Меня наблюдали многие доктора, но я отдавал явное предпочтение доктору Коровину, которому из-за фамилии дал прозвище «дядюшка Му». Когда, лежа в кровати, слышал его шаги, я начинал мычать, и он, чтобы не оставаться в долгу, отвечал мне тем же. Как и многие старые врачи, он слушал меня просто через салфетку. Мне нравился запах его лосьона, и я долго считал, что голова врача непременно должна хорошо пахнуть.
Характер у меня был сложный. Я по сей день не могу без угрызений совести вспоминать тех, кто измучился, обучая и воспитывая меня. Первой стала моя немецкая нянька, вырастившая моего брата, а уже потом занявшаяся мною. Она потеряла рассудок из-за несчастной любви к секретарю моего отца (а возможно, также от моего дурного характера). Моим родителям пришлось положить ее в психиатрическую лечебницу вплоть до ее выздоровления, а меня перепоручить бывшей гувернантке моей матери, мадемуазель Верзиловой, милейшей женщине, доброй и преданной, которая в какой-то степени стала членом семьи.
Учился я отвратительно. Моя гувернантка, дабы стимулировать мой интерес к учебе, нашла мне соучеников; но я оставался по-прежнему ленивым и рассеянным, а мой дурной пример плохо влиял на моих товарищей. На старости лет мадемуазель Верзилова вышла замуж за швейцарца господина Пенара, учителя моего брата. Сегодня, в возрасте девяноста шести лет, она живет в Женеве. Письма от нее доносят до меня эхо тех давних лет, когда я часто подвергал испытаниям ее доброту и терпение.
После немца-пьяницы, ежевечерне выпивавшего перед сном бутылку шампанского, я последовательно разочаровал невероятное количество учителей: русских, французов, англичан, швейцарцев, немцев, вплоть до одного аббата, который позднее стал учителем детей королевы Румынии. Много лет спустя она мне рассказала, что воспоминания обо мне оставались для несчастного священника кошмаром, и пожелала узнать, все ли из того, что он обо мне говорил, правда. Пришлось признаться, что он ничего не придумал! Еще помню мою учительницу музыки, которую я укусил за палец так жестоко, что бедная женщина потом не могла играть на пианино целый год.
По линии матери у нас близких родственников не было. Кутузовы, Кантакузены, Рибопьеры и Стаховичи были дальней родней; отношения с ними были прекрасными, но встречались мы довольно редко. То же самое было и с нашими кузенами Еленой и Михаилом Сумароковыми[27], которые из-за слабого здоровья их отца почти безвыездно жили за границей. Нашими постоянными приятелями были дети сестры моего отца[28]: Михаил, Владимир и Елена Лазаревы, и две дочери моего дяди Сумарокова-Эльстона[29], Екатерина и Зинаида.
Все мы были влюблены в Екатерину, которая была очень хорошенькой. Ее сестра была менее красива, но ее любили за необыкновенную доброту. Старший из Лазаревых, Михаил, по возрасту более близкий к моему брату, обладал этаким шармом насмешника, очень оригинальным, который делал его неотразимым. Подвижное выразительное лицо и нос картошкой придавали ему немного клоунский вид. Неутомимо энергичный, он был вдохновителем всех наших занятий. У него было великодушное сердце, но легкомысленность характера мешала воспринимать что-либо всерьез. Он смеялся надо всем и надо всеми и думал только о развлечениях. Мы вместе устраивали безумные эскапады, воспоминания о которых до сих пор веселят меня, так что у меня нет сил сожалеть о них. У их сестры Ирины был такой же легкий характер. У нее было множество поклонников, соблазненных красотой ее египетского профиля и удлиненных зеленых глаз.
Дети министра юстиции Муравьева и статс-секретаря Танеева также входили в эту молодежную банду, которая по воскресеньям и выходным дням собиралась на Мойке. Раз в неделю господин Троицкий, модный танцмейстер, приобщал нас к прелестям вальса и кадрили. Стройный, манерный, напомаженный, благоухающий шипром, с тщательно расчесанной и разделенной посередине седеющей бородой, он входил прыгающей походкой, всегда в безукоризненно пошитом фраке, в лакированных штиблетах, белых перчатках и с цветком в бутоньерке.
Моей постоянной партнершей в танцах была Шура Муравьева, столь же очаровательная, сколь и умная. Танцор я был посредственный. Она деликатно терпела мои неловкости и никогда не держала зла за то, что я часто наступал ей на ногу. Время не разрушило нашей дружбы.
По субботам устраивались танцевальные вечера у Танеевых. Эти собрания всегда были многолюдными и очень веселыми. Старшая дочь Танеевых, высокая, полная, с надутым лоснящимся лицом, была совершенно лишена привлекательности. Не была она и особо умна, но отличалась хитростью и толщиной. Найти ей партнера для танцев было настоящей проблемой. Никто и представить себе не мог, что Анна Танеева, такая непривлекательная, проникнет в ближайшее окружение императорской фамилии, где сыграет столь пагубную роль. Ее влияние отчасти способствовало головокружительному взлету Распутина[30].
Достигнув возраста, когда ребенок начинает всем интересоваться, я заваливал окружающих вопросами. Когда я спрашивал о происхождении мира, мне отвечали, что все исходит от Бога.
А Бог это кто?
Невидимая сила, живущая на Небе.
Ответ был слишком расплывчатым, чтобы удовлетворить меня, и я долго всматривался в небо, надеясь увидеть на нем некое изображение или откровение, которое дало бы мне более четкое представление о Божестве.
Но когда я пытался проникнуть в тайну происхождения живых существ, объяснения, дававшиеся мне, казались еще более размытыми. Мне говорили о браке, об установленном Иисусом Христом таинстве. Говорили, что я слишком мал, но позже сам пойму смысл этого. Я не мог удовлетвориться столь расплывчатыми ответами. Оставшись наедине с этими загадками, я решил их на свой манер. Я представил себе Бога как царя царей, сидящего на золотом троне среди облаков, окруженного двором из архангелов. Думая, что птицы могут быть поставщиками этого небесного двора, я брал часть своей еды и ставил в тарелке на окно. И радовался, находя тарелку пустой, убежденный, что царь царей принял мое подношение.
Что же касается загадки происхождения человека, я решил ее так же просто. Например, я был уверен, что яйцо, которое снесла курица, не что иное, как отделенный от петуха кусок его тела, который развивается заново, и то же самое происходит у людей. К этому странному выводу меня привела разница между полами, которую я увидел, рассматривая статуи, а также изучая собственную анатомию.
Я довольствовался этим вплоть до дня, когда реальность грубо открылась мне вследствие одной встречи в Контрексевиле, где моя мать проходила лечение. Мне тогда было лет двенадцать. В тот вечер я вышел один прогуляться в парке. Проходя мимо родника, я увидел в окно павильона очень миловидную особу, которую крепко сжимал в объятиях загорелый молодой человек. При виде очевидного удовольствия, получаемого обнявшейся парой, меня охватило новое чувство. Я бесшумно подошел, чтобы понаблюдать за этой красивой парой, даже не подозревавшей о моем присутствии.
Вернувшись, я рассказал об увиденном матери. Она смутилась и поспешила перевести разговор на другую тему.
В ту ночь я не мог заснуть. Меня преследовало воспоминание об этой сцене. На следующий день, в тот же час, я вновь пришел к павильону, но он был пуст. Я собирался возвращаться, но заметил в аллее того самого смуглого молодого человека, который шел ко мне. Я приблизился к нему и спросил, сразу, в лоб, идет ли он сегодня на свидание со своей девушкой. Сначала он удивленно посмотрел на меня, потом расхохотался и пожелал узнать причину моего вопроса. Когда я открыл, что стал свидетелем вчерашней сцены, он сказал, что сегодня вечером ждет девушку в своей гостинице, и предложил мне присоединиться к ним. Предоставляю вам вообразить, в какое смущение ввергло меня его предложение.