Гриша, сморгнув, громко зашептал тому на ухо:
Прошка, слушай, скажи, где позвонить можно? Заметь, меня искать будут! Мой отец, он крутой и влиятельный, он всё может, он тут всех раком поставит! Я их всех запомнил! Этой вашей секте поганой, где приличных людей бьют, хана будет полная! А я тебя отблагодарю, не обижу.
Прошка в ответ почесал курносый красный нос, покачал головой, помолчал. Потом неторопливо сообщил измученному происходящим безумием Грише, пытаясь сунуть тому поводья в руки:
Вроде и по-русски ты, Гришка, говоришь, а я вот не пойму ни черта. Дело наше с тобой не барское, а холопское. Коня барину веди давай, а болтать опосля станем.
Тут уж Гриша не выдержал. Бросив поводья с криком «Сам веди, придурок!», он решил действовать сам, раз помощи нет ниоткуда. Хотя это случилось почти в первый раз в его жизни, где всегда бывала помощь в нужную минуту и незамедлительно!
Отпихнув идиота Прошку, Гриша кинулся к окну. Распахнуть его было непросто, Гриша ободрал пальцы и ушиб плечо, но в итоге рванул в открывшееся пространство, как быстрый молодой олень.
Снаружи моросил противный дождь, и быстрый молодой олень Гриша, поскользнувшись, полетел прямо в лужу, опрокинув свиное корыто. Вскочил на ноги и, проклиная судьбу, бросился наутек, куда глаза глядели. Опечаленные свиньи, лишенные корма, проводили его в путь недобрыми взглядами. Куры и гуси же смотрели вслед беглецу безо всякого выражения.
Мокрый, но счастливый предвкушением скорой свободы от затянувшегося кошмара, Гриша бежал по деревенской улице мимо колодца, огородов, церкви, затем бревенчатых крестьянских изб, сменявших друг друга Гриша перешел на быстрый шаг, а потом и вовсе остановился, ведь за ним пока никто не гнался. Огляделся на улице топтались типичные крестьяне. Кто-то гнал на реку гусей, кто-то набирал в колодце воду, мимо тащился нагруженный сеном воз. Гриша крикнул погонщику волов:
Эй, вы, позвоните сейчас же в полицию! Меня похитили!
Но погонщик лишь махнул рукой на него и завалился в сено, накрыв лицо шапкой.
В какую сторону Москва? Где МКАД? Помогите!!! прокричал он в ухо встречной старухе в красном платке и синей юбке, с коромыслом. Та не сразу откликнулась, поначалу некоторое время таращилась на него, перекрестилась, потом махнула рукой, словно стряхивая пылинку с платка.
Чаво? Не ори ты, дурень, не глухая, не знаю, про что ты, оглашенный. Поди прочь, какая тебе тут Москва! Кто ты такой? А ну вали. Кыш, кыш отсюда! Чтоб ты пропал!
Где-то он уже это слышал, подумалось Грише. Он припустил дальше, внутренне сжимаясь от ужаса перед непонятным.
Забежал под навес, оказался в кузнице. Кузнец выглядел нормальным человеком с ясным взглядом, стоял у наковальни и бил по ней молотом.
Гриша пришел в себя и неожиданно почти успокоился. Спросил ясноглазого кузнеца:
Здрасте, а где можно позвонить? Где тут у вас почта или банк какой-нибудь?
Размахнувшись, кузнец вдарил молотом по наковальне так, что бродившие вокруг куры и гуси подпрыгнули, а свинья свалилась в овраг. Отвечал Грише обстоятельно:
Здравствуй и ты на много лет, парень. Где тут можно позвонить, спрашиваешь? Это в колокол, что ль? Так это только в церкви, на колокольне можно. А тебе-то зачем, пустельга? И, приглядевшись, Ведь ты никак Гришка-холоп, и опять пьян с утра? Так и быть тебе снова поротым, да и за дело, покачал головою кузнец и вновь принялся бахать своим молотом.
Слышать это было обидно. Гриша побежал прочь, но на следующей улице проклятой деревни ему преградил путь усатый-бородатый Авдей Михалыч с оглоблей наперевес.
И куда это ты побёг на сей раз? Гриня, ку-ку! И засвистел, и заулюлюкал
Гриша на ходу рванул через поляну в поле, в сторону леса. Зарядил дождь, босые ноги скользили, Гриша порезался об осоку, ему впервые за много лет захотелось плакать.
Вдруг из-за бугра показался здоровенный бурый медведь, он глухо и страшно зарычал.
Гриша ахнул назад! Куда-нибудь! Прочь отсюда!
Задыхаясь от пережитого и усталости, Гриша продолжал бежать, спотыкаясь, сам не зная куда, и очутился на берегу реки. Прыгнув в отчаянии с обрыва вниз, прорвав рыболовные сети, бедный Гриша плюхнулся в воду на мелководье, вновь видя бродивших вдоль берега гусей, кур и свиней.
С вершины утеса на него с любопытством глядел бурый медведь.
Гриша выбрался-таки на сушу, сел.
Оказавшийся рядом старый знакомец Прошка укоризненно качал головой.
Эх ты, Гришка, Гришка! Куда попер-то? В самую рыбалку угодил. И сети порвал, и сам чуть не утоп. Латать теперь те сети нам с Любашей до самого Ивана Купалы дня, так ведь, бровастая? обратился он уже к толстой румяной бабе с русой косой, стоявшей рядом.
Та, смеясь, глядела на Гришу. Зубы у нее были белые и ровные, ноги босые. Возле ног бабы стояла корзина, полная каких-то овощей.
Чёрта лысого ты бежать-то удумал? Голова-то не лишняя, чай, не Змей Горыныч.
Любаша протянула Грише, выпутавшемуся наконец из рыболовных сетей, какой-то ком тряпья.
На, в сухое оденься.
Сидя на земле, Гриша развернул рубаху и портки, поморщился раздраженно.
Женщина, а можно мне мои шмотки вернуть? Что вы мне рванье какое-то пихаете? Где мои лоферы? Трусы мои где, наконец?! Недовольный Гриша повысил голос на толстую босоногую дуру.
Та, впрочем, нимало не огорчаясь, только перемигнулась с Прошкой и проговорила нараспев, насмешливо:
Экой паренек, горластый да норовистый, к нам в сети попал. Не желаешь добра ходи себе сырым, суши портки сам, по одежке протягивай ножки. Не больно-то нам и надо для такого стараться.
Курносый Прошка из мужской солидарности дернул за вышитый крестиком рукав полотняной рубахи, приобнял бабу за плечи.
Не видишь разве, Любаша, как Гришку разбирает? Дала бы сбитнем забродившим ему горемычному похмелиться. С тебя не убудет ведь, бровастая.
Но Любаша была непреклонна. Плавно повела округлым плечом, отпихнула Прошку (руки-то не распускай, селезень дворовый), перекинула тяжелую косу с темно-синей лентой за спину, нахмурила густые брови, молвила важно:
Оттого и разбирает, что нечего бражничать до беспамяти. Не дам ничего. Пусть вот репку погрызет полегчает, небось Не спеша достала из корзины, выбирая, какие похуже, два желто-серых корнеплода, бросила один Прошке. Тот репку поймал, потер об рубаху, с хрустом куснул. Крякнул, начал жевать, радостно улыбаясь, как дебил.
Ай, сладкая! Славно!
Вторая репка полетела Грише, но тот сидел неподвижно, и репка только стукнулась об его лоб и упала рядом.
Посидев пару секунд в ступоре, Гриша вскочил на ноги, размахнувшись, забросил несчастный корнеплод далеко в соседний огород, сверкая глазами от злости. Тонкая психика не выдержала, и с ним приключилась форменная истерика. Он пнул корзину с овощами, больно ушиб босую ступню и принялся скакать на одной ноге, крича дурным голосом:
А-а-а-а!!!!
Подождав, пока он отведет душу и напрыгается, Прошка спросил тихо:
Гриш ты чего?
Гриша снова завелся, временами переходя на недостойный представителя элиты визг:
Какая, нахрен, репка! Кто вы такие!? Хватит уже! Во что вы тут играете? Почему вокруг всё такое адское?! Что это за ретро-ад?! Где ваши айфоны, вашу мать?! Двадцать первый век на дворе! Машины! Самолеты! Интернет! Почему все босые?! Вдруг внезапно нашелся. А ну, отвечайте живо! Нашей Россией теперь управляет давайте все хором Владимир Владимирович Ну?
Прошка и Любаша, испуганно прижавшись друг к дружке, тихим, но уверенным хором ответили неожиданное.
Александр Николаевич.
Гриша так опешил, что почти успокоился. Он помолчал секунды три, затем раздельно проговорил:
Это какой еще Александр Николаевич?
Любаша охнула, всплеснула полными руками, опечалилась. Прошка, напротив, приосанился, поправил шапку на голове, выпалил торжественно: