на Борово-Населье в окрестностях Вуковара. Он протянул стакан гостю и сделал глоток сам. Не совсем подходящее для коньяка время, но он пригласил гостя на рюмочку, а это так или иначе была та самая рюмочка. Незнакомец не совсем уместное определение, подумал Фольк, машинально взял стакан, отвернувшись от фрески; его светлые сероватые глаза пристально смотрели на Фолька из-за стекол очков.
Я знаю, что вы имеете в виду Я видел, как умерла та женщина.
Усилием воли Фольк подавил охватившее его смятение. Что-то, вероятно, отразилось в его лице, потому что он вновь заметил черное отверстие во рту гостя.
Это случилось через несколько дней после того, как вы меня сфотографировали, продолжал тот. Вы меня не заметили, но я тоже оказался в тот вечер на шоссе в Борово-Населье. Когда раздался взрыв, я решил, что это кто-то из наших А потом увидел, как вы стоите на коленях рядом с кюветом, возле тела той женщины.
Он мгновение поколебался, подбирая более уместное слово «труп» или «тело», и остановился на втором. Как трогательно и немного старомодно, подумал Фольк, это бережное отношение к словам, неторопливый выбор правильного определения. Наконец гость поднес стакан к губам, не отрывая глаз от собеседника. Они помолчали.
Очень жаль, сказал Фольк. Я вас не помню.
Еще бы. Вам было не до меня.
Я имею в виду не Борово-Населье, а фотографию, которую я сделал несколькими днями раньше Ваше лицо появилось в газетах и журналах, я встречал его сотни раз. Сейчас я вас, конечно, узнаю. Когда понимаешь, кто перед тобой, это не так сложно. Однако вы очень изменились.
Вы уже об этом говорили, разве нет? Скверные были времена. И столько лет прошло.
Как вы меня отыскали?
Гость снова принялся рассматривать фреску.
Я повсюду расспрашивал о вас. Вы человек заметный и известный, сеньор Фольк, добавил он, рассеянно пригубив коньяк. Вы давно бросили свое дело, но вас многие помнят. Честное слово.
Как вам удалось выжить?
Гость бросил на него странный взгляд.
Вы, должно быть, имеете в виду Вуковар, уточнил он. Меня ранили через две недели после того, как вы сделали свою фотографию. Это другая рана, не та, что на снимке, где у меня перевязана рука, смотрите, до сих пор остался шрам. Потом меня ранили еще раз, намного тяжелее. Это случилось еще до того, как четники отрезали тропинку[31] в кукурузных зарослях. Меня эвакуировали в госпиталь в Осиек[32].
Он коснулся ребер слева, указывая место, куда угодила пуля. Не пальцем, а всей пятерней; Фольк понял, что рана была обширной. Он кивнул, испытывая смутное расположение к гостю.
Осколок?
Пуля двенадцатого калибра.
Вам повезло.
Везение, имел в виду Фольк, было не в том, что незнакомец не умер от раны, а в том, что пуля настигла его в ту пору, когда из Вуковара еще вывозили раненых. Когда сербы отрезали последнюю тропинку, никто уже не мог покинуть осажденный город. А когда город пал, все пленники призывного возраста были убиты. Раненых вытащили из госпиталя, расстреляли и зарыли в общих могилах.
При слове «повезло», лицо гостя приняло странное выражение. Он молча смотрел на Фолька. Потом поставил стакан на стол и обвел глазами стены:
Удивительная комната. А где же ваши собственные воспоминания?
Фольк кивнул на фреску: погруженная во мрак цитадель на фоне огня, извергающийся вулкан, металлические отблески современных орудий, толпа, беспорядочно движущаяся к пролому в стене, лица женщин и детей, тела, висящие на деревьях, словно грозди диковинных плодов, корабли, плывущие прочь от берега к серому горизонту.
Это и есть мои воспоминания.
Я имею в виду фотографии. Вы же фотограф.
Был.
Да, конечно. А фотографы обычно вешают на стены фотографии. Фотографии, которые они сделали. Особенно те, за которые получили премии. Вы ведь не стыдитесь своих снимков?
Они меня уже не интересуют. С ними покончено.
Ах да. Гость опять странно улыбнулся. Покончено.
Он нахмурился и снова принялся изучать изображения на стенах.
А древние войны вы тоже помните? Трою и все такое прочее?
На этот раз улыбнулся Фольк:
В этом весь смысл. Подобные места всегда одно и то же место.
Похоже, слова Фолька заинтересовали гостя он замер, уставившись в точку и размышляя о только что услышанном.
Одно и то же место, повторил он тихо. Он приблизился к фреске на несколько шагов, разглядывая детали. Внезапно остановился, словно смутившись. Я ничего не понимаю в живописи.
Затем подошел к оставленному у двери рюкзаку, вынул оттуда папку, в которой лежал сложенный пополам лист. Старая, измятая журнальная страница. Обложка журнала «Newszoom», где была опубликована сделанная лет десять назад фотография. Он подошел к столу и положил ее рядом с кистями и тюбиками. Оба молча уставились на обложку. Действительно, необычная фотография, отметил про себя Фольк. Холодная, четкая. Безупречная. Он видел ее много раз, но его вновь заворожили невидимые точнее, различимые лишь внимательным глазом геометрические линии, которые держали ее, словно невидимая канва: изнуренный солдат на первом плане, потерянный взгляд, прикованный к разметке на дороге, которая никуда не вела, замысловатый контур, образованный стенами разрушенного дома, изрешеченного шквалом пуль, далекий дым пожара, безукоризненно прямой, похожий на черную причудливую колонну в воздухе, чью неподвижность не нарушало ни единое дуновение ветра. Все эти подробности, схваченные объективом и заключенные в кадр 24 × 36 мм, удались скорее благодаря чутью, нежели расчету, хотя судья, который присуждал премию, подчеркнул, что случайность понятие относительное. Дело не только в безукоризненной правильности исполнения, заявил член комитета «Европа-Фокус». Главное наша безусловная уверенность, что удачно пойманный кадр является плодом напряженной работы и громадного опыта, и данный снимок, несомненно, стал итогом долгого личного, профессионального и творческого процесса.
Мне было двадцать семь лет, сказал гость, разглаживая обложку ребром ладони.