Да, господин Цзяо ушел в отставку, и я попросил главу ведомства прислать кого-то помоложе.
Несмотря на молодость, он прекрасно держится. И он единственный, кто понимает, что обыск по прибытии довольно унизителен. Присмотрись к нему, Чэнь-сюн, тебе нужны свои люди во дворце. Не исключено, конечно, что у него есть свои мотивы так себя вести, но одинаково плохо как верить всем, так и не верить никому.
Предлагаешь завести собственную тайную службу? хмыкнул принц. Умоляю, Хань-сюн, давай поговорим о делах позже. Ты только что приехал!
В тигрином логове друг никогда не помешает. Я рад, что мы отныне встречаемся в этом павильоне. Он нравится мне, в нем легко дышится.
Подарок матушке от главы клана У Минъюэ на именины. Принц с нежностью погладил мраморные перила. Он тогда лично приезжал с мастерами, павильон собрали за сутки с помощью талисманов. Глава У еще сказал: раз уж в столице не увидеть настоящих кораблей, пусть будет хотя бы такой.
У главы У щедрая душа и доброе сердце, что неудивительно для потомка Летучей Рыбы. На побережье ветра свободнее, особенно в устье Тунтяньхэ, на границе наших кланов. Я хотел бы как-нибудь показать тебе Золотой треугольник[59], где Тунтяньхэ встречается с морем Дунхай[60], а приливная волна поднимается порой на два человеческих роста. Древние мосты висят над рекой, будто парят безо всякой опоры
Боюсь, пока я не стану императором, свободно перемещаться по стране мне не дадут, вздохнул принц. У моего отца обязанностей больше, но больше и власти, в его силах издать любой приказ, если он захочет. А стану ли я императором одним богам ведомо.
О чем ты? Светлые глаза Хань Дацзюэ сузились. Что сделал твой отец?
В очередной раз прилюдно посетовал, что я его разочаровал и горазд привечать подозрительных личностей, которых нельзя считать благонадежными подданными. Наставник Лю вступился за меня, но отец никого не слушает. Он злится еще с прошлого месяца, когда младший дядя навещал матушку, и запретил мне покидать дворец. Сейчас наставник поехал в клан Вэй Далян, все уладить для вида. Но младший дядя не сделал ничего, что могло бы бросить тень на матушку или на его клан; ты же знаешь, все главы принесли императору клятву! Хань-сюн Принц даже привстал. Ты же когда-нибудь сменишь своего дядю на посту главы клана, и тебе придется тоже присягать на верность императору, то есть мне. А это значит, что твоя жизнь станет залогом твоей верности!
Станет таково условие клятвы, спокойно кивнул Хань Дацзюэ. Ты будешь хорошим императором, Чэнь-сюн, я убежден, что ты не потребуешь ни от меня, ни от других кланов ничего недостойного. Так что там с твоим отцом?
Принц какое-то время молчал: на него с сокрушительной силой обрушилось осознание того, насколько жизни его близких людей: матери, обоих дядюшек, лучшего друга зависят от воли или, вернее, прихоти императора. Чэнь Шэньсинь прекрасно знал, что его отец не собирался жениться на матушке, дочери правящей ветви клана Вэй Далян, урожденной заклинательнице: у Чэнь Гэньцяня, тогда еще наследного принца, уже были жена из богатого рода Чжунчэн и маленький сын. Однако ребенок умер, не дожив и до двух лет, других детей императрица подарить супругу не смогла, и он развелся с ней, женившись второй раз на знатной девушке с севера, но и здесь судьба посмеялась над ним: молодая жена умерла при родах, ребенок также не выжил. И тогда Чэнь Сяолун, правящий император и племянник того самого Чэнь Миншэна, прозванного Первым императором и подчинившего кланы, заставил сына взять в жены заклинательницу для укрепления рода. Чэнь Сяолун держал бразды правления железной рукой, пусть и не притеснял кланы чрезмерно, и Вэй Далян не оставалось ничего другого, как подчиниться. Вэй Юншэн и Вэй Юнмэй были тогда слишком малы. Повзрослев, ни словом, ни вздохом не выдали они своих мыслей, связанные клятвой мофа шиянь и страхом за двоюродную сестру, но принц, с юных лет приучившийся видеть больше, чем ему показывали, замечал и тоску в их глазах, и то, как они дольше положенного удерживали руки императрицы в своих, и то, как грустил эрху[61], рассказывая о степях вокруг Даляна, когда кто-то из близнецов доставал инструмент. А однажды маленький А-Синь даже видел, как матушка плакала, обнимая Юнмэя.
Принц не знал, есть ли у него дар заклинательства, под страхом смерти никто не взялся бы его учить, но у матушки он был: мальчик чувствовал прикосновения духов воздуха, когда она пела ему колыбельные, видел в покоях талисманы чистоты и тишины, а в тайнике под полом императрица хранила свой меч. Без должной тренировки она вряд ли бы уже смогла им воспользоваться, но заклинатель расстается с мечом только вместе с жизнью, ведь это не простое оружие, у него есть душа и имя. Принц до сих пор верил, что с душой меча можно разговаривать как в сказках матери. Да в сказках ли?
Чэнь-сюн! Чэнь-сюн! Хань Дацзюэ с тревогой заглядывал ему в лицо. В какие дали ты ушел? Нам принесли завтрак!
Прости, задумался. Принц сразу потянулся к деревянной шкатулке. Я приготовил для тебя нечто особенное. Он достал из шкатулки связанные кольцом травы, бросил в стеклянный чайник с кипятком, и в воде медленно распустился изысканный букет.
Юй Лун Тао?[62] Хань Дацзюэ потянул носом воздух и призрачно улыбнулся. Чэнь-сюн, ты гостеприимный и внимательный хозяин. Ее Величество может по праву гордиться таким сыном.
Слышал бы тебя мой отец, неловко усмехнулся принц. Я ведь самое большое разочарование в его жизни.
Чэнь-сюн, послушай меня: я понимаю, ты считаешь, что Его Величество ищет кость в яйце[63] вечная беда отцов и детей. Я никого не оправдываю и никого не осуждаю, но помни, что слова ветер и лишь кисть оставляет след. Каким будет твой след, зависит от тебя одного.
У вас в клане все такие философы? попытался пошутить принц.
Самодисциплина и умение направлять волю основа тренировки любого заклинателя. Иначе ты не удержишь силу, тебя настигнет искажение ци[64] или убьет призванная тобой стихия, с которой ты не справишься. И вот тебе мой заклинательский совет: перестань себя мучить и поешь. Издевательство над плотью еще никому и никогда не помогало.
Принц рассмеялся, и обстановка разрядилась. Отдав должное салатам, пирожкам и разным видам чая, молодые люди умиротворенно следили, как сверкает под утренними лучами поверхность озера словно супруга Небесного хозяина рассыпала драгоценности по ковру.
Хань-сюн, ты же сыграешь мне? нарушил молчание принц. Хочу послушать про горные вершины и текущие воды. Ваши мелодии Дракона созданы для того, чтобы успокоить самый мятежный дух.
Ты же помнишь, Чэнь-сюн, что я не могу использовать духовную силу во время игры, когда нахожусь во дворце, напомнил Хань Дацзюэ, и его строгое лицо смягчилось. Таково условие, поставленное Его Величеством моему дяде в день его вступления в должность главы клана.
Тебе не нужна духовная сила, когда ты играешь. Твой гуцинь и так говорит с человеческими сердцами.
Я сыграю тебе, но прошу, не сравнивай больше мою музыку с горными вершинами и текущими водами. Не хочу, чтобы наша история окончилась так же, как у поэта Ю и дровосека Чжуна[65]. Хань Дацзюэ достал из чехла светлый гуцинь, бережно устроил его на коленях, положил руки на струны и замер, прикрыв глаза. Принц не отводил взгляда от его рук, но все равно пропустил миг, когда заклинатель тронул струны, так естественно музыка вплелась в щебет птиц, отозвалась плеску воды и шепоту ветра и подхватила их голоса, повела мелодию, в которой было все звучание окружающего мира и одновременно не было ничего, кроме рассыпавшегося вечного серебра.