Серьезные опасения среди католического населения Западных губерний возникали в связи с политикой правительства, направленной на «воссоединение» униатов с православной церковью. После разделов Польши униатской церковью ведала Римско-католическая коллегия в Петербурге, а с 1828 года особая Униатская коллегия. В связи с начавшейся в 30-е годы XIX века ликвидацией униатской церкви (завершена в 1839 году; в Холмской епископии в 1875 году) в 1837 году она была подчинена обер-прокурору Синода. Причем, если на священников и простой народ униатского исповедания это распоряжение властей, как доносили III отделению, «решительно не произвело никакого действия», то католическое духовенство было крайне обеспокоено, считая, что следующим шагом русского правительства может быть «присоединение волею или неволею и самых католиков к православной церкви». Учитывая влияние ксендзов на умы своей паствы, политическая полиция то и дело ожидала беспорядков, т. к. «мысль сия значительно уже распространена ими особенно в Белорусских губерниях, где она составляет почти общий предмет толков, даже в кругу самых образованных людей»[98].
Кроме того, «высший надзор» доводил до сведения императора и факты произвола местной администрации по отношению к «воссоединенным» униатам, искажающие волю верховной власти и «порождающие беспрерывный ропот и жалобы». Известия о различных злоупотреблениях вызывали неблагоприятные для России толки за границей, что, естественно, тревожило политическую полицию. В 1845 г. в Париже появилась некая полька, «разгласившая, будто бы она была игуменьею базилианского (униатского М.С., Е.Щ.) монастыря в Минской губернии». Упорствующих в своей вере монахинь якобы отправили под арестом в Витебск, где подвергли жесточайшим истязаниям, «мучали, многих убили, некоторых предали любострастию солдат и у 8 монахинь выкололи глаза!»[99] III отделение утверждало, что это гнусная клевета, но вместе с тем обращало высочайшее внимание на то, что «невежественное и даже жестокое обращение местных чиновников с присоединяемыми» придает этим домыслам некоторую достоверность.
Высшая полиция не обходила молчанием и другие сложности, возникавшие во взаимоотношениях православной церкви с иными христианскими конфессиями. В начале 40-х годов между лифляндскими крестьянами-протестантами стали распространяться слухи, что, если они примут православие, правительство наделит их казенными землями. Никакие разъяснения о независимости получения мирских выгод от перемены веры не помогали, среди крестьян возникали беспорядки, остзейское дворянство было недовольно, считая происходящее следствием происков православного духовенства. III отделение затруднялось делать однозначные выводы, но советовало, не останавливая этот порыв, не «содействовать оному».
В пореформенную эпоху резко обострилась проблема материального обеспечения быта священнослужителей. В отчете за 1869 год этой теме посвящен специальный раздел, в котором констатируется несоответствие большей части духовного сословия «его призванию». Особенное беспокойство вызывали причты сельских приходов. «Вместо влияния на нравственность населения» многие из них «не только являли дурной пример своим корыстолюбием и нетрезвым поведением, но небрежностью в исполнении своих обязанностей роняли почитание святыни и возбуждали справедливое нарекание жителей»[100]. В отчете приводились вопиющие факты. Так в Тамбовской и Гродненской губерниях некоторые сельские священники отказывали в погребении умерших, если не получали «платы вперед по определенному ими размеру»; в других местах бывали случаи, когда прихожане, не отработавшие нескольких дней в пользу своих духовников, не допускались к исповеди и причастию.
Все эти недостойные лиц духовного звания «вымогательства» легко объяснимы, если вспомнить, в каком положении оказалось русское духовенство в результате Синодальной реформы Петра I и секуляризации церковных земель, проведенной Екатериной II. Государственный оклад получали только соборы и крупнейшие храмы. Для священников «заштатных» приходов основным источником существования оказывалась плата за требы и собственное хозяйство на том небольшом наделе, который был приписан к каждой церкви. Доходы с прихожан обычно были ничтожны, а тяжелый крестьянский труд нелегко было совместить с пастырским служением. III отделение совершенно справедливо усматривало главную причину несообразностей церковной жизни в том, что заботы о хлебе насущном «поглощают почти всю деятельность» приходских священников, «препятствуя возвышению духовного их достоинства», и призывало правительство к принятию срочных мер[101].
С различными предложениями по улучшению быта духовенства обращались к властям и сами священнослужители. Иоанн Мстислав-цев, священник города Елабуги Вятской губернии представил на высочайшее имя целую программу об устройстве при церквях свечных магазинов, дело оказалось в III отделении. Суть проекта состояла в том, чтобы передать торговлю восковыми свечами, церковным вином, облачением и утварью в специальные магазины с тем, чтобы доходы от продажи этих предметов употреблялись на пользу белого духовенства. Мстиславцев аргументировал свое предложение еще и тем, что для богослужения необходим чистый воск и самое доброкачественное вино, а при свободной торговле требования эти часто не соблюдаются. Все товары в церковных магазинах следовало, по его мнению, отпускать по строго установленным ценам, сообразным с покупательной способностью приходов. Для обеспечения монополии церковных магазинов нужно было «воспретить частным лицам продажу воска и восковых свеч», писал Мстиславцев, а свечи, «которые будут продаваться из церковного магазина к церквам, припечатывать двумя печатями» (от магазина и церкви). Все выгоды были рассчитаны им до рубля. Проект был «сообщен» обер-прокурору Святейшего Синода, хотя и признан «неудобоисполнимым» [102].
Таким образом, в материалах III отделения сконцентрированы достаточно разноплановые данные о «духовном ведомстве» Российской империи, существенно дополняющие другие источники по истории русской православной церкви. К тому же эта информация обладает значительной степенью достоверности, т. к. «высшая полиция» стремилась представить императору максимально объективную картину «расположения умов» и состояния дел в стране.
Фальшивомонетчики и III Отделение
«Лучше подделывать монету, чем истину» это изречение, по преданию было высечено на стене святилища Аполлона в Афинах. Наверное, внимая мудрости древних, монеты подделывали с давних пор. В том числе и в России.
Сведения о производстве и сбыте фальшивых денег собирались в различных учреждениях местных конторах обер-полицмейстеров, канцеляриях губернаторов, МВД, Министерстве финансов. Кроме того, наблюдение за всеми случаями изготовления и распространения фальшивых монет, ассигнаций и штемпелей возлагалось на III Отделение собственной его императорского величества канцелярии.
Всего за период существования III Отделения (18261880 гг.) здесь было заведено более 300 дел по изготовлению и сбыту фальшивых денег. Общая годовая статистика по всем направлениям деятельности высшего надзора нашла отражение во всеподданнейших отчетах. Рубрика «О фальшивых деньгах» стояла в них сразу после рубрики «Государственные преступления».