Быть умным и преследовать людей не взаимоисключающие качества.
О, я согласен. Он трет подбородок. Наверное, где-то есть диаграмма Венна на этот счет или график прямой пропорциональной зависимости
Я издаю стон.
По определению это означает, что ты используешь свой ум во зло.
Ник наклоняет голову.
Верно. На самом деле на двух уровнях. Он поднимает палец. Использование сообразительности, чтобы кого-то преследовать, и, он поднимает второй палец, использование сообразительности, чтобы изобразить соотношение между сообразительностью и преследованием.
Я открываю рот, закрываю его, поворачиваюсь и иду прочь. Он идет следом.
Несколько минут мы идем молча, а вечер обтекает и окружает нас. Я оглядываюсь назад. Ник ступает легко, словно танцор: длинные шаги, прямая осанка. Когда мои глаза поднимаются к его лицу, я вижу, как в уголке его губ прячется улыбка. Я резко отворачиваюсь.
Через минуту он заговаривает снова. Его голос раздается у меня за спиной, и в нем звучит любопытство.
Так ты прыгнула с обрыва? Там, в карьере?
Нет.
Что ж, задумчиво произносит он, с попаданием в кабинет декана в первый учебный день не сравнить думаю, это рекорд, так что поздравляю, но опыт вполне неплохой. Обрыв не очень высокий, а прыгать довольно весело.
Я поворачиваюсь лицом к нему, невольно удивившись.
А ты сделал это?
Он усмехается.
Ага.
Но разве ты не любимчик декана?
Он поводит плечом.
На бумаге у меня все отлично.
Несколько минут спустя мы доходим до перекрестка, где дорожки расходятся в разные стороны, как спицы колеса. Он ступает рядом со мной, и мы вместе идем по правой дорожке, ведущей к «Старому Востоку». Сверчки и кузнечики гудят вдалеке.
Интересно, вернулась ли Элис в нашу комнату. Мы ссорились и раньше, много раз, но так никогда. Никогда у меня не оставалось такого чувства холода. Я вспоминаю взгляд Элис сердитый и презрительный. Последним человеком, кто так меня отчитывал, была мама. Почему у меня так хорошо получается причинять боль тем, кого я люблю? Причинять им столько боли, что они кричат, ругаются мне в лицо.
Декан Маккиннон сказал, что ты поступила вместе с подругой.
У него хорошая интуиция. Пугающе хорошая.
Элис. Она всегда хотела попасть сюда.
Он меряет меня взглядом.
А ты нет? Я моргаю, не зная, как ответить, и он принимает мое молчание за ответ. Тогда зачем ты здесь?
Я отличница.
Он бросает на мое лицо быстрый оценивающий взгляд.
Разумеется, бормочет он. Но это о том, как ты попала сюда, а не почему. Никто не поступает на раннее обучение просто ради учебы.
Я фыркаю.
Скажи это Элис. Она будет в шоке.
Уходишь от ответа. Вижу. Его внимательные глаза скользят по мне, будто он видит мои внутренности и хочет от нечего делать их изучить. Никакой спешки. Не обращай внимания. Просто покопаюсь у тебя внутри. Декан Маккиннон попросил меня рассказать тебе о требованиях к студенческой активности, поскольку несколько групп в кампусе начинают набирать участников в первые недели занятий. Уже попалось что-нибудь по душе? Я совершенно забыла об этой части программы. Ник замечает выражение моего лица и прикрывает рот ладонью, пряча ухмылку. Ты даже не знаешь, что такое студенческая группа?
Могу догадаться, рычу я. Клубы. Профессиональные организации для тех, кто собирается получать степень по праву или медицине. Не знаю студенческие братства и сестринства?
В целом так, говорит он, только студенты с раннего обучения не могут вступать в братства. Несовершеннолетние в сообществах, известных вечеринками и пьянством? Ну уж нет. Какой родитель согласится отправить свое драгоценное несовершеннолетнее дитя в Каролинский, если будет думать, что днем мы изучаем органическую химию, а по ночам хлещем пиво из бочонка?
А ты в какое вступил? Чтобы мне знать, куда не соваться.
Второй отвлекающий вопрос. В клуб крикета.
Крикет. В стране баскетбола и футбола?
Он пожимает плечами.
Я знал, что это выбесит папу.
Что-то сжимается в моем сердце, сильно и остро.
М?
Мой папа здешний выпускник. Теперь профессор психологии.
И он хочет, чтобы ты занимался чем-то, кроме крикета?
Ага. Ник запрокидывает голову и рассматривает ветви деревьев, нависающие над дорожкой. Чтобы пошел по его стопам.
Но ты не собираешься заниматься этим чем-то?
Не-а.
Почему же?
Он опускает взгляд и смотрит мне в глаза.
Я не стану делать что-то просто потому, что мой отец этого хочет.
Внезапно, совершенно иррационально, боль в сердце превращается в нечто более агрессивное.
Он просто хочет поддерживать связь.
Ник фыркает.
Уверен, что так и есть, но мне все равно.
Я останавливаюсь на дорожке и поворачиваюсь к нему.
Тебе не должно быть все равно.
Ник тоже останавливается. И теперь отвечает мне так же, как раньше я ему.
М?
Да, настаиваю я.
Мы смотрим друг другу в глаза, карие и синие, и между нами происходит что-то неожиданное. Веяние дружбы, капелька юмора.
А ты настойчивая, отмечает он и улыбается.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому просто иду дальше.
«Старый Восток» появляется перед нами желто-бежевое кирпичное здание с непримечательными одинаковыми окнами по бокам. По его виду не скажешь, что ему уже почти двести тридцать лет самое старое здание государственного университета в стране.
Не знаю, почему меня напрягает, что Ник не хочет поддерживать отношения с отцом. Мы только встретились, едва знаем друг друга, и он не обязан в подробностях рассказывать мне о своей жизни. Это не должно меня волновать.
Но волнует.
Презрение и зависть переплетаются и пронзают мне желудок, как зазубренные когти. Я хочу направить их на этого Ника, чтобы он понял, что я думаю о том, как он впустую тратит такую роскошь: один из его родителей жив, и он может восстановить связь с ним. Я поворачиваюсь к нему, слова вертятся у меня на языке, но тут замечаю вспышку неземного света вдалеке, где-то у него за плечом.
Магия Сэльвина была дымом и клубящимся серебром. Это пламя, пульсирующее в небе над деревьями, тлеет неоново-зеленым.
О боже, шепчу я, чувствуя, как ускоряется биение сердца.
Что? спрашивает Ник.
Не успев еще ничего толком подумать, я бегу мимо него. Я слышу, как он кричит за спиной, спрашивая, что не так, но мне все равно. Сейчас я не могу на него отвлекаться.
В это время суток по кампусу невозможно пройтись по прямой. Повсюду расхаживают студенты, сидят парочки, мне приходится зигзагом обегать игроков во фрисби. Прошлой ночью я убегала от магии. Сегодня мне нужно бежать прямо к ней. Ради мамы, ради папы, ради меня самой. Я должна узнать правду. Я должна знать, виновата ли я в том, что нам не представилась возможность поговорить снова, или
Я огибаю живую изгородь, и мир уходит у меня из-под ног.
Между двумя зданиями лабораторий к земле прижалось нечто, существования чего я не могла и представить.
Существо окружает тонкий ореол зеленого света. Его тело мерцает, обретает плотность, затем истончается, затем снова уплотняется. Его можно было бы назвать волком, но он в два раза больше и вместо меха покрыт полупрозрачным слоем растянутой и потемневшей кожи, которая облезает с суставов его лап. Он скалит два ряда зубов, загнутых назад, как серпы. Тонкие струйки дымящейся черной слюны стекают с нижних клыков и скапливаются на траве.
Сложно описать, какой звук я издаю вскрик, почти беззвучный испуганный всхлип, но тварь тут же поворачивает голову в мою сторону, ее красные глаза и уши с красными кончиками теперь направлены на меня.
Существо приседает, из его горла доносится глухой рык, а затем оно бросается на меня.
Я готовлюсь ощутить его укус, но внезапно кто-то врезается в тварь и сбивает ее с ног.
Существо ударяется в кирпичную стену с тяжелым хлюпающим звуком, оставляя на ней черное пятно.