После освобождения ехать в Нижнюю Тамбовку я отказался. Не хотелось сталкивать лицом к лицу со «свидетелями по моему делу». Я стал преподавателем в Комсомольском судостроительном техникуме, довольно крупном учебном заведении на Дальнем Востоке. Сейчас вышел на пенсию. Получаю 633 рубля и живу большей частью в 35 км от города, где имею пчел и столярную мастерскую. В город приезжаю редко, раз в месяц, а то и в два. Жена тоже получает пенсию, но работает. Она имеет Орден Ленина, значок «Отличник народного просвещения», звание Заслуженная учительница. Получает пенсию 734 руб.
Ну, я расписался! Думаю, ты на меня за это сердит не будешь. Вот уж встретимся и наговоримся! Если это удастся, то берегись раздавлю в своих объятьях.
Твой ПетрПриведу здесь и ответное письмо Василия Степановича Семенова, написанное перьевой ручкой на тетрадных листках:
Дорогой друг, Петр Григорьевич!
Сегодня получил твое письмо, что со мною сделалось! Все, из чего часть забыл, а остальное постепенно тоже забывается, вдруг воскресло. И стало так жаль всего. А главное, появилось сильное желание увидеть своих настоящих друзей. У меня их было немного. А осталось, и того меньше. Ты, Петр Григорьевич, занимаешь самое первое место! Я потерял всякую надежду узнать о тебе что-нибудь, и вот вдруг через 19 лет, разделяющие нас, это письмо! Прочитав, я был готов лететь к вам, если бы это было возможно. А как захотелось поговорить, посидеть с твоей семьей. Да что поговорить, я бы хотел жить рядом с вами. И это общение принесло бы мне некоторое утешение взамен многого утраченного. Как мне согревают душу воспоминания!
Да, Петр Григорьевич, тебе против меня повезло. Я прошел все стадии, а тебе пришлось испытать только половину. И, слава Богу!
Дорогой Петр Григорьевич! Если можешь, ответь на мои вопросы. Не знаешь ли ты, как сложилась жизнь Борзовой Лизы, она была учительница первых классов. Я ее любил. Что с ней?
После моего ареста моя комната осталась без надзора. Не слышал ли ты от людей, куда ушло все содержимое? Говорить о вещах глупость. Не они меня интересуют. У меня были хорошие фотографии отца и матери. Может, они сохранились каким-то чудом.
Теперь о себе. В 1946 году меня освободили, и я снова стал гражданином. Гражданином с паспортом, но без диплома и без права выезда из сибирского города Мариинска. На работу не принимают. Как скажешь какому-нибудь директору школы, что сидел по 58 статье, так словно удар обухом по голове. Так я ходил от одного к другому, проживая деньги и доедая свой лагерный хлеб, что выдали мне при освобождении. Был сентябрь, погода на мое счастье теплая. Стал я ходить спать около одного болота. Так жил месяц. Но вот у меня все кончилось, и деньги, и еда. Что делать? Пошел я в органы, какие, ты догадываешься. Там мне ответили, что они не дают рекомендаций на устройство. Вернулся я опять к своему болоту в камыши. Есть хотелось, и пошел я в поле накопать себе пустой картошки. Скажу честно, я не прятался, когда воровал картошку. Даже хотел, чтобы меня осудили вновь. Там все-таки крыша над головой и какое-то питание. Но ничего не случилось. Так на картошке без соли я прожил еще 20 дней. Днем я ходил по городу. Однажды мне вдруг пришла мысль заработать рисованием. На заборе висела старая афиша, я сорвал ее. С обратной стороны она была чистая. Усевшись на тротуаре, я стал предлагать прохожим нарисовать их углём. Кто-то согласился. Это было время выборов. Один полувоенный гражданин обратил внимание на мое рисование и предложил мне нарисовать портрет депутата звеньевую из одного сибирского колхоза. Я согласился с радостью и с жаром отдался работе. Портрет был готов, мне заплатили хорошо, но не деньгами, а продуктами. Я сказал своему благодетелю, что не могу принять такую плату, так как живу на болоте, и все это у меня там пропадет без пользы. Это решило мою судьбу. В тот же вечер я был вызван к управляющему местным межрайторгом, и от него я получил работу. Мне дали помещение, которое до этого пустовало, и я открыл в нем художественную мастерскую. Некоторое время работал один, затем довел мастерскую до 12 человек. Начальство было довольно моей работой, а заказчики всегда в восторге. На работе через клиентов мои знакомства расширялись. Слух о нашей художественной мастерской дошел до Новосибирска (наш областной центр). Меня пригласили в Новосибирск и предложили расписать вокзал. Я согласился и со своей бригадой целый год работал над росписью вокзала. Это очень громадное здание. Нам хорошо заплатили. Лично я получил тогда 68000руб. Я стал походить на человека. Купил себе дом, женился. Жена у меня инженер. Она была выслана из Москвы и в войну работала на одном эвакуированном заводе. После, когда завод вернулся из Сибири, она получила назначение на один из заводов в Пензенской области. Так вместе с ней я оказался там, где сейчас живу. Работаю не учителем, а художником. Иногда преподаю на курсах по подготовке в ВУЗ. Теперь, дорогой Петр Григорьевич, я опять «чистый» человек, т.е. я и грязным никогда не был, это меня сделали таким по бумагам. Меня теперь полностью реабилитировали. Прислали мне мой диплом об образовании. Весь срок записан как трудовой стаж.
Живу я теперь в хорошей квартире со всеми удобствами. У меня двое детей: сыну 9 лет, а дочке два года.
О себе пока хватит. Большой привет Домне Георгиевне!
Пиши, Петр Григорьевич! Всегда отвечу.
Не стану анализировать обстоятельства, связанные с ГУЛАГом.
Писатели Шаламов, Домбровский и, конечно, Евгения Гинсбург сделали это блестяще художественно и убедительно документально.
В нашей семье эта тема была обсуждаемой и важной. Позднее вспоминали и библиотеку Домны Георгиевны, конфискованную в 1938 году. За что же все-таки «арестовали» и Пушкина и Толстого? Бабушка всегда находила простые объяснения: «Кому-то из начальников захотелось иметь эти книги у себя». Моя мать была склонна видеть политический подтекст: «Кто-то из авторов, включенных в эту библиотеку, был запрещен. Все время появлялись списки запрещенных писателей. Особенно поэты им были не по душе».
Но кто именно из писателей или поэтов заставил все прочих, включенных в «Библиотеку мировой литературы», одобренную Горьким, оказаться в темном подвале спецхрана или сгореть в уничтожающем костре? Ответ нашелся в годы перестройки и гласности. Нарком просвещения Бубнов Андрей Сергеевич, от имени которого Домне Георгиевне была подарена библиотека, и чья личная подпись стояла на одном из томов и факсимиле на прочих, был сам ко времени ареста Ахмылина уже не только арестован, но и расстрелян. Из-за его подписи и не пощадили мировую литературу.
Андрей Сергеевич Бубнов имел яркую революционную биографию, насыщенную активной деятельностью во имя светлого будущего человечества Широта его партийного кругозора определялась опытом его борьбы. С 1929 по 1937 год он Нарком просвещения. Занимался ликбезом, обеспечивающего ликвидацию массовой безграмотности народа. Нарком ратовал за обязательное начальное образование, а также за необходимый определённый уровень политехнического образования. Способствовал созданию издательства детской литературы. В 1937 году он был арестован за антисоветскую деятельность, приговорён как «немецкий шпион» к смертной казни. Расстрелян и захоронен на полигоне «Коммунарка». В марте 1956 года реабилитирован и восстановлен (посмертно) в партии.
В 1984 году была выпущена почтовая марка СССР, посвящённая Бубнову.
Моя мать всегда восторгалась своим отцом, говорила, что он был человеком увлекающимся и незаурядным, и в увлечениях добивался многого. Пётр Григорьевич очень любил природу, блестяще знал животный и растительный мир Дальнего Востока. Тайгу он выучил настолько, что запросто водил в походы своих студентов и даже иногда шел по тайге в качестве проводника с геологами. Он был членом Всероссийского географического общества. Большая часть населения нашей страны, как в довоенный период, так и позднее жила или, правильнее сказать, выживала за счет личного подсобного хозяйства. Люди старались по возможности иметь огородик для собственной картошки или сарайчик, чтобы держать кур и поросенка. Может быть, отсюда неистребимая любовь народа к дачам, где всегда что-то выращивают, сеют и сажают.