Но не дай бог «тенориха» одна, да еще с взвизгивающим или тремолирующим голосом или со скверной трелью или колоратурой! Не трогали нас эти «птичьи голоса» без тембра и содержания. Мы предпочитали сопранам низкие голоса (меццо-сопрано, еще лучше контральто) с их «бархатными низами», «грудными нотами». А главное, чтобы был тембр, теплый, трогающий душу, а не только слух. Но как мало среди «тенорих» низких бархатных голосов!
Еще хуже были для нас басы. Они нас определенно раздражали: играют почти всегда злодеев да деспотов, в голосе никакой певучести, и при этом ни слова не разобрать у них. Скоро ли они, наконец, уберутся со сцены?
Однако со мной лично случилось нечто, о чем стоит рассказать особо и что перевернуло все мои представления об опере.
Сенсационное «открытие». Новые горизонты
Приближалась Всероссийская выставка 1896 года в Нижнем. Город оживал. Многое готовилось. Сооружались трамвайные линии. Строились фуникулеры. И между прочим строился новый театр. В городе! Близко! По последнему слову техники! С электричеством и новейшими усовершенствованиями
И объявили оперу. Надолго! На целое лето, с половины мая по октябрь! Мы впились в афишу Состав труппы не сказал ничего. Ни одного знакомого имени. Гадали, прикидывали Без результата Труппа была такая: сопрано Цветкова, Гальцына, Нума-Соколова. Меццо-сопрано Кутузова-Зелёная, Любатович, Ростовцева. Тенора Секар-Рожанский, Карелин, Томарс, Сикачинский. Баритоны Круглов, Тартаков, Соколов. Басы Бедлевич, Левандовский, Шаляпин.
Объявлен был и репертуар, и в нем много для нас нового: «Жизнь за царя», «Русалка», «Снегурочка», «Демон», «Фауст», «Самсон и Далила», «Риголетто», «Бал-маскарад», «Миньон», «Кармен» и вперемежку с операми спектакли балета «Копелия», «Модели» и проч.
Наконец афиша открытия: «Жизнь за царя» и за ней ряд других опер, чередующихся со спектаклями балета.
Накануне открытия прибежала ко мне Надя С. и сказала, что «всей нашей компании можно сегодня попасть на репетицию завтрашнего спектакля Архитектор строитель театра устроил это!».
Разумеется, я мигом согласился, и мы «полетели». В театре уже все «наши». Театр, как игрушечка. Сидим в креслах (раньше никогда не сиживали, в первый раз в жизни!). Открыт занавес Декораций нет: голые каменные стены. На сцене и в оркестре люди! Но люди как люди в пиджаках и самых обыкновенных платьях Сейчас начинают.
Увертюра Хороший оркестр (капельмейстер Зеленый). Интерлюдия «В бурю, во грозу» запели на сцене люди Мы всё это знаем. За этим женский хор («Весна с собой»), потом общий Далее ария «тенорихи» труднейшая: «В поле чистое гляжу» Для нас ничего особенного: ждем тенора. Но его все нет Вместо него в толпе (даже не отделяясь от нее) кто-то, какой-то высоченный, худой блондин пропел басом фразу: «Что гадать о свадьбе? Свадьбе не бывать! За валом вал идет, а за грозой гроза»
И хотите верьте, хотите нет! так пропел, что пора зил меня ею на всю жизнь, он в меня эту фразу «втемяшил» В ней ничего нет, это не ария, только речитативная фраза («короче комариного носа»), но я сохранил ее в себе, и, по-видимому, до гроба.
Поразил меня прежде всего голос, таких голосов раньше я никогда не слыхивал. Раньше для меня бас только треск один. Но этот значился-то басом (пел низко), а треску-то и не было. А было что-то, чем я сразу залюбовался. Он попросту зачаровал меня Голос колокол с серебром. Какая мягкость, трогательность! Проникает в душу! И все пропетое выпукло, понятно и ясно, ни одного слова не пропало. Никогда ни раньше, ни позже я не выносил, казалось бы, «от такого пустяка» такого необыкновенного впечатления Но кто же это?
Однако я не подал вида ни себе, ни другим по поводу того, что почувствовал. Да и не осознал сначала, ни в чем не сознался даже самому себе
Все внимание было обращено на тенора.
А вот и он! Эффектнейший выход: пение за сценой. Ближе, ближе Лодка Он Вышел Здоровенный, но обыкновенный мужчина. Запел Прекраснейший голос! Силища! Хватает безумно высокие ноты «Перекликается» с басом.
Но странное дело ловлю себя на том (как сейчас помню), что любуюсь-то тенором, а слушаю-то баса (раньше никогда не слушал), и он все больше и больше мне нравится.
Подошли к первому ансамблю трио «Не томи, родимый», который мы хорошо знали. Дивная кантилена тенора За ней дуэт с сопрано, упоение. И затем изумительное вступление баса.
Бас так красиво, так просто и ласково, так убедительно запел, что снова поймал себя на том, как мало я слушаю тенора с «тенорихой» и все мое внимание обращено на баса.
И так потом прошла для меня вся репетиция. В первый раз в жизни бас обратил на себя мое внимание, приковав его к себе, и отвел от всех других!
Конечно, мы все были в восторге от репетиции, видели всю «кухню» оперы, узнали, как в ней все слаживается.
Узнал и фамилию баса Оказался никому не ведомый Ф.И. Шаляпин.
Возвращаясь домой, мы, как всегда, делились впечатлениями и мечтали послушать завтра и спектакль. Но не удалось «пороху не хватило».
Зато сразу потом схватились за газеты (они расхваливали спектакль), расспрашивали тех, кто спектакль видел Читали Слушали носились гордились («Это-де мы раньше всех все это открыли»).
Дальше все «пошло как по маслу»: в театр мы стали попадать и на спектакли, конечно, не в кресла, а на галерку, на это ухлопывались последние гроши и делались займы. Позже стали проникать в театр «зайцами». Еще позже научились получать от заправил театра контрамарки с заданием «поддержать такого-то» И в конце концов мы стали там своими людьми, завсегдатаями, пересмотрели все спектакли, развились и узнали много нового.
Больше всего мы носились с нашим кумиром Шаляпиным. Он (я сознался, конечно, перед всеми «нашими» в своих переживаниях по отношению к нему; оказалось, что мы все от него без ума) затмил всех и все И хотя мы посещали и те спектакли, где он не участвовал, но их почти не ценили А с ним праздник!
Мы слушали его, затаив дыхание, и пожирали глазами. Ни одно его движение, ни одна поза, выражение лица ничто не ускользало от нас.
Все мы наблюдали, вспоминали, смаковали, восхищались. Ничего подобного не давал нам раньше ни один оперный артист
Иногда после спектакля, светлой ночью, мы украдкой поджидали его у театра, пока он выйдет с компанией товарищей и отправится на откос[9].
Молодой (ему было 23 года), весельчак, огромного роста Все что-то напевает и всех смешит. Вечно поднятая голова. Шляпа то красиво набок, то на затылок Кругом него обычно артистки балета итальянки. На одной из них (Торнаги) он следующей осенью и женился
Мы шли следом, все подмечая, но таясь и прячась, как бы не заметили. Робки мы были. С театральным миром завели знакомство лишь к концу сезона, когда нам понравился молоденький гобоист из оркестра Но и то мы не умели использовать этого
Конец лета, выставки и отъезд оперы был для нас настоящим горем. Снова все то же. Провинция Будни Лямка осточертевшей гимназии А она требовала усиленных занятий.
Однако за «ним» мы следили и из своего угла. Опера перекочевала в Москву, в театр Солодовникова, и наш кумир пошел в гору.
Этот удивительный сезон так называемой мамонтовской оперы (содержал ее замечательный человек Савва Мамонтов умный и образованный меценат Шаляпин ему много обязан своим развитием) был едва ли не самым ярким для начинавшего в столицах Шаляпина. Он выступал в лучших своих партиях Мефистофеля в «Фаусте», Мельника в «Русалке», Сусанина в «Жизни за царя», и выступал непревзойденно Прекрасная критика. Чудные фотографии. Все это мы читали и у себя в Нижнем, коллекционировали, гордились. («Вот-де», «мы говорили».)
Великим постом 1897 года Ф.И. Шаляпин с тенором Секар-Рожанским и с сопрано Эберлэ приехал в Нижний на концерт. Какой это был праздник! Какой успех! И как он был хорош даже на эстраде (других мы и не слушали)! «Чуют правду», «Трепак», «Блоха» Мусоргского, «Ночной смотр» Глинки, «Старый капрал» Даргомыжского, его же комические вещи «Червяк», «Титулярный советник», «Мельник», «В путь» Шуберта, «Два гренадера» Шумана и проч.