Солнце за горизонтом половину своего масляного бока спрятало, решивши, что будет уже моршанцев мучить. Ночной свежести, что до костей пробирает, не наблюдалось, но духотный воздух уступил место слабой прохладе. Мих вдохнул полной грудью и решил: будь что будет, а дворянский наказ выполнит.
Тут и извозчик вожжи натянул, крикнул: «Ну стой же, кормилица!» Высокие колеса вращаться перестали, и пролетка замерла, вперед накренившись.
Малышевский переулок, заключил возчик.
Мих и сам видел. Доходные дома, коих здесь пребывало в избытке, склонились над орчуком как кот над попавшей на берег рыбехой. Высокие, пятиэтажные, уходящие далеко вглубь, ютившие в своих бесконечных коридорах рабочих, мастеровых и чиновников средней руки, являлись здесь единственной достопримечательностью. Ну, разве еще церковь Симеона Исповедника, что в квартале западнее, в которую Мих, как человек православный, хаживал.
Вот что в истинном, славийском православии орчуку нравилось, так это терпимость и смирение. Всякий мог в храм прийти: и гоблин, и аховмедец, и диковинный народ айта (последних, конечно, Мих воочию не видел, но много чего презабавного слышал). Каждый «преподобие» тебя выслушает, мудростию поделится, денег не возьмет. На то и святые люди
С тяжелым сердцем Мих пролетку проводил и направился к самому худому из всех здешних зданий. Остальные высились гигантами, а тот, что с нумером «10» (грамоте покойный отец, земля ему пухом, орчука выучил, хоть и тяжело пришлось науку в большую зеленую башку вдалбливать), сгорбился покатой крышей, того и гляди посыплется глазенки-окна на Малышевский стыдливо опустил да дверь рассохшуюся чуть приоткрыл. Мол, заходи, мил человек, не взыщи.
Орчук в парадной оказался, нос брезгливо поморщил от кислого запаха щей, да стоит, не знает куда себя деть. Дом оказался совсем неказистым внутри еще меньше, чем снаружи.
Пансионат, презрительно бросил Мих.
Что сие слово значит, он не помнил. Вычитал из какой-то папенькиной книги, когда тот жив еще был. Орчук любил изредка удивлять людей подобными заковырками, коих у него за пазухой имелось в достатке. Однако сейчас было не время и не место. Пора и с его благородием что-то решать.
Мих подошел к ближайшей двери и тихонько постучал по ней, отчего несчастная чуть не слетела с петель. Впрочем, как давно для себя заметил орчук, мебель и прочую безделицу деревянную стали делать в последнее время дрянную.
Ах вы, окаянные! раздался скрипучий голос.
Дверь отворилась, обнажив в утробе проема небесное создание лет семидесяти в белом чепчике, и тут же попыталась закрыться. Но с Михом такие номера не проходят. Он выставил ногу и вежливо, насколько ему показалось, поинтересовался:
Благородие куда снесть?
Только теперь старушка разглядела, что куль на руках у орчука и не куль вовсе, а ее давний знакомец, снимающий квартиру на самом верху, мужчина обходительный и вежливый. Хозяйка испуганно ойкнула, но дверь закрыть ей по-прежнему мешала нога зеленокожего незнакомца.
Приказано его благородие до дому снести. Скажете, куда положить, я и пойду, напирал Мих.
Хозяйка, за минуту перебравшая в голове все виды смерти, которые могут с ней произойти, мучительные в особенности, пребывала в состоянии тихой истерики. Но и незнакомец отступать не намеревался. Напротив, в своей требовательности он становился все сердитее.
Живет где благородие? рыкнул он.
Справедливости ради, Мих все еще пытался вести себя учтиво, но в глазах одинокой пожилой женщины уже плескалось такое море отчаяния, что появись здесь сам Государь Император, на хозяйку это не произвело бы ровно никакого впечатления. Однако короткий вопрос все же возымел действие.
Наверху. Последняя комната справа.
Зеленая босая ножища наконец убралась с порога, и старушка с удивительной для ее возраста прытью захлопнула дверь. Огроменная туша с бездыханным а скорее всего, уже и убиенным Витольдом Львовичем направилась наверх, натужно скрипя ступенями.
Мих поднялся на третий этаж и, наученный советом доброй женщины, направился к нужной двери. Шарить по карманам благородия орчук не стал воспитание не позволило. Он лишь тяжело надавил плечом, и замок, бывший совсем плохеньким, податливо скрипнул и полетел вместе со щепой от косяка на пол.
«Квартиры», о которых обмолвился дворянин, представляли собой две комнатки. Первая ее Мих окрестил приемной имела стол в середине, заваленный книгами и картами, старый продавленный диван и два гнутых стула. Вторая совсем темная, вследствие чего орчук ударился коленом о нечто твердое, была спальней с пружинистой панцирной кроватью. Туда Витольда орчук и свалил. Походил вокруг, нашел и запалил лучину, после чего вернулся к забывшемуся аристократу.
Орчук потрогал лоб, поцокал языком. Его благородие охватил лихорадочный жар. Бедняга все время намеревался куда-то устремиться, дергал ногами и руками. Пришлось Миху попридержать его. Когда высокородный немного успокоился, орчук осмотрел комнаты тщательнее и обнаружил пузатый чайник с изогнутым носом. Оторвал от своей рубахи кусок холстины, промокнул его, положил на горячий лоб Витольду Львовичу. Приподнял голову и в довершение всего напоил несчастного водой. После этого его благородие забылся окончательно, изредка беспокоимый короткой внезапной судорогой, что проходила так же быстро, как и проявлялась.
Пока Мих суетился, в дверь, что была прикрыта, постучали. Звук вышел негромкий, но очень уверенный. Не «ТУК-ТУК», как костяшками пальцев обычно обозначаются соседи, а «тук-тук-тук», говоривший о самом серьезном намерении пришедшего.
Не заперто, сам орчук вышел в переднюю, поднял руки и прижался к стене.
Предчувствие его не обмануло. В дверях стояли околоточный надзиратель с городовым. Низенький даже по сравнению с обычными людьми чиновник держал в руках самый настоящий револьвер. У его помощника тоже кобура была, однако гулял там один ветер. Про то каждый мальчишка знает, что низшим полицейским чинам вроде как и положено огнестрельное оружие, но возможностей всех снарядить у власти пока нет. Так и ходят с одними шашками.
Миху повезло: околоточный оказался хоть и сердитым стариком, но все же с разумением. Пистолета с зеленого здоровяка он не свел, но рассказ о дуэли выслушал. Более того, сам в спальню прошел, пощупал пульс и послушал дыхание его благородия. Орчук все это время перед городовым стоял ни жив ни мертв. А как иначе, эти обучены враз шашку из ножен доставать, почти все из отставных солдат и унтер-офицеров. Дуру включи да дернись тут тебе конец и придет.
Как раз, когда самый страх пошел, Миху в голову мысли опять глупые полезли. Вот убьет его сейчас городовой как есть мундир испачкает. Аж жалко. Черный, ладно пригнанный, не иначе на заказ сшитый. Вон у него какой рост почти три аршина, выше самого орчука.
А это не ты ли, часом, Терентия, присяжного поверенного, сын? вернулся околоточный.
Истинно так, Ваше благородие, отозвался Мих.
Хороший был человек. Значит, звать тебя Михайло. Слышал я о тебе, слышал, да не думал, что встречу. Вы же с отцом где-то на Старых Вешках жили?
Да, у папеньки там контора была. Сейчас я на Никольской обитаю.
Эк тебя занесло, крякнул околоточный. А я Артемий Кузьмич. Твой отец в свое время моего брата Ну да ладно, он собрался, сдержал нахлынувшие чувства и продолжил с некоторой суровостью: Раз уж взялся за его благородием смотреть, остаешься с ним. Утром я зайду справиться. Это ж надо чего учинить, дуэль до Поглощения! Скандал будет, скандал.
Но я
И не спорь, Михайло, не спорь. Только в память об отце тебя в участок не забираю. Замечательный был человек, тебя вот вырастил.