Желудок опять перевернулся, и по телу прошла тревожная волна. Огонь И снова стрельба.
Мы были слишком далеко и не слышали криков.
Пока что.
Сердце забилось быстрее.
Наверное, взорвался топливный бак, сказал я. Вернее, просипел, поскольку у меня сдавило горло.
Наверное, согласился старик.
Окинув меня взглядом, он без лишних слов сунул руку в карман комбинезона, извлек фляжку и протянул ее мне.
Я открыл и понюхал, затем отхлебнул. Вода. Я с удовольствием промочил горло.
Рвануло неподалеку от посольства свартальвов.
Там держат оборону люди Этри, а сам он отдает приказы. Дед хмыкнул. Архив тоже там.
Ива? Мне казалось, она придерживается нейтралитета.
Так и было, пока Этне не пригрозила ей в числе прочих, сказал Эбинизер. Архив осознает необходимость самосохранения ведь если Этне хочет поработить человечество, в процессе титанша обязана искоренить умение читать и писать.
Хм задумался я. По-моему, дело не только и не столько в этом
Старик взглянул на меня, и я пожал плечами:
Ива Она на нашей стороне. На стороне людей. Причем на самом фундаментальном уровне.
Почему ты так решил?
Смысл ее существования запись и сохранение знаний, объяснил я. А они исчезнут вместе с людьми. Нечего будет записывать и сохранять, да и причин для этого не останется. Для реализации экзистенциальной цели Ивы не обойтись без нас, людей.
На это я бы не слишком надеялся, заметил Эбинизер, но в твоих словах есть здравое зерно.
Красношапочник, на какое-то время спустившийся в замок, вернулся на крышу с большой черной нейлоновой сумкой для снаряжения. Он приблизился к Молли, и та подняла глаза, жестом отослала прочь нескольких гонцов маленького народца и встала на ноги. Забрав сумку, подошла и поставила ее у моих ног:
Вот. Она окинула меня взглядом. Тебе пора сменить наряд. Ступай переоденься.
Я приподнял бровь, затем наклонился и открыл сумку.
Там лежала одежда, оставленная мною в квартире: джинсы, футболка и зачарованный кожаный плащ, а также портупея со здоровенным старым револьвером для отстрела монстров и двуствольный обрез в чехле на патронташе, набитом разноцветными патронами.
Облачайтесь, сэр Рыцарь, подмигнула мне Молли.
Адские погремушки, пробурчал я, что я тебе, кукла Кен со сменными костюмчиками?
На твое счастье, внешней обороной командует Леанансидхе, сказала Молли. Тетя Леа настаивала бы, чтобы ты оделся как положено.
Ее улыбка потускнела. Судя по глазам, она подыскивала нужные слова и наконец осторожно произнесла:
Гарри, сегодня ночью меня не будет рядом.
Что? обмер я. Почему?
Не могу сказать, поморщилась Молли, и в ее глазах промелькнуло разочарование. Но так надо. У меня появились неотложные дела.
Я сделал глубокий вдох. Как-никак я рассчитывал, что Кузнечик прикроет мне спину. Ведь она, черт побери, теперь бессмертная.
С другой стороны, она по-прежнему Молли.
Какое-то время я смотрел ей в глаза. Мы уже знали, кто таков каждый из нас, и я видел ее потенциал, темный и ужасающий, и ее силу, которую можно использовать во зло или во благо. В зависимости от решения Молли. Вопрос только в том, кто теперь принимает решения: Молли или некто другой. Осталась ли она той девушкой, которую я знал.
Но спорить было бессмысленно.
Если Молли говорит, что ей надо уйти, значит тому есть чертовски весомая причина.
Ладно. Я подмигнул ей. В том смысле, что Хреново, но ладно.
На миг она изумленно вскинула брови, а затем сжала мои ладони и одарила меня ослепительной улыбкой. Кивнув Эбинизеру, Молли поманила пальцем Красную Шапку, словно он был вышколенным псом, после чего оба покинули командный центр и скрылись внизу. Как видно, они собирались покинуть замок.
И я почувствовал себя чуть более одиноким, чем секунду назад.
Не сказать, что живот сводило судорогой, но напряжение росло, и внутренняя дрожь никак не прекращалась. Кругом начиналась война, а мы стояли, ждали и ничего не делали.
Взорвался еще один автомобиль, на сей раз далеко на юге. Кальмар-убийца почти долетел до крыши, но Лакуна пронзила его копьем и пришпилила к столу в шести дюймах от руки Ваддерунга. Не отвлекаясь от карты, Одноглазый рассеянно высвободил наконечник, выбросил кальмара за стену и протянул копье малышке-фэйри.
К нам подошел чародей Кристос, величавый и торжественный в своей мантии поверх костюма, и прошептал что-то Эбинизеру на ухо. Старик кивнул, по-дружески стукнул меня кулаком в плечо и направился к углу крыши, по пути негромко переговариваясь со старейшиной Совета.
Стоять в одиночестве и бездельничать я не мог, поэтому схватил нейлоновую сумку и ушел в раздевалку спортзала, где занялся тем, чем обычно занимаются в раздевалках. Там было людно. Из обесточенного города то и дело прибегали эйнхерии, надевали доспехи и хватали оружие из оружейного сейфа.
Я успел раздеться до трусов, когда мужчина размером с небольшого белого медведя захлопнул шкафчик и удалился, по пути застегивая накладку на предплечье, и в раздевалке не осталось никого, кроме меня и джентльмена Джонни Марконе.
Барон-разбойник Чикаго в майке и слаксах надевал чешуйчатый жилет из какого-то высокотехнологичного материала. Судя по тесной посадке, броню изготовили на заказ. Я лишь однажды видел Марконе без костюма, и в тот раз он находился в скверной форме. Несмотря на возраст, барон отличался телосложением боксера-полутяжеловеса. Мускулы его предплечий натягивались, как стальные канаты. Наконец Марконе справился с жилетом, надел рубашку и стал застегивать ее на все пуговицы.
Вы забыли следующий шаг в процессе одевания, Дрезден? спросил он, не глядя на меня. Или это что-то вроде сексуальной рекогносцировки?
Перепалка в раздевалке? Неужели? Я с громадным достоинством натянул джинсы, по штанине зараз.
Я-то думал, такие разговоры вам по душе, парировал Марконе.
Я фыркнул и продолжил одеваться. Марконе нацепил портупею с пистолетом под каждой подмышкой.
Чуть раньше я видел, как вы говорили с титаншей.
Казалось, он смотрел в другую сторону, но я понимал, что барон не выпускает меня из виду.
Следующие слова были позорными и горькими на вкус, но я сумел их произнести:
Это был храбрый поступок.
Ого! Марконе криво усмехнулся. Трудно было это сказать, наверное?
Не представляете насколько, кивнул я и сплюнул в корзину для мусора.
Марконе влез в пиджак и разгладил его так, чтобы ткань скрыла пистолеты.
Знаете, чем храбрость отличается от безрассудства, Дрезден?
Любой страховой агент ответил бы, что ничем.
От шутки он отмахнулся, будто та не заслуживала реакции, и продолжил:
Все дело в ретроспективном взгляде. Пока не увидишь долговременных последствий, любое действие будет одновременно храбрым и безрассудным. И ни тем ни другим.
Что ж, сказал я, по-моему, вы только что заслужили медаль Шредингера.
Секунду-другую Марконе обдумывал мою фразу, а потом застегнул еще одну пуговицу.
Да. Наверное, заслужил. Он помолчал, глядя на меня. Не припомню, чтобы вы были в зале, когда я говорил с Этне.
Может, я наконец-то научился не лезть на рожон?
Не в этом дело. Марконе склонил голову к плечу и нахмурился. Честно говоря я не заметил бы вас только в одном случае. Если бы вас там не было.
Ладно, хорошо. Иногда и плохие парни бывают правы более или менее. Я умолк и продолжил одеваться.
Дрезден, сказал Марконе, мне нравится работать с вашей королевой. Дела она ведет просто восхитительно. Но не думайте, что между мной и вами возникла хоть какая-то личная приязнь.
И в мыслях не было, отозвался я.
Вот и славно. Значит, нет необходимости объяснять, как сурово я буду вынужден отреагировать, если вы с помощью одной из типичных для вас махинаций рискнете покуситься на мою территорию или суверенные права, обеспеченные Неписаным договором.