Афанасий Николаевич застал его в библиотеке, где Дмитрий выбирал книги, необходимые для экзаменов.
Книги ищешь? Бери побольше, посоветовал дед. Мои любимые в моём кабинете, так что эти дарю! А если нет чего скажи, дам денег, докупишь. Книги это святое, на них никогда не скупись.
Спасибо! от души поблагодарил Митя. Послушайте, Афанасий Николаевич, решил он вдруг высказать давно тревожившую его мысль.
Ты чего, Митинька? почти возмутился дед. Или вопрос серьёзный, раз ты меня по имени-отчеству величаешь? Садись, поговорим.
Митя присел на краешек дивана-рекамье, водрузив на колени стопку отобранных книг.
Я, знаете, что хотел спросить Вот имение это, оно чьё?
Хм Дед сел рядом и сплёл пальцы. Пока моё вроде бы, а что? Отца твоего наследство, исправился он, глядя на внука.
Да вот мать всё говорит, что мне им управлять достанется, Митя встретил взгляд Афанасия Николаевича в упор и продолжил, потому что отец на это не способен. А у меня другие планы на жизнь! Я хочу служить в Государственной коллегии Иностранных Дел, мне уже место обещано, хочу путешествовать, а не жить здесь один. Да и не умею я имением управлять!
Да и я не умею, тихо, как бы про себя, сказал старший Гончаров. Так на то управляющие есть. Да и жив я пока! он с вызовом выпрямил спину. Рано Наталья Ивановна меня хоронит.
Она говорит, осмелел Митя, что все управляющие воры, и имение скоро с молотка пойдёт, а нам ничего не достанется.
Ишь ты, сердито усмехнулся дед, делит уже моё имущество. А ведь у неё и своё имение есть. Но ты, Митинька, не бойся. Если тебе нужна будет моя помощь и поддержка пиши, я вышлю денег, сколько смогу. Очень я хочу, чтоб мой старший внук стал большим человеком!
Митя горячо благодарил, хотя был уверен, что сам сможет справиться с любыми трудностями и просить не станет.
Уезжал Дмитрий один остальным спешить было некуда. Перед отъездом раньше всех проснувшаяся Таша неожиданно бросилась ему на шею и расплакалась.
Ну что ты, утешал он сестрёнку, гладя по ещё мягким волосам, ты же любишь бывать у деда.
Да! всхлипнула девочка. Но ведь и ты любишь, я знаю! Мне тебя жалко!
Отъехав от имения, Митя ещё долго улыбался. «Как есть дикарка», думал он о сестре умилённо.
Отдых пошёл Мите на пользу, и экзамены он сдал блестяще. Тёплое и уютное место актуариуса в Государственной Коллегии Иностранных Дел досталось ему благодаря отличным оценкам и немного тётке-фрейлине. Теперь Дмитрий мог гордо считать себя одним из «архивных юношей», а большая часть любомудров стали его коллегами. Работа в Московском Архиве была несложная, но требующая аккуратности и внимательности. По понедельникам и четвергам служащие приходили в архив, с утра приводили в порядок отчётность по судебным актам и прочим постановлениям, а уже после обеда сходились за дружеской беседой, сперва обсуждая дела, а затем и безделицы. Часто к вечеру общество плавно перемещалось к Владимиру Одоевскому или в Троицкий трактир выпить вина и отведать лучшей в городе рыбы. Мите очень нравилась такая служба: после шести лет заточения в пансионе, постоянной зубрёжки и прочих «радостей» студенческой жизни Архив давал больше свободы, чем юноша мог воспользоваться. Тем более что и жить он стал отдельно от родителей, как и мечтал снял небольшую квартирку в том же доме, что и Одоевский. С Владимиром они теперь виделись ещё чаще. Наверное, поэтому именно к Мите тот обратился с просьбой.
Тридцатого ноября поздно вечером Владимир сам пришёл к нему, что случалось весьма редко. В холостяцкой квартире Мити был порядок, но уюта в ней не было, и гостей он почти никогда не принимал. Этот визит казался тем более удивителен, что с Одоевским они уже встречались сегодня по службе. Утром вся Государственная Коллегия Иностранных Дел была срочно созвана для принесения присяги Императору и Самодержцу Всероссийскому Константину Первому. Сам Дмитрий был, конечно, расстроен смертью Его Величества Александра Павловича, но на Владимире просто лица не было.
Ты чего такой кислый? спросил его Митя, усадив в кресло и налив кофею. Сам он остался стоять у комода. Нынче же со всеми кричал: «Да здравствует Император!» Владимир не ответил, и Митя продолжил свою мысль: Интересно всё-таки получается, как нас настраивают на хорошее. Будь ты хоть повар в ресторации, хоть император, а помер бог с тобой, незаменимых нет. Да здравствует новое и лучшее! он поднял свою чашку с кофеем в салюте.
Да какое лучшее! вспылил Владимир, чуть не облив подлокотник. Нашей Отчизне нужен мудрый государь, заботящийся о благе Родины, а не польский главнокомандующий!
Митя даже растерялся от таких пламенных речей приятеля. Пытаясь перевести разговор на другую тему, он спросил:
Ты из-за этого не спишь в такой час? Завтра бы обсудили у тебя со всеми, а про себя тут же решил назавтра пойти к матери, чтобы не участвовать в дискуссии. Хотя дома, наверное, тоже будут страдания на публику. Владимир хотя бы искренен.
На самом деле, нет, Одоевский закрыл глаза, отпил из чашки, вздохнул и снова посмотрел на Дмитрия. Как ты думаешь, в столице будут празднования?
Наверное, пожал плечами Митя. Может, и у нас будут. А ты в столицу собрался, что ли? Это ж дней пять на почтовых.
Ну, можно и быстрее доехать, ты не бывал разве?
Давно не был, смутился Дмитрий, не желая упоминать, что в Петербург он ездил разве что в детстве, а после недосуг было.
А хочешь попасть? прищурился Владимир, уже полностью владея собой.
Митя задумался, взвешивая.
Тебе надо там что-то? догадался он.
Владимир поёрзал:
Письмо передать. Брату.
Я думал, ты вместе предлагаешь поехать, возмутился Митя. А что сам-то, не хочешь на празднества попасть?
Надобности у меня тут, отвёл взгляд Владимир. Сделай доброе дело! почти взмолился он вдруг. Боюсь я за Сашку. Наворотит делов.
Дмитрий молча допил кофей, поставил чашку на комод, обтёр ладони друг об друга, вздохнул.
Написал уже брату-то? Давай сюда, Владимир вынул из внутреннего кармана сюртука письмо, запечатанное фамильной княжеской печатью Одоевских, и передал Мите.
Я там упомянул тебя, что, мол, Гончаров Дмитрий Николаевич, податель сего, добрейшей души человек и мой лучший друг, поживёт у тебя, братец, с неделю, посмотрит красоты столицы нашей.
А если б я не согласился? изумился Митя.
Ну переписал бы. Но сам посуди, какая прекрасная возможность увидеть Петербург! Да ещё и в такое время! Там, может, и до Нового Года задержишься, если понравится. На службе я всё улажу, тебя отпустят!
Ну ты и бестия! почти восхитился столь плотно взятый в оборот юноша. Одоевский намеренно или случайно почуял его тайное желание повидать мир. Пусть всего лишь столицу. Ладно, договорились.
Владимир даже сам выправил подорожную для Дмитрия, придумав какую-то служебную надобность в Петербурге. Но пока суд да дело выехать удалось только через неделю. Мать, узнав, что сын едет в столицу, тоже придумала ему поручение попасть на приём к высокопоставленным знакомым, чтобы это поспособствовало повышению по службе. Но сперва нужно было заехать к Александру Одоевскому.
Дорога на Петербург была переполнена, какое-то совершенно немыслимое количество людей рвалось в столицу. На станции то и дело врывались фельдъегери и курьеры, которые уводили лошадей прямо из-под носа, и если б у Гончарова не была указана местом службы Государственная Коллегия, он бы добирался не семь дней, а все четырнадцать.
Одоевский жил на Исаакиевской площади, напротив разрушенного одноимённого собора, который начала строить ещё Екатерина Великая, а потом каждый новый монарх переделывал на свой вкус. Покойный Александр Павлович, правда, не продвинулся дальше проекта. Возле доходного дома лежали доски, громоздился мрамор и кирпич от разобранных стен. По темноте, рано утром четырнадцатого декабря, Митя пробирался меж них в поисках своего адресата. На стук дверь отпер какой-то человек.