Первый раз я встретился с Аденауэром в 1957 году, во время научной поездки в Германию. Наши встречи продолжались на протяжении десяти лет, до самой его смерти. Последние из десяти или около того встреч состоялись после его ухода в отставку в 1963 году. Я с благодарностью выслушивал его иногда меланхолические размышления о собственной жизни и будущем немецкого народа, которому, несмотря на окончание оккупации, похоже, было суждено бесконечно терпеть в своем доме британские, французские и американские войска на этот раз как элемент сдерживания советского вторжения.
Кабинет канцлера находился во дворце Шаумбург, бывшей резиденции рейнского аристократа XIX века. Хотя и красиво отделанный по стандартам того времени, кабинет был слишком мал, чтобы в нем полностью уместилось хозяйство управления современным бюрократически-технократическим государством. В резиденции канцлера преобладали простые кресла и диваны, всякие технические новшества были сведены до минимума. Его кабинет скорее напоминал гостиную, чем центр власти. За исключением небольшого числа главных советников, рабочий персонал располагался в других местах Бонна, города слишком скромного, чтобы служить столицей крупного государства.
Авторитет Аденауэра отчасти зиждился на его личности, соединяющей в себе достоинство и силу. Его лицо, наполовину парализованное из-за повреждений, полученных во время автомобильной аварии, когда ему было немного за сорок, и его манера держаться, одновременно учтивая и замкнутая, недвусмысленно говорили: вы вступаете в мир, где правят принципы и безразличие к громким лозунгам и нажиму. Аденауэр всегда говорил спокойно, лишь изредка прибегая к скупым жестам. Он был готов в любое время обсуждать текущие вопросы, но в беседах со мной никогда не касался своей личной жизни. Моими делами он тоже не интересовался, хотя, если брать во внимание пресловутую эффективность немецкой бюрократии, разумеется, знал историю моей семьи и понимал, какие разные пути судьба уготовила мне и ему.
Аденауэр умел точно оценить характер человека и подчас высказывал свои наблюдения в язвительной форме. Во время дискуссии о том, какие качества нужны сильному лидеру, он предостерег «никогда не путать энергичность и силу». В другой раз он пригласил меня в свой кабинет сразу же после того, как его покинул другой посетитель, незадолго до этого привлекший к себе внимание прессы своими нападками на Аденауэра. Я, разумеется, не смог скрыть удивления, увидев, с какой сердечностью они прощались. Свою беседу со мной Аденауэр начал словами: «Мой дорогой профессор, в политике важно уметь мстить без горячности».
Октябрь 1957 года
Наша первая беседа началась с темы отношений Запада и Советского Союза. Аденауэр утверждал, что конфликт между ними имел фундаментальную и постоянную природу, и предостерегал от уступок Советам или Восточной Германии. Нынешний статус Берлина как расколотого города был сложным, говорил он, но в то же время прочным, а за любым предложением, поддержанным Советами, «изменить» или «улучшить» его стояло желание ослабить единство Запада и автономию Берлина точно таким же было коварное предложение Сталина о воссоединении Германии, поступившее за пять лет до нашей беседы.
К тому же, как считал Аденауэр, Советский Союз являлся не единственной угрозой для остального мира. Знаю ли я, спросил он, что серьезные обозреватели пророчат скорый разрыв отношений между Китаем и Россией? Перед лицом новых вызовов, продолжал канцлер, Западу не следует ослаблять свои позиции распрями между союзниками. Так как в то время ухудшение китайско-советских отношений открыто не обсуждалось, я воздержался от каких-либо замечаний. Аденауэр принял мое молчание за выражение согласия. Он повторил это предостережение во время первой беседы с Кеннеди в 1961 году, добавив: «Кстати, профессор Киссинджер со мной согласен»
85
Главной целью первой беседы Аденауэра со мной послужило изучение надежности американских ядерных гарантий. В это время ядерному оружию было десять лет с небольшим, и стране, рискующей своим полным уничтожением ради спасения другой страны, история не могла служить примером. На раннем этапе своего существования у НАТО, по собственному признанию альянса, не имелось достаточно сил для обороны обычными средствами. Поэтому главным стал вопрос: пойдут ли США на риск ядерной войны?
Когда я возразил, сказав, что в зарождающемся новом мировом порядке Америка не будет делать различий между своими интересами и интересами союзников, Аденауэр вежливо напомнил, что всего год назад, во время Суэцкого кризиса, Америка не заняла такую позицию даже в отношении интересов своих самых главных союзников (Великобритании и Франции).
Когда беседа коснулась этой темы, Аденауэр начал высказывать еще более откровенные сомнения по ядерному вопросу, что подвигнуло его выдвигать один за другим неожиданные вероятные сценарии, в которых решимость президента могла подвергнуться серьезным испытаниям. Пошел бы, например, лидер США на риск ядерной катастрофы в последние месяцы своего президентского срока? Или в трехмесячный период между избранием и вступлением в должность? А если бы над крупным американским городом взорвалась водородная бомба? На этом этапе американо-германских отношений вопросы Аденауэра, как бы прямолинейно они ни звучали, задавались главным образом для того, чтобы получить подтверждение поддержки со стороны США. Я повторил стандартный американский ответ о безоговорочной приверженности моей страны своим обязательствам. Однако в ходе наших дальнейших бесед сомнения Аденауэра насчет ядерной стратегии продолжали шириться и углубляться.
Май 1961 года гибкое реагирование
Моя следующая беседа с Аденауэром состоялась 18 мая 1961 года уже в иной политической обстановке. Аденауэр прежде не имел дела с такими людьми, как новый американский президент Джон Ф. Кеннеди. Этот речистый, моложавый, динамичный политик, заслуженный ветеран боевых действий на Тихом океане во время Второй мировой войны, пришел на смену плеяде политических лидеров, родившихся еще до Первой мировой войны. Впитав в себя уверенность «лучшего из поколений американцев», Кеннеди был полон решимости направить энергию и веру этого поколения на достижение стоящих перед Америкой глобальных целей[6]. Хотя он жил в Европе в период службы его отца послом в Великобритании (19371940 гг.) и приезжал туда студентом и сенатором, Кеннеди только после избрания президентом начинал заниматься вопросом о том, как развеять страхи побежденной Германии, одновременно занятой восстановлением Европы и защитой своей политической системы от советской угрозы.
Свою политику Кеннеди был вынужден строить в условиях роста советского ядерного арсенала. Советы впервые испытали ядерное оружие в 1949 году. К моменту вступления в должность Эйзенхауэра в 1953 году они имели около 200 единиц ядерного оружия, а когда в 1961 году президентом стал Кеннеди, это число достигло 1500 единиц, и Советы приступили к созданию систем межконтинентальной доставки, что породило преждевременное беспокойство из-за так называемого «отставания по ракетам». Опасения оказались преувеличенными, так как в начале 1960-х годов США все еще были в состоянии одержать победу, нанеся упреждающий удар.
Со своей стороны, Аденауэр продолжал считать Североатлантический союз залогом стратегического и политического будущего Германии. Однако альянс сотрясали внутренние разногласия по поводу как коллективных политических целей, так и коллективной военной стратегии. В предыдущей беседе Аденауэр уточнил, что разногласия насчет ядерной стратегии сводились к тому, может ли НАТО в случае угрозы агрессии против союзников полагаться на то, что США без долгих раздумий воспримет потребности альянса как свои собственные.