Баркас медленно рассекал глянцевые воды, тихо, без всплесков, ему тоже было что вспомнить. Одно время они с ним дружили. Лада всегда хлопала его по борту при встрече и разговаривала, если никто не видел, доверяя тайны, о которых не знал даже брат.
Про Юрку вспоминать было больно до сих пор. Порой, когда очень хотелось выговориться, она ехала на кладбище и сидела на могиле. Говорят, когда дом загорелся, брат ночевал в конюшне. Их кобыла грозила ожеребиться, он переживал и не хотел её оставлять, да так и сгинул в огне вместе с ней. Юрка был особенный, замкнутый с людьми, но добродушно открытый в общении с детьми и животными. Поэтому возле него постоянно роилась ребятня разного возраста, с удовольствием внимающая его рассказам о лошадях, коровах, а также жирафах и другой заморской живности.
В семье никогда не замечали его странности, они просто были и всё, но злые соседские языки, нет-нет, да кидали что-нибудь оскорбительное в сторону брата. Мама, если слышала, плакала, спрятавшись от всех, а отец белел лицом, но в перепалки никогда не вступал. Говорил, что бесполезно давать в морду за невежество. А вот Лада часто кидалась с кулаками на обидчиков брата. Вся детвора знала, что Юрка под её защитой, даже взрослые парни уважительно поглядывали на неё, решительно закрывающую брата, без страха стоящую перед огромными старшеклассниками.
Речной трамвайчик, сделав круг, причалил к набережной. Звёзды отступили, словно испугались городских огней, стали почти незаметными, блёклыми, как воспоминания, которые тускнеют с течением времени, уступая место чему-то новому. Пассажиры ночной прогулки разбежались по освещённым дорожкам парка. Лада тоже направилась к ближайшей автобусной остановке. На предпоследний рейс она уже опоздала, а до последнего оставалось полчаса, поэтому можно было не торопиться.
В их семье было не принято торопиться. Отец всегда учил грамотно распределять своё время, не тратить его впустую. Коллеги, порой, удивлялись, как Лада всё успевает и никогда не опаздывает, а для неё это было обычным делом. Отца она очень любила, даже скорее боготворила. Он навсегда стал эталоном мужчины, по которому Лада равняла всех встречавшихся на её жизненном пути. Борис по этой шкале не дотягивал даже до сорока процентов, но она была реалисткой и понимала, что второго такого, как отец, вряд ли найдёт. Просто знала, если выбрала мужа, меньше, чем наполовину, оправдывающего ожидания, то нечего надеяться на стопроцентную отдачу.
Лада уже почти дошла до автобусной остановки. Дорожка из гравия резко оборвалась, уткнувшись в кусок старого выщербленного асфальта. Почему-то этот факт напомнил, как отец любил столярничать. Он сам построил дом, каждый наличник выпиливал, покрывал какими-то специальными составами, казалось, колдовал над ними. После работы никогда не сидел без дела: садил деревья вдоль дороги, ремонтировал крышу в старой школе, чинил стулья и кровати в стационаре, где работала мама. Ему не платили, просто просили по-человечески, и отец помогал. «Потому что кто-то должен это делать», говорил он соседу, который крутил пальцем у виска, искренне не понимая, зачем горбатиться за бесплатно.
Бабушка тогда так и не смогла добиться правды. Все понимали был поджог. Не могли дом и все пристройки сгореть одномоментно, так быстро, что ни люди, ни животные не успели выскочить. Знали, подозревали чьих рук дело, но молчали, прятали улики, и в результате списали на несчастный случай. Потом землю купил местный бизнесмен и построил один из первых в городе торговых центров. Хорошее было место, прибыльное, но пропахшее дымом и кровью. Лада с бабушкой туда не ходили. На вырученные деньги купили небольшую двухкомнатную квартирку на окраине города, подальше от того района.
Автобусная остановка освещалась одной обычной лампочкой, которая раскачивалась на проводе, иногда искрила, обещая вот-вот перегореть. Её свет рождал причудливые тени, жутковатые порой. На скамейке внутри остановки кто-то заворочался, Лада испуганно отшатнулась. Пьяниц она побаивалась. Однако характерного запаха, сопровождающего алкашей, не почувствовала. Из темноты послышались невнятное бормотание и тихий шелестящий шёпот, как будто зовущий на помощь. Набравшись смелости, Лада шагнула под крышу остановочного комплекса.
Сначала показалось, что на скамье лежит груда тряпок, но она заворочалась, и стало понятно: человек. Мужчина неопределённого возраста с трудом приподнял опухшие веки, с мукой уставившись на Ладу и беззвучно открывая разбитые в кровь губы. На бомжа он не походил. Одежда, хоть и плохонькая, но чистая и опрятная. Похоже, нарвался на местную шпану, промышлявшую мелкими грабежами. Скорее всего не местный, раз связался с ними. Жители знали: проще отдать деньги, чем оказаться на больничной койке. Говорят, заводилой у них был сын местного олигарха, поэтому не могла доблестная полиция их приструнить.
Вдали показались фары последнего автобуса. Лада решительно подошла к незнакомцу, подхватила за подмышки, закинув его руку к себе за шею. С трудом подняла, поблагодарив небеса, что тот оказался весьма среднего сложения. Ввалившись в двери, она поймала удивленный взгляд шофёра Толика. Они вместе учились в школе, даже сидели за одной партой все начальные классы. Толя списывал у неё математику и русский язык, а Лада у него природоведение. Повезло, другой водитель мог запросто высадить таких подозрительных пассажиров. Одноклассник, закатив глаза, покачал головой, словно говоря: «Опять ты, Ладка, ерундой занимаешься!» Но, главное, не выгнал, уже хорошо. Незнакомец притулился у окна, угрюмо вглядываясь в темноту снаружи.
Её дом стоял недалеко от конечной остановки. Лада заранее направилась к водителю, чтобы оплатить проезд, но Толик махнул ей рукой, мол, не надо, всё равно уже в гараж еду. Она благодарно кивнула, взвалила своего неожиданного попутчика на плечи, и они вышли на ночную улицу, где, как обычно, не горел ни один фонарь.
Часть 2
Лада проснулась рано. Птицы после вчерашнего дождя расщебетались от всей своей птичьей души. Квартира была на последнем пятом этаже, поэтому окна никогда не закрывались. Кого бояться-то?
Улица звалась Советская, располагалась на самой окраине и упиралась последними домами в лес. У Лады из окна виднелся кусочек опушки, радующий всё лето цветным разнотравьем. Пока была жива, бабушка любила эту комнату, подолгу смотрела в лес, вспоминая свою деревню. Её не стало пять лет назад. Незадолго до смерти она продала дом и переехала к ним. Говорила, что одни они у неё остались, не хочет доставлять проблем с оформлением наследства после смерти. Поэтому все вырученные за дом деньги разделила на три части и открыла Ладе с сыновьями банковские счета, не принимая никаких возражений с их стороны.
Птицы надрывались, словно у них был конкурс на самого голосистого. Небо умылось вчерашним дождем и сияло яркой лазурью. Лада сбросила одеяло, потянулась, спрыгнула с кровати. Сделала несколько несложных упражнений, разминая сонные мышцы, накинула халатик и побежала на кухню. На пороге она застыла: там во всю кипела работа.
Вчерашний незнакомец стряпал блины, ловко переворачивал их, подкидывая в воздух. Никто, кроме отца, так не умел. Порядочная стопка уже лежала на тарелке, в блюдечке белела сметана, чайник радостно пыхтел, сообщая, что вскипел. Мужчина оглянулся и весело подмигнул опухшим глазом.
Доброе утро. Простите, решил угостить свою спасительницу завтраком.
Честно сказать, Лада напрочь забыла про незнакомца. Вот ведь недотёпа, привела непонятно кого домой, оставила на ночь, да ещё и забыла. «С ума сойти с тобой можно», посетовал в голове бабушкин голос.