Ярко-жёлтым светились окна кухни, серебряно блестел в лунном свете снег. Волоча от усталости ноги, он побрёл через двор к кухонному крыльцу. Теперь только бы до повалуши добраться. Повалиться на постель, закрыть глаза и спать. Может, повалуша именно потому так и называется, что валятся в ней
Никак пошабашил уже? встретила его в кухне Большуха. Ну и иди, повались пока, разбужу на ужин.
Ага, ответил он сразу на всё, проходя к себе.
На остатке сил, на «окопной упёртости» он дошёл, разделся, повесил куртку и каскетку, снял и поставил сапоги, смотал портянки и рухнул поверх одеяла, мгновенно провалившись в забытьё. И последняя мысль: повалуша от повалиться
Шум весёлых спокойных голосов, запахи, от которых сразу мучительно захотелось есть Гаор открыл глаза. Ужин?
Рыжий, лопать иди! звонко позвал его из-за двери женский голос.
Иду, ответил он и шёпотом скомандовал себе: Подъём!
То ли команда сработала, то ли за доли сна отдохнул, но встал и в кухню вошёл уже вполне бодро, сел на привычное место. Перед ним поставили миску каши, и он с наслаждением окунул лицо в горячий пахучий пар. И как всегда первые ложки в сосредоточенном молчании. Все разговоры потом, когда первый голод утолён и приближается блаженное время спокойного отдыха. И этой, всегда долгожданной доли сегодня Гаор ждал со страхом. Соврать не сможет, а сказать правду Ну, что ты к Огню, что Огонь к тебе
А здорово как на мороз завернуло.
Да, не упомню такого.
Деревья не полопаются?
Да нет, укрыты.
Ежели не спадёт, почки повымерзнут.
Без яблок останемся.
Уже не спеша доели, выпили, блаженно вздыхая и отдуваясь, горячего сладкого чаю, женщины убрали со стола посуду, и Большуха выставила мужикам черепок под окурки, а то куда их в такой мороз на двор гнать, пусть уж тут смолят.
Перед Гаором Большуха положила пачку сигарет и зажигалку. Он поблагодарил кивком и закурил. Сразу закружилась голова, но после второй затяжки в глазах прояснело.
А здорово тебя, паря, прижало, пыхнул дымом Тумак. Думали, всё, ты тамо уже, зашёл за черту невозвратную.
Гаор невесело усмехнулся.
Я тоже так думал.
Он встретился с кричащим взглядом Красавы и ответил на её безмолвный вопрос.
Разлучили нас на торгах. До последнего парой шли. Уже цена окончательная и тут морда гладкая влезла. Пара разбита, Гаор глубоко затянулся и тут же выдохнул дым. И всё.
Его слушали молча, ни о чём не спрашивая. И он, понимая, что надо сказать самому, убеждённо, не успокаивая Красаву, а от души, сказал:
Повезло Лутошке.
Что, знаешь, куда его? негромко спросил Чубарь.
Гаор мотнул головой.
Нет, но куда б ни попал, ему лучше.
А чо? осторожно спросил Сизарь. Так уж там тебе и солоно пришлось?
Гаор снова усмехнулся.
И паёк большой, и постель мягкая, а жизнь тошная.
Усмехнулся и Тумак.
Это тебе постель нажгла?
Да нет, Гаор сам не ждал, что сможет так просто говорить, это на Новый год, ну, как встретишь, так и проживёшь, вот он и потешился, чтоб весь год таким был.
Так прям и ни за что?! ахнула Цветна.
Гаор кивнул.
Это у них весельем считается, по праздникам травли устраивали, ну, людей собаками травили, и, переждав общий испуганно-возмущённый гомон, продолжил: Это ещё ничего, а вот что всё нашенское под запретом, вот это тяжело.
Это Это ж как?! возмущённо изумились сидящие за столом.
Как, как?! взорвался вдруг Лузга, А просто! Забыли, что ль, как князей нашенских, веру нашу
А ну, прикуси язык, не дала ему закончить Нянька. Ишь, разгоготались гусями. Сволочей да нелюдей везде хватает.
Как всегда, её слово было последним и решающим. Да и поздно уже. Вместе со всеми встал из-за стола, загасив в черепке окурок, и Гаор. Всё обошлось, пока обошлось. И уже в повалуше, лёжа под одеялом, он успел подумать, что, похоже, и Лузга знает многое из запретного и потаённого, так что надо будет порасспросить его в удобное время. Зачем это ему, Гаор не задумывался, просто ясное и спокойное осознание необходимого и должного.
* * *
Королевская Долина. «Орлиное гнездо» Ардинайлов
572 год
Зима
4 декада
5 день
Огромный дворец и многочисленные разнообразные службы «Орлиного Гнезда» работали единым слаженным механизмом. В котором, правда, одни винтики, колёсики и пружинки могли даже не подозревать о существовании других, но общей слаженности, размеренному тиканью и положенным звонкам это никак не мешало.
И возвращение Фрегора Второго Молодого эту работу не нарушило. В гараже, к тому же, уже ждали машину трое субъектов в неприметно серых костюмах, с самыми заурядными невыразительными лицами. Фрегор самолично въехал в гараж, вышел с небольшим портфелем, небрежным, но отнюдь не пренебрежительным жестом отдал одному из «серых» ключи и убежал. Трое вошли в машину, очень быстро и сноровисто выгрузили из неё всё, сложив коробки, тюки, мешки и отдельные вещи неправильной горкой, но ничего не помяв и не сломав, и так, чтобы гора вещей не мешала выезду. Потом двое вышли, захлопнув за собой все дверцы и сели в свою машину. Мгновение тишины, и обе машины, взревев моторами, вылетели из гаража.
И тогда приступили к работе рабы, разбирая и унося вещи. На кухни, в гардеробные, прачечные, погреба, комнаты Фрегора, мусоросборники. Всё надо проверить, уложить на место, отдать в стирку и чистку, пересчитать обломки и пустые бутылки, и доложить Старшим: что, куда, почему и зачем. Отсутствия Рыжего будто никто и не заметил. Рабская Кастелянша с двумя помощницами унесла его вещи вниз, разбирать, стирать, чинить, а Вторая Старшая с рабской кухни так же молча забрала оставшиеся буханки солдатского хлеба и пакеты с концентратами. Судя по пакетам четыре дня Рыжий не ел. Хозяин своим кормил? Не похоже, не водилось за Вторым Молодым такого. Он никогда не мешал доедать, не пересчитывал бутылки в баре и сухарики в пакетах, не мешал воровать, но не давал. А чтоб Рыжий потихоньку лопал господское, пренебрегая своим пайком не пойдёт Рыжий на такое: ни таскать втихаря, ни своё бросать. Да и сам он где?
Вслух этого вопроса никто не задавал. Да и догадаться нетрудно. И Второй Молодой им давно понятен, и характер Рыжего известен.
Когда Голован в своём неустанном движении по уже полностью подчинявшимся ему вспомогательным службам заглянул в вещевую, разбиравшая вещи Кастелянша молча показала ему перепачканные кровью нижние рубашки и кальсоны Рыжего, и Голован, всё поняв, угрюмо кивнул. Рыжего нет. Что там между ними произошло только нет у раба шансов против хозяина. А Второй Молодой целенький, здоровенький и весёлый. Как все Ардинайлы после очередной казни. Проскользнувший вслед за Голованом Вьюнок с надеждой смотрел на него и Кастеляншу. И они оба молча отвели от него глаза.
А к вечеру уже все знали. Рыжего убили. Слышали: Второй Молодой сам хвастался Второму Старому, как он на Новый год натешился над Рыжим, а потом убил и продал. Правда, кто купит мёртвого, хотя а не всё ли равно. Рыжего нет и больше не будет.
Вьюнок лежал на кровати Рыжего, зарывшись головой в подушку, и плакал. Кастелянша молча вынимала из шкафа и тумбочки вещи Рыжего и складывала их аккуратным тючком. Повертела в руках большой конверт из плотной бумаги.
А это что?
Вьюнок, всхлипывая, поднял голову.
К-карты, прорыдал он.
И куда их? спросила Кастелянша.
Давай сюда, Самому отдам, вмешался Милок.
Глаза у него возбуждённо блестели, и даже руки дрожали от переполнявшей его злой радости.
Кастелянша будто не услышала его, а возникший как из-под пола Голован молча забрал у неё конверт и строго поглядел на Вьюнка. И подчиняясь этому взгляду, Вьюнок слез с кровати и стал помогать Кастелянше снимать и складывать одеяло и простыни. Рыжего нет и не будет, из-за Огня не возвращаются, а остальным надо жить. Милок, обиженно надув губы, при Головане не посмел высказаться, хотя всем видно, как его аж распирает, и только позволил себе больно щёлкнуть по затылку Вьюнка, когда тот проходил мимо со стопкой постельного белья в руках. Вьюнок заставил себя будто не заметить, заработав одобрительно-сочувственный взгляд Кастелянши. Всё равно судьбу его решит Мажордом, а у того зуб на Рыжего, а Рыжего нет, так что и Мажордом, и Милок теперь на нём отыграются. Вьюнок прерывисто вздохнул от предчувствий.