Скорее всего, это было правдой, сколь бы невероятной она ни показалось мне всего час назад.
Хорошо. Ну, мне еще придется придумать методы обработки неподготовленных материалов откалибровать свойства каждого отдельного вещества. А еще существует риск возникновения молекулярного шума из-за течения времени и случайных передвижений. Более того, сами испытания еще до считывания информации могут потревожить следы.
Предположим, терпеливо повторила она, что второстепенными вопросами займутся лучшие умы на планете.
Это не второстепенный вопрос, Наоми. Жаль, что приходилось говорить откровенно. Моя настойчивость ранила ее, а мне начинало казаться, что какой бы завидной ни была ее жизнь, кто-то уже нанес ей тяжелую рану. Это всего лишь факт, который необходимо принять.
Она допила вино и поставила стакан на стол.
Наверное, справедливо было бы сказать, задумчиво произнесла она, что предмет, на который человек оказывает наиболее сильное, наиболее непосредственное влияние, это его собственное тело. Если ты получил столько данных после того, как я всего лишь подержала твой маленький диск в руках, представь, насколько больше можно узнать от самих рук, от губ, от глаз!
Мне стало не по себе.
Да, конечно. Но считать данные с человеческого тела вряд ли реально.
У меня есть его тело, сказала она.
Повисла ужасающая тишина. Глупый, толстый, словно пуля, жук бился головой об абажур на крыльце. Жужжали и другие насекомые, а вдалеке шумело море. Тем не менее тишина походила на кладбищенскую.
Наконец она продолжила:
Все, что возможно было сохранить, сохранено любыми возможными способами. Я все На секунду ее голос надломился. Я все подготовила. Погибло лишь то, что было им, сеть в мозгу, маленькие синапсы. Любопытно, насколько хрупок человек. Взяв себя в руки, она снова спросила: Долго еще, Дерек?
Я прикусил губу и уставился на пол у себя под ногами. В голове все бурлило, пока я обдумывал и отбрасывал значимые факторы, представлял себе проблемы, находил им решение и сводил все к простой непреодолимой преграде времени. Я мог бы назвать период длиной в десять лет, и этот прогноз все равно показался бы мне по-дурацки оптимистичным.
Но в конце концов я промолчал.
Она ждала. Затем весьма неожиданно весело рассмеялась и вскочила на ноги.
Дерек, это нечестно! воскликнула она. Ты добился фантастических результатов, ты хочешь и заслуживаешь отдохнуть и отметить это событие, а я тут достаю тебя вопросами и требую, чтобы ты вытянул ответы из воздуха. Я прекрасно знаю: ты слишком честен, чтобы ответить на мой вопрос, не подумав. Может, тебе нужно произвести какие-нибудь подсчеты. Я держу тебя в забитой барахлом комнате, а ты, наверное, больше всего хочешь на некоторое время выбраться отсюда. Я права?
Она вытянула руку, держа ее очень прямо, как будто собиралась вытащить меня со стула. Нечто, похожее на чистое удовольствие, озарило ее лицо, и, глядя на это, я испытал тот же шок, как когда она сообщила, что ей пятьдесят лет. Она как будто преобразилась, иначе не скажешь. Сейчас она напоминала девушку на первом в ее жизни балу.
Но эта трансформация продолжалась всего минуту. Ее лицо вновь приняло серьезное и спокойное выражение.
Прости, Дерек, сказала она. Есть есть кое-что в любви, что я ненавижу. Ты когда-нибудь задумывался, в какого эгоиста она тебя превращает?
Рука об руку мы вышли из дома в летнюю ночь. На небе проглядывал тонкий серп луны, ярко, словно фонари, полыхали звезды. Уже, наверное, в сотый раз я шел по узкой, плохо вымощенной улочке, ведущей от моего временного жилища к гавани. Вот дом Конрада, а там продуктовый магазин и винная лавка; вот церковь с посеребренной лунным сиянием крышей; маленькие коттеджи, выстроившиеся в ряд и обращенные фасадами к морю, где жили семьи рыбаков. А вот брошенные обломки двухсот семидесяти жизней, на самом деле никогда не существовавших, созданных на заказ, как по волшебству.
Когда мы дошли до пристани, я сказал:
Наоми, в это невозможно поверить, хоть я и знаю, что это правда. Эта деревня не была фальшивкой, выставочным экспонатом. Она была настоящей. Я это знаю.
Она осмотрелась.
Да. Она и должна была быть настоящей. Но все, что для этого нужно, вдумчивость и терпение.
Что ты им сказала? Ты сказала кому бы то ни было «Идите и постройте настоящую деревню»?
Мне не пришлось этого делать. Они и сами знали. Тебе интересно, как это было сделано?
Она повернулась ко мне. На ее лице, которое я едва различал в тусклом свете, было написано любопытство.
Конечно, воскликнул я. Боже мой! Создать настоящих людей и настоящее место при том что от меня требуется воссоздать настоящего человека Разве мне не должно быть интересно?
Если бы воссоздавать было так же легко, как создавать, невыразительно сказала она, я бы не была одинокой.
Мы остановились возле низкой каменной ограды, протянувшейся от пристани к острым камням небольшого мыса, прикрывавшего пляж, и прислонились к ней. За нами шеренга домиков; впереди ничего, кроме моря. Опершись на локти, Наоми смотрела на воду. Стоя ближе, чем на расстоянии вытянутой руки от нее, я оперся о локоть, сцепил руки перед собой и разглядывал ее так, словно до этой ночи никогда не видел. Конечно, не видел.
Ты боишься утратить красоту? спросил я. Тебя что-то тревожит.
Она пожала плечами:
Ничто не вечно разве не так?
Глядя на тебя, начинаешь думать, что вечность существует.
Нет, нет, усмехнулась она. Спасибо за твои слова, Дерек. Пускай я это знаю, пускай я вижу в зеркале, что по-прежнему красива, очень приятно, когда тебя в этом снова убеждают.
И все-таки как ей удалось этого достичь? Я одновременно и хотел, и не хотел спрашивать ее об этом. Может, она и сама не знала; она ведь только что сказала, что пожелала этого и желание исполнилось. Поэтому я задал другой вопрос.
Потому что это то, что принадлежит именно тебе?
Она отвела глаза от моря, посмотрела на меня, затем снова на воду.
Да. Это единственное, что принадлежит мне. Ты редкий человек. Ты умеешь сопереживать. Спасибо тебе.
Как ты живешь? спросил я.
Я выудил из кармана пачку сигарет, весьма помятую. Она покачала головой, и я зажег одну для себя.
Как я живу? повторила она. О по-разному. Как разные люди, конечно, под множеством имен. Видишь, у меня даже нет собственного имени. Две женщины внешне мои полные копии существуют специально для меня, так что, когда пожелаю, могу занять их место в Швейцарии, или Швеции, или в Южной Америке. Я беру взаймы их жизнь, пользуюсь какое-то время, потом возвращаю. Я видела, как они состарились, сменила их на других, превратившихся в мои копии. Но это не личности это маски. Я живу под масками. Полагаю, так можно сказать.
Ты не можешь иначе, сказал я.
Нет. Конечно, не могу. До тех пор пока меня не поглотило это желание, я даже представить не могла, что захочу иначе.
Мне показалось, я ее понял. Я стряхнул первый пепел с сигареты в море. Оглядевшись, сказал просто так:
А знаешь, жаль сворачивать Сантадору. Она могла бы стать очаровательной деревенькой. Настоящей, а не декорацией.
Нет, ответила она. Затем выпрямилась и круто развернулась. Нет! Посмотри! Она поспешно выбежала на середину узкой улочки и указала на брусчатку. Разве ты не видишь? Камни, которые были целыми, уже потрескались! А дома! Всплеснув рукой, она побежала к двери ближайшего коттеджа. Дерево теряет форму! А вон тот ставень он болтается на петлях! А ступеньки!
Рухнув на колени, она ощупала выходящую прямо на улицу низкую каменную ступень.
Я пошел к ней. Ее страсть застигла меня врасплох.
Пощупай! велела она. Пощупай! Она истоптана людьми, ходившими по ней. И даже стена разве ты не видишь, что трещина в углу окна становится шире? Она снова вскочила и провела рукой по шероховатой стене. Время грызет ее, как собака кость. Господи, Дерек, нет! Неужели я должна оставить все как есть, зная, что время все ломает, ломает, ломает?