Читать! Баба Параскева всплеснула ладошками. Кто же будет по нём читать
Но тут во двор вбежала Еликонида Меркушкина баба, и разговор потонул в воплях и причитаниях.
Тело унесли в баню, во дворе у Параскевы собиралось всё больше народу. Для каждого пришедшего Вояте приходилось заново рассказывать, как он утром встретился с Меркушкой, как подвёз его и как потом нашёл.
Собираясь кучками, сумежане толковали между собой и тревожно оглядывались; то и дело косились на Вояту. Однако, как ему показалось, народ был больше напуган, чем удивлён.
Что они так смотрят на меня? в досаде спросил он у Павши. Или думают, я сам его порвал?
Э, да что ты! Павша махнул рукой. Это нам от Бога казнь такая положена.
Что? Воята пришёл в изумление. От Бога? Какая казнь?
В год по человеку Осенесь[14] из Видомли одного мужика так вот порвало. А третьего лета бабку одну из Овинов. Это так вот оно водится.
За что же вам такая казнь?
А за то с важностью начал Павша, но сам себя прервал. Что в месте таком живём нехорошем.
Чем же оно нехорошо?
Поживёшь у нас поболее узнаешь.
Да что же вы облаву не сделаете, коли у вас так волки шалят? Собрались бы все мужики да и постреляли тех волков
Говорю же тебе казнь нам такая. А стрелами того волка не возьмёшь. Не такой этот волк. Он уж двести лет в лесах наших ходит.
Двести лет? Воята совсем перестал понимать, о чём речь. Что ты мне за сказки рассказываешь, дядька? Не живут волки двести лет.
А этот и вовсе не живёт, загадочно ответил Павша. Оттого и не умирает.
Судя по Павшиному лицу, объясниться толковее тот не был настроен, и Воята решил расспросить лучше бабу Параскеву. А во дворе тем временем разгорался спор.
Нельзя такого человека на жальник нести! твердил дед Овсей. Не примет земля, обидится, будут у нас летом бездожжие, а весной заморозки, и придёт голод на семь лет!
Не пугай народ, Овсейка! возражал ему Арсентий, староста. Это если кто сам себя сгубит. Меркушка не сам же зарезался или удавился.
Бросить его в озеро Дивное, да и всё! Иначе не видать нам хлеба семь лет!
Нет, это уж никак нельзя! возмутился Воята. Такого дела безбожного и беззаконного нельзя допустить человека без погребения оставить.
Приедет отец Касьян, как он решит, так и будет, сказал Арсентий. Да только Судьшу из Видомли в Лихом логу положили, как бы и с Меркушкой не велел отец Касьян того же сотворить
А что это за Лихой лог?
Да есть у нас там Арсентий кивнул на восток, место одно. Там кладут тех мертвяков, кого нельзя в земле хоронить. Кто утонет, или сгорит, или с дерева свалится. Бабка моя рассказывала, когда-то давно, ещё при Панфирии, там в первый раз нашли мужика, кого озёрный бес порвал, на месте и оставили. С тех пор всех свозят
Озорной бес? Воята не расслышал.
Озёрный.
Оно обычно как если помрёт человек своей смертью, то идёт, куда ему положено: либо в рай, либо к чертям в пекло, добавил другой старик, Савва. А кто дурной смертью помер, век свой не доживши, тот на небо не идёт, а ходит себе по земле. Так и ходит, пока час его не придёт. Вот и надо так их упрятывать, чтобы ходить им было несподручно.
Ноги отрубить, вставил кто-то из толпы.
В воду метнуть! добавил ещё кто-то.
У вас в Новгороде, видно, нету таких. Дед Овсей посмотрел на Вояту. Вот вам и невдомёк.
Даже если бы человек сам себя жизни лишил, владыка Мартирий не дал бы его в воду или в овраг бросать! Понимая, что он тут моложе всех и к тому же чужой, Воята всё же не мог смолчать. Владыка и самоубийц велит хоронить не при церкви, а в поле, но всё же в землю.
А вот оттого у вас и мор был, и скудельницы полные покойников наклали! Дед Овсей погрозил пальцем. У нас такого не водится землю гневить. На всё свой порядок есть.
Как отец Касьян велит, так и сотворим! сурово напомнил Арсентий. Давай, крещёные, расходись!
Вот о чём предостерегал его владыка! Какой-то озёрный бес, а главное, нелепые эти обычаи, что лишают невинного человека погребения! Глубоко дыша, Воята старался успокоить возмущение сердца и не дать воли «задорному бесу», который толкал его продолжать спор. Но что толку спорить с мужиками решать будет отец Касьян.
* * *
Отец Касьян вернулся в сумерках, когда тело Меркушки, вымытое и завёрнутое в саван, уже лежало в избе. Воята, желая знать, чем кончится дело, и ожидая, что его свидетельство снова понадобится, весь вечер околачивался у Параскевиных ворот и видел, как священник проехал к своему двору. Заметно было, что утомлён: ехал, опустив поводья и свесив голову на грудь; даже в начавшихся сумерках было видно, что отец Касьян бледен, под глазами набухли мешки, складки возле рта стали более резкими. Воята только поклонился, ничего не сказав, и отец Касьян ему слегка кивнул.
Отвёз? Уже поехав мимо, он вдруг вспомнил утреннее поручение и придержал коня.
Что отвёз? Воята удивился; мельком подумал о теле Меркушки и ещё раз удивился, как отец Касьян успел об этом прознать.
Жито отвёз в Песты?
Господи помилуй! Воята подивился на свою забывчивость с чего всё началось, у него уже вылетело из головы. Отвёз, как ты велел. Тут после того
Но отец Касьян кивнул и поехал дальше. Воята вздохнул и остался у ворот ждать, что будет.
Вскоре, как он и думал, к отцу Касьяну прошёл староста Арсентий. Через какое-то время вышел и махнул рукой, глянув на Вояту, будто хотел сказать: ничего не вышло. Арсентий двинулся к Меркушкиному двору, и Воята пошёл за ним.
Я тут одна с ним не останусь! услышал он, входя следом. А то он ночью встанет да удавит меня! К матери пойду.
Меркушка, закутанный в саван, лежал на столе, а Еликонида, уже в белом платочке, повязанном по-вдовьи, стояла перед Арсентием. Меркушкина жена была коренастой, плотной, невысокой женщиной мужу макушкой по плечо, но жили они, по слухам, хорошо. Четверо их детей уже отвели куда-то к соседям.
Что же ты покойника одного на ночь оставишь? спросил староста. А если ночью придут за ним?
Ну да, и меня с ним заодно утащат! Еликонида, с заплаканным лицом, вид имела решительный. Детей на кого покину? К матери пойду! Пусть тут его, как ему судьба
Кто же будет над ним читать? спросил Воята, и оба обернулись к нему. Ты сговорилась с кем?
Да с кем тут сговоришься? Арсентий повёл рукой. Грамотеев у нас не водится, да и Псалтири нет ни одной.
Воята мельком вспомнил, что ездил к Еленке в Песты, надеясь узнать о Псалтири, книге, по которой читают целую ночь над умершими. Если умерший был хорошего рода, то в Новгороде и по три ночи читали, до самого погребения.
У нас если кто доброй смертью помрёт, то отец Касьян над ним читает, сколько на память знает, добавил Арсентий. А если так вот как тот мужик из Видомли или вот Меркушка не станет он. Я к нему ходил, он сказал, в Лихой лог завтра свезти.
Да как же так? В душе Вояты поднималось возмущение. Меркушка же не убивец какой и не сам на себя руки наложил. Как же его оставить нечисти на поживу без чтения, без погребения! За что душу сгубить? Или он был такой дурной человек?
Да человек как человек А вот судьба выпала дурная
Нет никакой судьбы есть Божья воля! сурово возразил Воята. А в Священном Писании нет такого чтобы если кто волку в зубы попал, того христианского погребения лишать.
Это, скажут, его бес озёрный выбрал себе в поживу
Он выбрал, а мы просто так и отдали? Человек ведь был, не курёнок!
Отец Касьян так судил, ему виднее
Я пойду потолкую с ним! решил Воята. Не может такого быть, чтобы иерей крещёного человека вот так нечистому отдал!
Сходи, миленький! Еликонида сморщилась жалостливо, опять собираясь заплакать. Может, он послушает тебя? Ведь Меркушка-то не шиликун был какой, не чернознай, человек простой, да не хуже других! Что же его, как пса Весь грех-то его, что не уберёгся А уж мы с Егоркой не вздорили никогда, и пироги ему носим, и яичко красное