Кто такой Ян? прервала ты.
Тринадцатый ламед или им был человек-царь с расти или не был, он же фальшивый впрочем, забей. В общем, Ян это мнимый отец ребёнка М.Л.
А кто такая М.Л.?
Мария Лебедева.
Кто она такая?
Я не стану пояснять, кто, ибо она имеет свойство мешать мœму повествованию, поэтому, любимая, Geliebte, я лучше продолжу. В 1969м году обитатель трущоб из Алабамы по имени Джек Лукаш придумал схему по поджогу домов, на которой ещё до нашей эры Марк Лициний Красс сделал себе самœ большœ состояние, которœ когда-либо было сделано. Джек хотел основать частную пожарную контору, которая при тушении пожара переписывала на него, на Джека, всё то имущество, которœ предстояло спасать от огня, и которœ, по его навету, распространяло клевету про поджоги домов про кого только не, но только не про самого Джека Лукаша. Затем его планируемая контора занималась бы отстройкой сгоревших bâtiments и продавала бы их по более высокой цене, однако прекрасно вызревшей самостоятельной идее мешала осуществиться как в равной степени бедность Джека, как и отсутствие какой бы то ни было свободы в современном мире в сравнении с миром античным, однако, любимая, я, кажется, прервался не на этом, верно? А на чём? На жёлтой точке? Я не помню, я нередко сбиваюсь. Но поскольку Лев это мужской знак, то точка будет не приятно-жёлтая, а неприятно-красная, третья по счету, насколько я понимаю. И из неё было сотворено наше мироздание, и за неё отвечал богохульный Лев, но пока этот священный Лев был занят опустившись на передние лапы, он сосал правую грудь юной королевичны, уже раз седьмой за сегодня он такое проделывал, ибо молоко из её чудесной груди, бледной, словно ренессансный мрамор на античных статуях, вытекало жизненным потоком чудотворного жёлтого цвета, каким и должно вытекать натуральное молоко, хотя ленинградские историки в своё время считали, что молоко вытекало именно что золотое и назначалось оно для умиротворения современности, ибо, как известно, в современности сжигаёт всё ненужное и нужное Огонь, стихия вещего Огня предваряет ад, а до ада, всё никак не желающего наступать, ничего не будет, кроме очередного повторения боли. Но в перерывах между сосанием груди у Льва возникают творческие замыслы и прочие желания познать свободу, и тогда он вспоминает о третьей неприятно-красной точке, в которой заточены контуры новой жизни, и только первый шаг четвёртого императора преобразит неизвестное и несуществующее в только что созданный мир, где кроме любви к лысым горам и красному небу, да и любви к себе в этих красных горах и лысом небе, и не будет ничего священного. На вершине каменного трона императора красуются бараньи головы, а на подножье высечены буквы «далет» и «хэй», символизирующие красный Марс и хижину Овна, открывающие круг Зодиака, где со Львом в один крест входят Водолей, Скорпион и Телец, и позволяющие императору лучше думать в напряжённые моменты, особенно когда он раскладывает старшие арканы Таро, а раскладывает он их всегда после встречи с пятым верховным жрецом в церковном обличии, который не может сидеть на простом троне, как император, нет, вокруг трона жреца, помимо прочих украшений, растёт целое поле из крестьянского просо, поверх которого горделиво расцветают головы красных роз и головки белых лилий. Когда пятый жрец поднимает девять пальцев в благословляющем жесте, под небом императора падают ниц обжоры и властолюбцы, тогда треугольник високосных зверей из Дракона, Обезьяны и Крысы чается отобрать у императора и Льва его воскрешение, но Лев обладал даром жизни, а императорские самобытность и совершенство не знали себе равных, поэтому вражде жреца и императора не было ни конца ни края, с годами их вражда лишь усиливалась и отчасти напоминала конфликт солнечного бога и громовержца, где первым являлся богатей-император, который парировал на доводы жреца фразами в духе Марка Лициния Красса по типу: «Весь сенат в моих должниках. Я убиваю Спартака, но триумф получает Помпей», а последним, то есть, громовержцем, представлялся по аналогии пятый верховный жрец, чей злобный дух куда хотел идти, туда и шёл, беря себе в союзники четырёхлицых и четырёхкрылых чудовищ, с лицами человека, льва, тельца и орла, и с двумя крылами, покрывающими тела их, и ещё двумя при взмахах выпускающими молнии от треска углей и огни от блеска лампад. Чудовищные союзники жреца быстро двигались туда-сюда, а император смотрел на них, на их колёса ног, и замечал в каждом колесе ещё одно такое же, подымающееся к небу синхронно со взмахами крыльев колесо, а уже из этого колеса на императора глядели страшные глаза, не моргающие даже при втряске или скрипе ободьев. Император, на время обескураженный, думал тогда про своё деревенское детство, свои зря потраченные годы
(6) Presto
(Fa maggiore per violino, archi e clavicembalo1)
Tempo impetuoso destate2 делæт любовь невероятной, а моё молитвословие, чернеющий Ангел Исраэль, делæт более насыщенным, особенно задним числом, когда гроза спадæт, вот как сейчас сейчас уже безветрие, и на спине я ощущаю жаркий зной летнего солнца. Я знаю, Исраэль, что ночью, при свете звёзд из созвездия Чаши, нашего будущего короля предадут и отправят в темницу, если не убьют, и, честно говоря, меня это устраивæт, ибо в мœй душе уборщика определённо есть тёмная сторона, которая радуется грядущему хаосу революции. Я уже слышу солнечный рык льва, который ест барана и быка, и вижу распростёртœ на парте новœ платье Кати в цветах базилика, которœ она показывала подружкам. Из одинаковых подружек мне более всех запомнилась юная брюнеточка, но, к сожалению, лица её я толком не увидел и потому не могу сказать, так ли она хороша собой, как мне показалось, или несколько хуже. Просто есть в России совсем юные девушки со стройными ногами, чьи лица уже искажены алкоголическими пятницами, поэтому в этом вопросе нужно быть осторожнее. А подол Катиного платья в цветах базилика я немного укорочу и кусочек ткани заберу себе. Пусть она думæт на своих подружек. Вот такой я неприятный, моя любимая, но к тебе это не будет относиться ни в кœй мере! Верь мне, пожалуйста, мы же обсуждали всё это заранее. Помнишь жертвенник с овцой? Так что вот, друг с другом мы уже разобрались, моя любимая. Мы закололи эту тёмную овцу во славу солнечного Аполлона. И при участии этого братского света я продолжу расписывать своё становление. Не будь же, любимая, матерью или сестрой, оплакивающей мёртвого Гектора будь же матерью-сестрой, что плачет обо мне! Помогай же мне, как брат Аполлон помогал пока ещё турецким троянам! Мою речь никак нельзя назвать поэтическим эпосом, вдохновлённым лёгкопламенной Каллиопой, но смею попросить тебя её не прерывать! Не суй мне в рот окаменевшие фекалии дохлого льва, которые сувала деду моя бабка Рея! Всё было не так, как ты думала впервые. Ты была опьянена собственным незнанием. И только удар в челюсть, полученный тобой в Афинской школе и поваливший тебя наземь, был способен хотя бы ненадолго тебя образумить! Пока ты приходила в себя, я и беззубый старик, чьё имя забыл, мы листали с ним свитки Византа, в которых он красочно привирал свою драку с болгарскими фракийцами и аланскими скифами, мол, его Стройбоса, брата, поразила язва, что дало гнев Византу и жiнке его Фидалии одолеть как враждебные народы, так и Стройбоса himself, ибо брат предпочёл гневной, священной и первой из песен свою собственную язву, но ты, любимая, пришла в себя, т.к. мои слёзы исцеляют твой синяк.
Aα
«Смерть мученица красоты», сказал беззубый старик и действительно умер, отдав доброй смерти тело, в котором никогда не жила всегда злая красота. Этот дурак и безумец родом с Эвбеи по сути был предшественником религиозных танцев декаденса, имя одному из которых христианство, а по совместительству четырнадцатым праведником «ламэд-вав», глупо убеждённым в нелепости римских священных щитов, мол, это выдумка, ага, хотя сие правда из правд. Мы разделали его труп и по-зороастрийски скормили его стервятникам ты же затем праздно ходила по школе и по-женски ничего не понимала в ожидании жизни, пока я ходил на поиски главного из братьев моих. Искать пришлось недолго, моя сводня переминалась с ноги на ноги в дворце Эврисфея. Этот царь, тогда он был царём Микен, поручил прототипу Тора убить немейского льва. Лев был сыном Ехидны и нёс только смерть по всей Немее. Я прыгнул в сумку брата и слегка из неё выглядывал, как-то преувеличенно опасаясь, что львиная кровь окрасит белки моих глаз в коммунизм. Братец целый день проходил по Немее и ничто, кроме смерти и пустыни, не встречалось нам на пути. Только ближе к вечеру брат нашёл сумрачную пещеру на лесистых склонах с двумя выходами в ней, одним женским, а другим универсальным. Брат завалил один из выходов и вошёл в женский, где и скрывался смертоносный лев. Все стрелы, пущенные братом, отскочили от стальной чешуи Огненного левиафана. Лев зарычал и бросился на брата. Я же скрылся полностью в сумке и не видел, как братская булава прошла сквозь косматую львиную гриву, дабы львиный же череп проломить. Лев был оглушён, и братец стал разрывать его безвольную пасть, в итоге оторвав вместе с верхней челюстью и львиную бóшку, и я был рад, что воочию это впечатлел. Тушу льва брат завещал нашему отцу, а его, хм, половину головы, прости мне моё косоречие, брат швырнул на стол Эврисфею. Царь, конечно, испугался и выгнал брата из Микен. Брат же, видя, как Эврисфей провожæт его взглядом со своих высоких ворот, достал меня из сумки, разорвал меня на части и размазал мною на воротах своё собственнœ имя Ираклий, или Ираклиос. Но зная, какœ непонимание у русского уха может вызывать аутентичнœ произношение тех времён, я буду стараться называть своёго брата Гераклом. Да, моя любимая, он сразу понял, что я в его сумке, но моя судьба не помешала мне, например, подсмотреть за выкупом Гектора, на который его отче Приам уговаривал Ахилла самыми разными песнями, и эта же судьба, любимая моя, не помешæт мне затем наполнить пустыню подвигов Геракла своим одновременно эллинским и иудейским морем безумия, в котором плавают шесть маленьких живых сыновей, но не Приама, у того песенное горе, а Иакова, которые по очереди сосут две пуговицы сосков Лии, ибо любое её молоко было полезнее, чем невкусный кисель из алтея земель Колен Израилевых. Кисель таковейный в начале августа всегда готовил неумелый и молодой вол, исполненный очей, по имени Урвáн именно он стал двадцать шестым из семидесяти апостолов Христовых, когда покинул Македонию и отрастил длинную бороду на своём пути в Рим. В град на семи холмах Урвáна вела не жажда прикоснуться губами к мощáм епископа Петра, повешенного верх ногами, но духовное видение, в котором Урвáн видел аж самого Иссахара в современном Риме, преклоняющим меж протоками вод свои плечи в уплату дани, но на деле девятый сын Иакова, пятый от Лии, который носил имя Иссахар, был известен, конечно, не этим сложным видением новозаветного юнца, но своим заветом о простоте, который его колено, Колено Иссахарово, чтило только в воскресенье, день света, и который до наших дней дошёл сохранённым в неизменном виде, к сожалению, только в голове Иоанна Óскара Ведмéса, бабника, солдата Первой мировой, садиста и пятнадцатого из тридцати с лишним ламедвовников. Михаил, Ангел воскресенья, вырвал Ведмéсу сердце и вставил вместо него САПФИР, в который была всечена буква: