Словно что-то отводило меня от всех этих дел, как, впрочем, быстро увело и от больших денег. Они просто сгорели в огне первых лет перестройки. Да и писать третью книгу трилогии и намеченные повести об остальных императорах я уже не хотел, не мог
Все дело было в том, что буквально на следующий день после окончания своего романа я крестился. До этого несколько лет меня уговаривали, упрашивали, но куда там! Даже слышать о том не хотел! Говорил: и некогда, да и незачем А тут, в свой день рождения, сам не сознавая, что делаю себе самый лучший подарок в жизни, я ноги словно сами повели меня пошел в храм. Точнее, в Троицкий собор города Подольска. На следующий день во время проповеди игумен Петр, крестивший меня, сказал:
Ну вот, уже и писатели пошли креститься!
Время-то еще было не совсем открытое для веры. Только год назад страна скромно отметила величайшую в своей истории дату тысячелетие Крещения Руси
Обязательность черта, унаследованная мною от отца, заставляла меня ежедневно вычитывать утреннее и вечернее правило, ходить в храм. На службах мне мешала теснота и мнимая, как выяснилось впоследствии, духота. Да и ощущение возникало, что все это только потеря времени На что та уверенно-спокойная мысль отвечала: «Нет, так надо» и помогала мне оставаться в храме. Сердце поначалу позволяло стоять всего по пять, потом по десять, затем по пятнадцать минут. Но впоследствии я стал выдерживать и всю службу до конца.
Кроме этого, почему-то появилась потребность читать молитву преподобному Сергию Радонежскому. Молитва эта длинная, несколько раз я хотел оставить ее, но все та же мысль, противиться которой я почему-то не мог, не давала мне этого сделать И я читал ее да не раз, а по три раза каждый день! Сначала по молитвослову, потом наизусть
Теперь с живым интересом я мог читать только книги на духовные темы. И так как не быть писателем я уже не мог, появилось желание написать большой исторический роман о жизни самых первых христиан, ни много ни мало о самих первоверховных апостолах Петре и Павле! Особенно интересовал меня Павел, точнее, его длительные путешествия, которые давали большой простор для книги.
Почему-то сердце мое сразу расположил спутник апостола Павла в его первом путешествии апостол Варнава. Именно он в свое время привел поверившего во Христа Павла к апостолам в Иерусалим. Это было видно даже из весьма скупых данных тех книг, которые имелись в моем распоряжении. А какова была сила его веры! Меня просто потрясло то, что он, продав оставшееся ему в наследство от родителей богатое имение, все деньги до единой лепты положил к ногам апостолов. (Ну как тут не вспомнить одобренный самим Христом поступок бедной вдовы, которая отдала Богу две свои последние лепты?) Как можно отдать все, ничего себе не оставив, я тогда никак не мог понять
А жизнь тем временем продолжалась. Сердечные приступы время от времени приходили вновь, правда, страх от них уже не был паническим. Я начинал верить в то, что не уйду навсегда, и знакомая уверенно-спокойная мысль, утешая меня, подтверждала: «Да, это действительно так!»
Снова замелькали разные города, куда я переезжал с тяжелой сумкой, в которой была моя неразлучная спутница портативная печатная машинка Словно кто-то вел меня по жизненному пути. Порой я даже удивлялся некоторым обстоятельствам и совпадениям, которые были самыми настоящими чудесами. Ища пристанища, хотя бы временного места для работы над задуманной книгой, я шел, ехал и одновременно размышлял о путешествиях главных героев по древним городам и царствам, словно в каком-то забытье
И вдруг словно очнулся, обнаружив себя в небольшом, но необычайно красивом заснеженном городке Выкса, где в созвучии со своими рабочими мыслями вдруг совершенно неожиданно услышал уже ставшее мне родным имя Варнава
«Старец». Поэма, или повесть в стихах (продолжение)
Трамвай промчался с трелью звонкой
Как раз у ближнего угла.
«А в этом доме я девчонкой,
Вдруг вспомнила она, жила!..»
И словно яркий луч мгновенно
Ей память высветил до дна:
Да так, что прямо через стены
Даль детства сделалась видна!
Снег смех Рождественская елка
Повсюду дамы, господа
И маски зайцев, белок, волка,
Совсем не страшного тогда!
На елках людям не до страха
Всем было весело!.. Но тут
Отец с почтеньем ввел монаха,
Как тот сказал на пять минут.
Взгляд словно с ангельского лика
(Знать, так душа была чиста).
Он всех от мала до велика
Поздравил с Рождеством Христа.
Затих смущенно шум веселья,
И только слышалось вокруг:
«Смотри, монах!» «Да что здесь келья?»
«Это же Старец!» «Как сам, вдруг?!»
«Кто он такой, скажите, право,
Я тут случайно приглашен!»
«Отец-утешитель Варнава!»
«И чем же утешает он?»
«Всем и молитвой, и советом,
Как среди мира жить сего,
На жизненный вопрос ответом.
Да разве перечесть всего?»
«Сам государь к нему недавно
В скит Гефсиманский приходил!
А уж народ туда подавно
Давно дорогу проторил!»
Все гости с радостью немалой
Взирали в трепете святом
На старца в рясе обветшалой,
С наперсным золотым крестом.
А тот спеша, как обещался,
Покинуть вскоре этот зал,
Людей благословлял, прощался
И каждому совет давал.
Седой, уставший от дороги
И долгих многотрудных лет,
С трудом передвигал он ноги,
Хотя в глазах был бодрый свет.
Так он дошел до елки самой,
Теснимый множеством людей,
И оказался рядом с мамой,
А после мамы перед ней.
Она была тогда «снежинкой»,
И батюшки Варнавы взгляд
С веселой, радостной лучинкой
Одобрил тот ее наряд.
Но тут же старец стал серьезным,
Как будто вдруг увидел то,
Что показалось ему грозным
И больше не видал никто.
Он поднял голову и ясно
Сказал, чтоб слышно было всем:
«Мы думаем, что все прекрасно
И правильно, а между тем
Грядут великие лишенья
И поругания святынь:
Повсюду скорби, кровь, мученья,
Куда лишь только взор ни кинь!..
Но жив Господь! Когда уж станет
Терпеть совсем невмоготу,
Народ как ото сна воспрянет
И возвратится ко Христу!
В конце духовной этой драмы,
Хотя и не на много лет,
Восстанут из развалин храмы
Перед концом придет рассвет!»
Сказал все это он, оставив
В недоумении гостей,
И, белый бантик ей поправив,
Стал обращаться только к ней.
«Когда найдет на город ночка
Средь бела дня, он ей сказал,
То, не раздумывая, дочка,
Беги скорее на вокзал!»
«Какой вокзал? она спросила.
И разве днем бывает ночь?»
«Да, здесь пойдет на силу сила.
Но ты беги отсюда прочь!
Спасешь себя и своих деток!»
Он с лаской на нее взглянул
И, улыбнувшись, напоследок
Тихонько на ухо шепнул:
«Ты вырастешь и все припомнишь
И как случится что в судьбе,
Скорей зови меня на помощь,
Я буду помогать тебе!»
Она смотрела с удивленьем,
Не понимая ничего,
С обычным детским нетерпеньем
Ведь было ей лет пять всего
Да-да, тогда ей точно было
Немногим более пяти.
А надо ж правда, не забыла,
Само вдруг вспомнилось в пути!
Глава 4. Два Варнавы
В Выксе при первой же возможности я отправился в большую светлую церковь, где исповедовался, причастился и благословился на пребывание в сем граде у настоятеля (который оказался еще и отцом благочинным) протоиерея Геннадия Колоколова.
Судя по фамилии, батюшка был из священнического рода. Раньше в семинариях часто давали соответствующие церковному сану фамилии: Рождественский, Преображенский, Успенский, Фаворский, Покровский Отец Геннадий как будто сошел с пожелтевших фотографий царских времен, и в нем удивительным образом сочетались редкостная обстоятельность с живостью характера. К этому еще можно прибавить очень добрый, даже ласковый взгляд, сразу располагающий к себе.
Он с благодарностью принял от меня в подарок мои недавно изданные книги и сам в свою очередь стал показывать снимки, сделанные, судя по датам, совсем недавно. На них можно было увидеть, каким был храм до восстановления. Даже не верилось, что за совсем короткое время батюшке удалось поднять церковь из руин до такого благолепия! Но тут произошло то, что сразу развеяло все мои сомнения. За воротами церковной ограды показался цементовоз. Протоиерей, оборвав себя на полуслове, вдруг сорвался с места, выбежал на улицу и, став посреди дороги с риском для жизни, остановил машину.