Индиго нахмурилась, коснулась моей руки.
Ты позволишь нам минутку наедине? Может, тебе лучше вернуться в машину.
Я попрощался с миссис Реванд. Единственное, что я успел уловить, удаляясь за пределы слышимости, был дымчатый голос Индиго:
Что она говорила обо мне?
Машина была припаркована всё там же, перед домом. На некотором расстоянии под клёном наш водитель молодой темнокожий мужчина с материка курил сигарету. Я потянулся было к дверце, когда от земли раздалось тихое чириканье.
Ступив на газон, я пошёл на звук, заприметив что-то маленькое и тёмное, подёргивающееся в траве. Птичка с тёмно-синим брюшком, зелёными крыльями с золотой каймой и блестящей переливающейся головкой. Скворец дёрнулся одно крыло неподвижно замерло, другое было вывернуто под неестественным углом. Я наклонился, чтобы поднять его, и заметил крохотные точки, сновавшие по его оперению
Муравьи. Десятки муравьёв. Они копошились у птицы в глазах, поднимали его сломанные когти, проползали в просветы его крыла.
Скворца пожирали заживо, и всё же он пел.
Ну что за трата времени, проговорила Индиго, пригнулась, садясь в машину, и хлопнула дверцей.
Шофёр открыл дверь с моей стороны.
Сэр?
Погребальная песнь скворца преследовала меня. Я поймал себя на мысли о знамениях и кедровом дереве, медленных поворотах странных лиц и звуке закрывающейся дверцы. Индиго свернулась рядом со мной на заднем сиденье. Я пытался ощутить её тепло, но мог думать только о тех муравьях, о тысяче их влажных ртов, открывающихся и закрывающихся.
Полных зубов.
Когда мы прибыли в отель Кастеньяда, уже полностью стемнело. Поездка на автомобиле и последующая, на пароме до материка, нас утомила. Пока швейцар складывал наши сумки, а ночной портье с энтузиазмом приветствовал Индиго и гораздо с меньшим энтузиазмом меня, я узнал свой след на здании отеля.
За последние несколько лет я создал концепции и воплотил в жизнь более полудюжины произведений, посвящённых моей супруге. И здесь я заново обнаружил любовное послание в лазурите и бронзе плитки лобби, в перламутровых столиках, и жемчужных люстрах, и подоконниках из устричных ракушек.
Мелюзина, проговорил я.
Я рассказал Индиго историю Мелюзины, ещё когда ухаживал за ней. Мы сидели в ванной в её парижском пентхаусе, слегка пьяные, одурманенные после целого дня в постели.
Расскажи мне историю, начала она, забравшись ко мне на колени.
Я уловил, как в её глазах разгорается голодный блеск. Схватил её за талию, удерживая. Она извивалась, словно в ловушке.
Это было частью нашей игры.
Когда-то давным-давно, начал я, жил мужчина, женившийся на духе вод по имени Мелюзина. Вот только он не знал, кто она. Прежде чем они поженились, Мелюзина заставила его пообещать, что один день в неделю он позволит ей купаться в одиночестве и не станет её тревожить.
Он сдержал обещание?
Он был слаб, сказал я, проводя большим пальцем по её полной нижней губе. Конечно же, не сдержал.
Ей понравилось, как я это сказал, и она наградила меня поцелуем. Однажды любопытство взяло верх над мужем, и он проследил за супругой через щель в двери. И тогда осознал, что его жена не вполне смертная. Ниже талии здесь я сделал паузу, чтобы продемонстрировать, и Индиго вздохнула, когда я приласкал её, она была змеёй.
Индиго схватила меня за плечи.
И что тогда?
Тогда Мелюзина оставила его и вернулась в море.
Бедная Мелюзина, проговорила Индиго, чуть сдвинувшись, чтобы впустить меня. Сразу видно, она его действительно любила.
Вот как?
К тому моменту я был слишком отвлечён её пальцами в моих волосах, жаром её бёдер. И всё же я никогда не сумел забыть, что она сказала мне, когда приблизила губы к самому моему уху.
Она сохранила ему жизнь, а ведь могла поступить куда хуже.
И сейчас голос Индиго достиг меня из воспоминаний. Её губы изогнулись в нежной усталой улыбке. Огни люстр бросали на её волосы рубиновые отблески.
Помнишь, как ты рассказал мне эту историю?
Разве я мог забыть?
Может быть, снова расскажешь этой ночью? предложила Индиго, и в тот же миг по лобби разнёсся голос:
Лазурь!
Всякая мягкость покинула взгляд Индиго: это имя, Лазурь, заставило его покрыться льдом. Молодая темнокожая женщина помахала рукой и направилась к нам через лобби. У неё были большие тёмные глаза, а волосы колыхались золотым ореолом, как венец святой.
Лазурь! повторила она.
Это имя. Лазурь. «Л». Как буква, вырезанная на зубе, прицепленном к браслету из волос. Я смотрел, как это имя скалится, сворачивается вокруг моей жены.
Вы ошиблись, сказала Индиго. Мы вообще знакомы?
Мы вместе учились в старшей школе! Это же у вас, ребята, была та безумная выпускная вечеринка? Женщина замолчала. Нахмурилась. О, господи, прошу прощения. Вы не Лазурь Индиго?
В том, как она произнесла это имя, сквозило отвращение. Губы женщины исказились, и я невольно задался вопросом, что за воспоминание она держала за зубами.
Улыбка Индиго сделалась хрупкой.
Она самая.
Моя супруга жестом обвела отель. Это был знак: «Вы в моём царстве».
Вторая женщина сумела рассмеяться.
Господи, столько лет прошло! Я навещаю свою семью, не видела их много лет. Как вы? Вы с Лазурью ещё общаетесь?
Нет, ответила Индиго. Уже много лет. Она покинула остров.
За доли мгновения Индиго вернула себе льдистую царственную ауру, словно она была создана из самоцветов, и даже тень её была слишком драгоценной, чтобы наступить на неё.
Вторая женщина почувствовала это, как запах.
Конечно, сказала она так же прохладно. Очень жаль. Кажется, вы обе всегда были так близки.
Жизнь редко когда идёт по плану, ответила Индиго. Надеюсь, вам понравится в отеле.
Спасибо, проговорила женщина, коротко кивнула мне и развернулась.
У меня начала болеть голова. Когда мы остались одни в номере, я даже не помнил, как мы сюда дошли. Во рту стоял привкус соли.
Я не мог перестать думать о боли, отразившейся на лице Индиго. Все эти годы она несла в себе потаённую рану. Я знал, что эта рана есть, хотя жена запретила мне задавать вопросы. И всё это время между нами ширилась бездна. Теперь я знал её имя.
Кто такая Лазурь?
Индиго напряглась. Я больше ни разу не нарушал её правила, но не мог проигнорировать это. Не теперь, когда это смело было брошено мне в лицо. Индиго села у изножья кровати, впившись пальцами в своды покрасневших ступней.
Она была моей лучшей подругой, ответила моя супруга, не глядя на меня, не повторяя имя. Мы поссорились. Она сбежала после выпускного. Индиго осторожно вздохнула, словно воздух был растревожен её признанием. Когда мы росли, она была мне как сестра. Говорить о ней тяжело.
Много месяцев мне снилась вырезанная «Л» и холод переплетённых в косу тёмных волос. Я говорил себе сотни разных вещей странный сувенир от потерянного возлюбленного, колдовской оберег от злых сил, амулет на память о матери. Но «Л» означало «Лазурь».
Индиго скрылась в ванной, а когда вернулась, была облачена в длинную белую ночную сорочку, которой я прежде у неё не видел. Это напомнило мне о фигуре в окне.
Идёшь спать?
Скоро.
Набрав ванну, я уставился на воду. Задумался о супруге Мелюзины, нарушившем своё обещание. Фольклор относил Мелюзину к русалкам, но никогда не пояснял, что конкретно увидел её муж. Я задумался, представив тот миг, когда он увидел мускулистый изгиб её хвоста, чешую, алую, словно кровь, то, как она, должно быть, стиснула свою потусторонность, чтобы уместиться в глупой ванне с водой. И когда он нарушил своё обещание, он увидел русалку, деву или чудовище?
И если я нарушу обещание, данное Индиго, что увижу я?
Глава шестая
Жених
На следующее утро синяя горечь имени Лазури осталась на моих губах, свернувшись кольцами.