Варсанофьев, мой заместитель, тоже Серёга, был дембелем: через пару месяцев ему предстояло уехать домой. С ним, я считаю, мне повезло. Он был земляком ротного так получилось, что они оказались из одной чувашской деревни и оба по национальности чуваши. Их родители хорошо друг друга знали. Младший Серёга боялся подвести старшего, чтобы в деревне не опозориться служил исправно и был для односельчанина опорой.
Ростом бог не обидел, сильный и очень дисциплинированный сержант. Спуску не давал даже своим дружкам-дембелям, своим однокашникам и своему призыву. Опять же не хотел подводить командира, и друзья не могли пользоваться его привилегированным положением. В общем, не давал никаких поводов думать, что служба в подразделении у земляка мёд. Никогда не пользовался своим преимуществом и старался этот факт не афишировать. Я и сам всё это случайно выяснил спустя месяц-другой службы.
Взяв красную папку с боевым расчётом и подсвечивая себе путь фонарём, мы пошли осматривать позиции: кто где, на своих ли местах. Сначала поднялись на командно-наблюдательный пункт. КНП взвода был выполнен в виде квадратного укрепления, сложенного из железнодорожных шпал, с бойницами во все четыре стороны, обеспечивающими круговой обзор за местностью. Данное сооружение возвышалось над заставой ровно настолько, чтобы в бойницы из-за бруствера было удобно наблюдать за подходами к заставе. Это был так называемый первый пост.
Поднявшись, я разглядел в темноте пару человек: один с пулемётом Калашникова модернизированным ПКМ, второй с автоматом, оснащённым прибором ночного видения. По боевому расчёту в случае нападения на заставу на КНП взвода должно было находиться управление взвода, пулеметчик, замкомвзода (в просторечии «замок»), стрелок-санитар, санинструктор и ваш покорный слуга непосредственно командир взвода.
«Санинструктор Иванова», прочёл я в боевом расчёте. «А где э-э вроде женщин тут нет?» «Она дежурит в санчасти, живёт в гарнизоне», сообщил мне сержант. Вне учений и боевой работы женщины-санинструкторы, которые по штату находились в мотострелковых ротах, несли свою службу в гарнизонной санчасти, выполняя там свои медицинские обязанности. Когда рота в полном составе выдвигалась на учения или на боевую задачу, санинструктор занимала своё место в подразделении и работала непосредственно с ним, переходя, как и положено, в подчинение командиру роты.
Остальные ребята по боевому расчёту на КНП находились правильно. Я посмотрел в ночь через бойницы, пытаясь определить, где остальные позиции, но тут замкомвзвода выступил вперёд и сказал: «Идёмте, товарищ лейтенант, я сейчас покажу». «Ага, как же, так я и позволю меня вести», пронеслось в голове. «Я сам первым пойду», и мы направились ко входу в УС.
В основании бруствера между внутренней территорией заставы и рвом, окружавшим заставу, было вкопано инженерное сооружение в виде стальной трубы диаметром метра полтора-два с большой бронированной крышкой, которая закрывалась и закручивалась, как переборка на подводной лодке. Крышки у лаза были с двух сторон. В противоположной стенке рва начинался ход сообщения и окопы УС. Таких конструкций, соответственно, было по четыре на каждую из сторон горизонта.
Мы открутили запорное устройство, и со стоном отворился бронированный люк. Пригнувшись, прошли в него и вышли с другой стороны бруствера. Темень невероятная. Серёга ещё раз попросил пустить его вперёд, но я отмахнулся и энергично двинулся по ходу сообщения. Когда я сделал два или три шага, что-то острое ударило мне в лицо, отбрасывая назад, а из глаз покатились искры. «Ы-ы-ыс-с, аккуратнее, товарищ лейтенант», сморщился Серёга.
Дело в том, что я забыл о двух рядах колючей проволоки, окружавших заставу, а нижняя струна проходила как раз на уровне глаз над окопом. В неё-то я и врезался со всего размаха.
Чертыхнувшись, я начал выбираться из хода сообщения, чтобы идти по брустверу во избежания столкновения головы с очередным неопознанным препятствием. Но сделав пару шагов, оступился и рухнул в окоп, за малым не сломав себе ногу, при этом ударился примерно так же, как бы ударился человек, неожиданно упавший в полутораметровую яму с разгона. Вылетело из головы, что ход сообщения по всем правилам инженерной мысли нужен, чтобы соединять стрелковые окопы, отходящие в стороны от него.
Сзади я услышал, как прыснул от смеха сержант. «Ёптвоюжмать!» выматерился я для порядка, отряхиваясь от земли и потирая ушибленную конечность. «Товарищ лейтенант, вы как, живы?!» с ехидцей спросил Серёга. «Чо ты ржёшь, млять, давай веди!», грубо одёрнул я. Хочешь выглядеть круто налажаешь, и надо доверять опытному проводнику сделал я для себя пару мудрых выводов, тут же подтвердившихся на деле.
Оставшееся время, пока мы проверяли боевой расчёт, прошло без травм и как-то скомкано. Я переживал о том, как выглядел в глазах сержанта. Только с утра, оглядывая в зеркале свои «боевые» раны, понял, что чуть не лишился зрения: колючки проволоки в аккурат попали по бокам левого глаза и в переносицу. Обдумывая своё нелепое ночное приключение, я решил, что такие тренировки нужно делать в светлое время суток, когда всё на виду, и можно невооружённым взглядом увидеть действия солдат. Реально оценить всю картину происходящего, указать на ошибки и довести до полного автоматизма действия взвода.
На деле же я, в силу неопытности, юношеского максимализма и лейтенантского задора, не только не дал выспаться личному составу, но толком и не разобрался, кто куда и зачем бежит по боевому расчёту: если не сориентировался днём, ночью это сделать в разы сложнее. Кроме того, пострадал мой фейс, моя нога и, конечно же, была несколько подмочена лейтенантская репутация. А по-простому говоря, с вероятностью 120% данный случай был разобран активными членами коллектива в курилке и надо мной хорошенько постебались. Думаете, это меня остановило?! Хе-хе, плохо, дорогой читатель, ты меня знаешь. Ведь это были только первые вехи моей боевой службы.
Рабочие будни
Время шло, я каждый божий день готовился к нападению бандитов и думал, что затишье это, как обычно, перед бурей. Гонял солдат по тревоге, днём и ночью, оттачивая действия взвода, и сам для себя вникал в боевые задачи, порядок взаимодействия с гарнизоном и соседними подразделениями. Огромное поле перекрывали четыре заставы три мотострелковых и одна артиллерийская.
На мотострелковых в полном составе несла боевое дежурство наша пятая рота. Артиллеристы несли свою службу на четвёртой делая плановые обстрелы местности, в основном по утрам.
Орудия выплёвывали снаряды вдаль, несколько минут стоял грохот артиллерийской канонады, пороховые газы наполняли атмосферу. Как-то раз командир артиллерийского взвода, ошибившись в расчётах, выполняя (слава богу, учебную) стрельбу, послал учебный снаряд-болванку вместо поля прямо в сарай к местному жителю, коим и развалил его наполовину. Были неприятные разборки старейшин села с нашим руководством, в результате которых лейтенант и пара бойцов купили цемент, кирпич и поехали устранять неисправность сарая.
С течением времени инциденты с местным населением усиливались пропорционально утеплению политических отношений между Москвой и Чечней. Войскам подрезали права и крылья, а местные пользовались своей безнаказанностью, чтобы самоутвердиться за наш счёт, как бы я сказал сейчас, а раньше бы я сказал выёживаться по поводу и без, стараясь досадить нам всеми возможными способами. Об этих моментах я напишу позже, хотя всё это не очень приятно.