На улице совсем уже рассвело. Вдоль эшелона прошел дежурный и оповестил, что подают паровоз, чтобы все были на месте и что эшелон пойдет по Окружной до станции Москва-3 Курской железной дороги.
Всей компанией Заблоцкий, Маслов, Никулин и я пошли провожать тетю Лиду до трамвайной остановки. Мать решила ехать со мной в эшелоне до Курского вокзала. Тетя Лида шла, опираясь на руку Миши Маслова, Заблоцкий шел рядом, и она с ними о чем-то оживленно говорила и громко смеялась. Проходя мимо платформы, на которой стоял автобус командира полка, мы увидели Федора Елисеевича в нижней рубахе с полотенцем в руках. Он готовился умываться, и Сашка Бублейник держал воду наготове.
Здравствуйте, здравствуйте, мамаша, улыбаясь, кричит Шаблий. Сына повидали! Это хорошо! А за подарки вам спасибо!
Уехала тетя Лида, и мы возвращаемся в вагон. Через полчаса вновь прошел дежурный с вопросом: «Все ли на местах?» Раздался резкий свисток паровоза, эшелон дернулся и стал медленно набирать скорость. В открытые двери вагона мелькают станции Перерва, Каланчёвская. Эшелон идет над Рязанской площадью мимо Казанского вокзала, проходит под Новобасманным мостом и останавливается у Курского вокзала. В вагон поднимается Николай Коваленко.
Теперь, мамаша, прощайтесь, говорит он моей матери, дальше вам ехать не положено. Эшелон теперь пойдет ходом.
Мать прощается с моими товарищами по вагону. Я вывожу ее на пассажирскую платформу через пути, прощаюсь с ней и возвращаюсь к себе в вагон. Она же стояла на платформе до тех пор, пока эшелон не тронулся, и все махала и махала нам вслед рукой.
Между станциями Серп и молот Нижегородской дороги и станцией Москва-3 Курской, эшелон шел медленно-медленно, то останавливаясь совсем, то снова дергаясь и клацая буферами. Я стоял в полуоткрытых дверях. Мелькает Андроников монастырь, Рогожская застава, начинается знаменитая Владимирка. Взгляд мой примечает двух идущих по путям женщин: что-то очень знакомое привлекло в них мое внимание. Эшелон идет совсем тихо и останавливается. Я оборачиваюсь и вижу: женщина помоложе смотрит на меня, улыбается и плачет.
Ника! кричу я и соскакиваю на землю.
Она бежит мне навстречу. Я обнимаю ее, целую. Она берет меня под руку, смеется, тяжело дышит.
Ты совсем не изменился, успевает только сказать мне, я узнала через Юдиных, где ты.
Гудок паровоза, скрежет тормозов, клацанье буферов, состав трогается и набирает скорость. Мне кричат. Я судорожно целую Нику и бегу вдоль вагонов, протягиваю руки к поручням, солдаты подтягивают меня, и вот уже нога ощущает качающуюся петлю железной подножки. Я оборачиваюсь Ника машет мне варежкой, а ее фигурка становится все меньше и меньше. Эшелон 11613 набирает скорость. Сообщаю по телефону в свой вагон, что все в порядке. Но, отъехав не более километра, эшелон наш остановили, и он простоял до позднего вечера видимо, не судьба была мне провести с милой Никой при встрече более положенной одной минуты.
Вернувшись в свой вагон, я лег на нары и заснул. Проснулся я от шума солдаты гремят котелками, собираясь идти за ужином. В вагоне появился Заблоцкий он давно уже не бреется, и небрежная поросль на лице превращается в солидную и окладистую бороду.
Неужели мы все еще в Москве? спрашиваю я.
Нет, в Серпухове! А ты что? Проспал? Заблоцкий смеется.
Угу, ответил, зевая, я ж всю ночь глаз не смыкал.
Товарищи командиры, кричит Логинов, на ужин! Каши в котелках на четверых.
Я достаю поллитровку «Московской» подарок матери и тетки, кусок копченой колбасы и кусок сыра. Кашу из двух котелков вываливаем на общую сковородку, водку разливаем поровну по кружкам и выпиваем за то, чтобы наши родные дождались нашего возвращения. Закусили колбасой, сыром и кашей с общей сковороды. Много говорили, много шутили. И кто-то даже сказал, что сам слышал, будто в высших сферах готовится «Особая армия вторжения» и что мы едем именно на ее формирование. Само собой разумеется, что после моей бутылки «Московской» появилась еще одна, потом на столе оказался портвейн и даже бутылка сухого. Компания сильно захмелела, и всех теперь интересовал только один вопрос: Кто она?! Кем она мне доводится?! Почему пришла, и отчего никто до сих пор не знал о ее существовании?!
Ты, Андрюха, хитрый парень, Микулин пьяно щурится, ежели б не этот случай, мы бы так и не узнали, какую невесту он от нас прячет!
А я-то, я-то, кричит сильно захмелевший Заблоцкий, я так ее-то и не увидел. Ведь вот как получилось-то.
Это что, мужики, вертя длинной шеей, шепчет Коля Кузнецов, комиссару-то нашему так по шее дали, чуть было в трубу не вылетел Два раза в политотдел вызывали Отстранить от должности Ежели б не переезд этот отстранили бы
Одного снимут другого поставят, сказал Миша Маслов, до того молчавший. А другой не всегда бывает лучший
Слушай, комсорг, еле ворочая языком и щуря глаза, заговорил Микулин, Мишка прав Один очень умный и старый еврей сказал очень умную вещь: «Всё в жизни ер-р-рунда» или как там «су-е-та» Вот
Что за еврей такой? как-то сразу обмякнув, спрашивает Кузнецов. Из тыловиков наших, что ли?.. Я его знаю?.. А?..
Нет, Николаша, Заблоцкий весело хохочет, ты его не знаешь!.. К твоему сведению, товарищ комсорг, этот еврей был не из наших тылов, а из тылов значительно более дальних И имя ему было Соломон
Капитан Микулин, откинувшись на нарах, храпел и ничего уже не слышал. Маслов полез укладываться. Коля Кузнецов, цепляясь за стенки вагона, шел в противоположный конец к своему месту. Заблоцкий, пользуясь остановкой, побежал в свой вагон.
10 января. Утром в Туле опохмелялись пивом и ели мороженое.
11 января. Проезжаем Орел и Курск.
12 января. Льгов.
13 января. Киев. Впечатление удивительно однообразное: вокзалы разрушены одни больше, другие меньше. Ведутся восстановительные работы, а трудятся бабы, девчонки, дети да инвалиды. Торговки предлагают шаньги, ватрушки, лук, молоко.
Леса постепенно уступают полям и перелескам, а поля переходят в сплошные степи. И вот потянулся типичный украинский или малороссийский пейзаж.
14 января. Прибыли в Житомир. Началась разгрузка эшелона. Тут совершенно иной ритм и иные темпы, нежели там на севере, в Финляндии. Тут во всем ощущается большая напряженность военной атмосферы. Комендант станции не дает нам минуты покоя торопит и торопит с разгрузкой. За нарушение графика выгрузки грозит трибуналом.
У меня через этот узел идет не один ваш эшелон! кричит он простуженным, трескучим голосом, озираясь воспаленными до красноты глазами. Мы понимаем его. Но существует объективная реальность, которую никто не в силах ни обойти, ни подогнать, ни ускорить.
15 января. Лишь где-то под утро, на часы не было время смотреть, полк выгрузился, и конфликт с комендантом станции был исчерпан.
Наши машины, довоенные ленинградские газики, видавшие виды на Ладожской трассе, на Псковщине и в Карелии, еле-еле держатся на ходу. Тарахтят, дребезжат и глохнут чувствуют, видимо, механическим своим «сердцем», что осталось им трудиться считаные дни. Только вот именно теперь требуется им проявить чудеса «трудового героизма» и оттащить полк подальше от места выгрузки из эшелона. А сделать это не так-то просто в тех самых условиях, в которых мы теперь оказались.
Дорога от станции Житомир-Товарная до Житомирских учебно-артиллерийских лагерей ЖУАЛ протяженностью в пятнадцать километров занесена снегом, не чищена, вся в колдобинах, ухабах и наледях. Сплошное месиво из снега и земли. Тут же в колеях валяются бревна, доски, куски брезента, обломки окон и дверей все, что военная шоферня волокла с собой, чтобы в нужный момент подбросить под буксующие скаты машины. Ни о каких бульдозерах или тракторах нет тут и речи.