По сути, декларация этих стран об объявлении войны Германии была подарком Гитлеру: ему давно был нужен хороший повод, чтобы поквитаться с версальскими обидчиками и еще убедительнее подтвердить свой имидж «фюрера арийской нации». Тем более что, объявив войну агрессору, противники откровенно его побаивались и не торопились нападать. Их нерешительность была Гитлеру на руку: он трезво понимал, что если они объединят усилия, то вдвоем окажутся сильнее Германии, и вел политическую интригу таким образом, чтобы расправиться с ними поодиночке. Тем объясняется «странная война» (как ее по сей день называют историки): немецкие субмарины «морские волки Гитлера» пиратствовали на море, Англия и Франция, обладая несравненно более сильными военными флотами, почему-то вяло им противостояли. А на суше ничего примечательного не происходило. С обеих сторон немного постреливали, но друг на друга не нападали: «никто не хотел умирать».
И когда западные «контрагенты» окончательно «расслабились», адаптировались к сравнительно комфортному состоянию войны без войны, немцы нанесли внезапный и сокрушительный удар по Франции.
Кстати, в этой скоротечной войне Гитлер получил важную преференцию для себя лично: удачно поддержав почти авантюрный, однако приведший к блестящей победе стратегический план Манштейна (удар через Арденны), против которого благоразумно возражали более опытные и рангом повыше военачальники, он сам еще больше поверил в свою интуицию и, что называется, утер нос своим самонадеянным генералам заставил их внимательнее прислушиваться к себе. С той поры эти потомственные военачальники, гордившиеся своей профессиональной репутацией и свысока поглядывавшие на ефрейтора Первой мировой Гитлера, стали охотней поддерживать его авантюры.
Так или иначе, французская армия, которая, по оценке экспертов, была в то время сильней немецкой, потерпела сокрушительное поражение, и маршал Петен, герой Первой мировой войны, запросил мира. Но Гитлер согласился лишь на перемирие, ибо считал, что, оставшись без своего главного союзника, Англия тоже не замедлит капитулировать. Тогда мир будет подписан сразу с обоими обидчиками на его, Гитлера, условиях. Получится нечто вроде «Версаля наоборот».
Однако и подписание перемирия (оно состоялось 22 июня 1940 года; эта дата никаких ассоциаций тогда еще не вызывала) было обставлено театрально: по приказу Гитлера на станцию Ретонд в Компьенском лесу был доставлен тот самый железнодорожный вагон-салон, в котором 11 ноября 1918 г. немецкая делегация подписывала договор о перемирии с державами Антанты под их диктовку[31]. Фюрер успешно вживался в им же самим придуманную роль: начинал раскручивать маховик истории в обратном направлении.
В скорой капитуляции Англии Гитлер не сомневался, но на этот раз интуиция его подвела. Тогдашний советский посол в Лондоне И.М. Майский вспоминал позже в своих мемуарах, как встретили весть о падении Франции в английском парламенте. 3 июля (опускаю детали) стало окончательно ясно, что Франция выбыла из игры, а 4 июля в палате общин выступил Черчилль. «Премьер явно волновался, вспоминает дипломат. Депутаты слушали его затаив дыхание. Когда Черчилль кончил, произошла сцена, которой, как говорили старожилы палаты, еще никогда не бывало: все члены парламента как-то сразу, повинуясь стихийному порыву, вскочили со своих мест и устроили настоящую овацию премьеру. Было видно, что у всех точно гора свалилась с плеч.
Для меня, как для посла СССР, события 34 июля тоже имели большое значение: они убедительно доказывали, что Англия действительно будет и дальше воевать»[32].
Упорство Англии явилось неприятным сюрпризом для Гитлера. До него начало доходить, что расправиться с ней, как с Францией, одним ударом, увы, не получится. Во-первых, она у себя на островах как в неприступной цитадели: ширина Ла-Манша около 240 километров, которые контролируются самым мощным в мире военно-морским флотом и авиацией, которая не слабее германской. Как под огнем противника переправить туда армию вторжения (по расчетам требовалось не менее 40 дивизий)? Во-вторых, Англия[33] вовсе не была просто островом у западного побережья Европы[34], но метрополией гигантской и мощной империи, над которой, по известному присловью, «никогда не заходило солнце», и население ее составляло четверть всех жителей планеты. Вступать с ней в единоборство для Третьего рейха было чистым безумием, но отступить перед ее силой значило бы, что все его претензии на мировую гегемонию чистое бахвальство и на самом деле «Deutschland, Deutschland» вовсе не «über alles, / Über alles in der Welt» не констатация бесспорного факта, а всего лишь надувание щек. При этом для Гитлера было совсем уж невыносимо, что главный версальский обидчик останется безнаказанным.
Смириться с такой «пораженческой» мыслью было непросто, и Гитлер все-таки решил применить военную силу: 16 июля 1940 года он подписал директиву о подготовке операции «Морской лев» о вторжении германской армии на Британские острова. Генеральный штаб гитлеровского Верховного командования (Oberkommando der Wehrmacht, OKW; ОКВ) занялся ее планированием, к ней основательно готовили «матчасть», даже была назначена дата вторжения 15 сентября 1940 года.
Насколько большое значение гитлеровская верхушка и сам фюрер придавали этой операции, можно судить па записям в цитированном выше дневнике Гальдера в сентябре октябре 1940 года. «Успешный десант с последующей оккупацией Англии приведет к быстрому окончанию войны. Англия умрет с голоду»; «Шансы на то, что удастся провести тотальный разгром Англии, очень велики. Результаты нашего воздействия на Англию потрясающи», стенографирует Гальдер рассуждения Гитлера 11 сентября.
Примерно за неделю до вторжения германские люфтваффе начали массированные бомбардировки Лондона. Эту знаменитую акцию историки Второй мировой войны называют «большой блиц» (the blitz по-английски бомбардировка). От 300 до 500 самолетов еженощно сбрасывали на британскую столицу до тысячи, а то и больше тысячи тонн бомб. Вы, может, подумаете, что это была подготовка к вторжению? Но в этом случае зачищали бы бомбежками от обороняющих сил место, куда планируется высадить десант, а какой безумец стал бы высаживать армию вторжения прямо в столицу? А может, немцы проводили отвлекающий маневр: здесь паника, а там высаживаются? Но и этого не было, ибо десант на самом деле не готовился! Для вооруженного броска через Ла-Манш, как рассчитали в германских штабах, не хватало ни десантных судов, ни авиации прикрытия, и операцию «Морской лев» отодвинули на неопределенное время. Так что правдоподобным остается один мотив: «наказать», заявить о своей безжалостной мощи. Дескать, смиритесь и приходите с повинной. Но нет, не пришли.
Уже больше месяца продолжался «большой блиц», налеты совершались с немецкой пунктуальностью, англичане к ним даже в известной мере приспособились[35], но при этом все тверже укреплялись в запоздалом, увы, но единственно правильном убеждении, что государству, вставшему на путь террора, ни в коем случае нельзя потакать, уступая его требованиям. Для гитлеровских стратегов становилось все более очевидным, что англичане сдаваться не намерены, а попытки добиться капитуляции ненавистной страны посредством террора обходятся, как говорится, себе дороже немецких самолетов над Ла-Маншем погибало чуть ли не вдвое больше, чем английских.