Наконец, Рраска была готова. Она кинула последний взгляд на отражение в зеркале, и осталась им довольна. Ведьма собралась было шагнуть за порог своего жилища, но тут у нее в душе появилось противное сосущее чувство. Чувство чего-то потерянного и забытого, но такого важного, без которого жизнь просто не возможна. Оно было сродни тому непонятному страху и, так же, как и он, никогда раньше не появлялось. Но Рраска уже поняла, как можно бороться с этими неприятными проявлениями проклятия, наложенного мертвой жрицей.
Жирла, налей мне крови, приказала Рраска, протягивая руку в сторону неофитки и не глядя на нее. Она с напором всматривалась в собственное отражение, пытаясь отыскать в нем признаки необратимых изменений. После Ауркадо следовало сразу же приступить к поиску снадобья или заклятия, способного отменить действие проклятия.
Кровь не слишком свежая, моя госпожа, Жирла вложила в руку Рраски кубок, наполненный до краев.
Не обращая внимания на слова девочки, ведьма осушила кубок, и, почувствовав на языке тягучие сгустки, отметила, что кровь и правда не слишком свежая. Но, так или иначе, а дело свое она сделала Рраска вновь почувствовала себя прежней, полной сил и ярости, готовой на все. В нетерпении от предстоящего праздника, ведьма направилась в Храм Силы. Она ни слова не сказала маленькой служанке на прощание, а та лишь завистливо вздохнула вслед наставнице. Вместо волнующего обряда, наполняющего душу несказанной мощью, ей предстояло подготовить покои к приходу госпожи: убрать лохань, вымыть пол и взбить постель. Сегодня можно было обойтись без раба, после Ауркадо Рраска обычно возвращалась достаточно удовлетворенной.
Словно королева шла Рраска по мрачным коридорам оплота. Да она и была королевой. Ну, почти. Будучи любимицей Владычицы, среди рядовых ведьм она царствовала и распоряжалась. Фурии таких вольностей с собой уже не позволяли, но и они поддавались некой дрессировке. С Ранговыми ведьмами в этом плане было сложнее они слишком любили показывать зубы, чуть что не так. Но сейчас и те, и другие, и третьи склонялись в низких поклонах перед одной из тринадцати, и Рраска шествовала величественной походкой, в своей гордыне, не замечая никого вокруг себя. Это был час ее триумфа время, когда она могла забыть, что перед ней старая сильная ведьма, перед которой стоит спрятать когти, и, вместо того чтобы включить дипломатию, могла показать ей всю меру своего презрения и превосходства.
Чисто вымытые волосы Рраски свободно развевались у нее за спиной, отливая черным, смолистым блеском. Босая, она шла в ритуальном платье, и его длинные полочки призывно покачивались в такт движению бедер. Высокие разрезы разлетались при ходьбе так, словно ей в лицо дул сильный встречный ветер. В обеих руках фурия с почтением несла кинжал с раздвоенным на конце лезвием. Язык кобры жертвенный нож вот ее сегодняшнее оружие. Именно он этой ночью пробьет нежную розовую грудку и испробует на вкус молодой, полной силы, крови.
Точно в срок Рраска вошла в портал и перенеслась на четвертый ярус, вступив в Храм Силы одновременно с остальными двенадцатью ведьмами. Ауркадо начался.
***
Свет сконов ритмично помаргивал в такт ударам барабана, темп которых постепенно нарастал. Двенадцать женщин в развевающихся одеждах танцевали вокруг жуткого инструмента, образовав большой круг. Тринадцатая двигалась непосредственно по периметру барабана. Она ударяла двумя длинными позолоченными костями по туго натянутой человеческой коже и создавала мелодию, способную заворожить ум любого, кто ее слушал. Это была не музыка, а некая ее грань, что соприкасалась не столько со слухом, сколько с более тонкими нитями души. И когда их вибрация настраивалась должным образом, из головы уходили все мысли и все желания, кроме одного полностью отдаться совершающемуся действу и довести его до конца.
Поначалу ведьмы двигались медленно и плавно, как морские волны в тихую погоду. Их темные силуэты скользили вдоль кромки тьмы. Все пространство храма было полностью насыщено ритмичными звуками барабанного боя, и каждая молекула воздуха несла в себе все новые и новые волны музыки, которая затмевала сознание танцующих.
Магический огонь, что освещал центр храма, сейчас был приглушен и давал лишь неясные блики на телах и лицах ведьм. Завораживающий ритуал одновременно и восхищал, и ужасал. Барабанный бой, проникая в самую душу, стирал в ней все границы, возведенные разумом, и заполнял собой образовавшуюся пустоту.
Длинные, подобные львиным гривам, волосы фурий, колыхались в танце подобно шлейфам ночи и оставляли после себя неясные дуновения. Широкие рукава ритуальных облачений напоминали крылья каких-то мрачных птиц; они, казалось бы, жили отдельной жизнью хлопали, наполнялись и опадали. Голые, босые ноги ведьм то и дело бесстыдно выглядывали из длинных разрезов, и свет, идущий с потолка, мягко ложился на них, образуя блики в темноте.
Особую роль в танце играли языки кобр. Они походили на сполохи холодного огня, льющегося из рук ведьм. Кинжалы словно срослись с фуриями и стали их законным продолжением.
Постепенно темп ускорился. В нем добавились новые оттенки, зажигающие в душах танцующих маленькие зарницы. Они тут же гасли. Вместе с темпом ускорялись и ведьмы. Их движения становились более резкими, выпады рук и ног напористыми, а изгибы тел отточенными и завершенными.
Фурии двигались по кругу. Периодически, в такт очередному неритмичному удару, они сменяли его направление. Ускорялся барабанный бой, атмосфера накалялась. В душах танцующих одна за другой загорались вспышки, с каждым разом оставляя за собой все более глубокий след. Сладкая боль и неосознанная радость переполняли сознание фурий. Эти чувства порождали желание еще больше отдаться танцу и испить чашу сладкой боли до дна.
Напряжение, скопившееся в храме, стало осязаемым. Воздух наполнился некой шероховатостью, от которой все движения ведьм приобрели особое звучание. К барабанному бою добавились шорохи рукавов, которые затихали все одновременно в краткий миг фиксирования позы. Полы платьев скользили в направлении движения тел и ударялись о них, издавая отчетливые хлопки. Волосы, в момент резкого поворота головы, издавали свист, сродни удару бича.
Обряд близился к своему апогею. Темп барабанного боя ускорился неимоверно, сохранив при этом околдовывающий ритм. Тела ведьм пели танцем, издавая целую гамму звуков. Они сливались с музыкой барабана, создавая невиданное нигде доселе звучание праздника жизни и смерти.
Фурии покрылись бисеринками пота. При этом волосы у всех наэлектризовались так, что постепенно приподнимались все выше, преодолевая закон тяготения. Все чаще среди них можно было увидеть проскакивающие искры, которые исчезали с неслышным сейчас треском. Глаза у всех ведьм были закрыты, лица дышали внутренней, все возрастающей силой.
Ведущая ведьма бесновалась за барабаном. Она давно перестала двигаться по кругу. Ее голова была запрокинута к верху, а тело, казалось, само решало, когда и какое движение совершить. Ее сознание, так же, как и сознание двенадцати фурий, озарялось вспышками, приносящими и боль, и радость одновременно. Наконец, появилась последняя, решающая зарница, затмившая собой все прочие. Она пронеслась по душам всех тринадцати ведьм, не оставляя после себя ничего, кроме пустоты.
Музыка смолкла. В наступившей тишине тела ведьм застыли, стремясь справиться с накатившей опустошающей волной. Из света на потолке, озарив все вокруг на краткий миг, в барабан ударила молния, и после этого Великий Храм Силы погрузился во тьму. Дамирга застыла в экстазе ожидания. Двенадцать ведьм с кинжалами в руках, словно куклы, развернулись от барабана и двинулись к свету сконов, мерцающих за тонкой гранью темноты. Рядом с каждым бездымным факелом темнел вход в одно из двенадцати малых жертвенных святилищ. Деревянными, безжизненными походками ведьмы, погруженные в транс, шагали по узким коридорам, которые заканчивались небольшими каменными алтарями. Здесь лежали младенцы дети до трех лет, привязанные и спящие сном маленьких ангелов.