Да, это правда. С кем ты говорил об этом?
Но я вместо ответа задал еще один вопрос:
Мне тоже должен дать имя шаман?
Нет, почему же? Твое детское имя ты получил от мамы. Потом, когда ты немного подрастешь, старейшины дадут тебе твое истинное имя, и я буду в их числе. Веди себя хорошо, не то назову тебя Навозным жуком или еще похуже!
Отсмеявшись, старик продолжил рассказывать: про птицу лебедь, которую нельзя убивать потому, что она помогает шаману, как и птицу кедровку потому, что она на небо летает. Нельзя убивать орла и журавля, потому что они красивые. Я хотел вставить, что птицы все красивые, так что убивать никого не надо, но вспомнил предупреждение насчет того самого жука и осекся.
Тут я увидел маму, она шла к нам быстрым шагом. На ее лице было обеспокоенное выражение.
Вот ты где, сынок! Час-то поздний! и она заключила меня в объятия. Думала, ты с мальчишками заигрался, но тебя меж ними не было
«Остальные мальчики не очень любят со мной играть, мелькнула у меня мысль, никак не соображу, почему так».
Время шло, и земля наша полнилась тревожными слухами. Мне было семь лет, когда к нам прибыли посланцы люди Народа, но с другой стороны реки. Они сообщили, что татары собирают войско против могучего врага, прибывшего с чужбины, и велят Народу тоже выставить свои отряды.
Для того когда-то и дарили подарки, чтобы заручиться нашей дружбой, мрачно сказал один из старейшин Килиму.
На это Килим заметил:
Придется прийти на выручку. Нельзя с ними рассориться чужаки заявились один раз и уйдут, а татары жили и будут жить с нами рядом.
Решили, что от нашей деревни дадим двоих вооруженных мужчин, а больше никак нельзя не можем без кормильцев оставаться. К месту общей встречи, где князь собирал орду, их провожали как в последний путь. Так оно и вышло.
В ночь того дня, когда стало известно о военном сборе, мама была сама не своя. Я не понимал, почему. Сперва она замерла, как громом пораженная, глядя перед собою и не слыша моих слов. А я все не мог взять в толк почему она так близко к сердцу приняла эту новость? Потом мама вдруг заплакала, обняла меня, прижимала к себе и шептала:
Не уходи, сыночек. Не оставь меня никогда
Куда я могу уйти, мамочка? дрожащим голосом, сам уже испугавшись (не зная чего), проговорил я. Конечно, я тебя не оставлю. Да меня и не возьмут воевать, берут только больших мужчин
Мама не отвечала мне и еще долго сжимала в крепких объятиях, поливая слезами.
С той поры она, и прежде ласковая, стала ко мне особенно нежна. Хотя ребята и ровесники, и постарше нередко относились ко мне с необъяснимой неприязнью, из-за мамы в глубине души у меня долго сохранялось чувство, что все люди должны меня любить.
К маме я был очень привязан, послушен, старался ничем ее не огорчить. Конечно, мальчику невозможно сидеть все время под ее надзором, пока она с другими женщинами, к примеру, шьет: рукавицы и обувь из прочных шкур с голени оленя, а шубы из беличьего и собольего меха. Моей отрадой были одинокие прогулки, и вот однажды я дальше обычного забрел в лес и нашел там драгоценный дар.
Был теплый, погожий день, началось настоящее лето. Меня, усталого, разморило на солнышке, неодолимо захотелось спать. Я находился возле небольшого овражка. Памятуя, что в таких местах, в высокой траве иногда скрываются змеи, я решил подняться на соседний холм и отдохнуть в тени раскидистых ветвей лиственницы.
Вдруг мое внимание привлек негромкий звук, жалобный, как человеческий плач. Обойдя овражек, я увидел незамеченного прежде зверя и вздрогнул сперва от страха, но тут же понял: опасности нет.
То была волчица, мертвая. В ее бок, скуля, тыкались мордочками два маленьких детеныша она больше не могла дать им ни ласки, ни молока. Я огляделся в поисках других волчат из выводка; они, верно, схоронились в логове, зато я приметил кровавый след на земле и траве. Волчица попала в одну из ловушек, настороженных в лесу нашими охотниками, вернулась к детенышам, но истекла кровью.
Я подошел ближе. Один из щенят, совсем малыш, боязливо отпрянул, второй по младенческому недомыслию даже подался ко мне двуногое существо не пугало его теперь, когда сломался порядок мира. Печаль полнила мое сердце. Я взял волчонка ему был, наверно, месяц от роду на руки, он не противился. Мне подумалось, его можно принести домой, вскормить, как собаку. Прижимая к груди живую ношу, все же нелегкую для детских рук, я двинулся в сторону нашей деревни.
Миновал полдень. Поначалу я, взволнованный, шагал быстро, затем ровное дыхание волчонка меня успокоило, и я снова ощутил дремоту. Волчонок был теплый. Мои глаза смыкались сами собой, я лег прямо на землю, меж корней большого дерева. Доверчивый щенок прижимался ко мне. Едва смежив веки, я заснул.
Во сне я видел тихую, безлунную ночь. Не слышно было ни крика ночной птицы, ни шелеста травы, ни даже моего собственного дыхания. В безветрии, совершенном покое ночи я и себя не мог отличить от окружавшей меня темноты.
Потом я увидел лодку, медленно плывшую по течению реки недалеко от берега, заросшего осокой. В лодке были двое рыбаков. Один, держа в руке двузубую острогу, склонился к воде, второй, чтобы дать ему света, поджег берестяной свиток, которых они с собой прихватили целый запас. Я смотрел, как горящий факел плывет над водами реки, затем побежал по берегу, следуя за далеким огоньком. Я знал, так можно попасть домой.
Неожиданно мне пришло в голову: только потому, что теперь ночь, я и вижу указующий путь свет. Скоро ли наступит утро? Я поднял взгляд к небу. Любезная моим очам лазурная твердь была еще темна.
Проснулся я уже в сумерки. Волчонка рядом со мной не было. Я не сумел ему помочь на глазах у меня выступили слезы.
По пути к дому я умылся водой из родника, чтоб никто не видел меня заплаканным.
На другой день я рассказал Килиму о волчице и ее детенышах. Он выслушал меня сочувственно, но не сказал никакого утешительного слова. Должно быть, такое в порядке вещей: случается, и грозный хищник может стать беззащитной жертвой.
Особо хочу рассказать о том, как мне нарекли взрослое имя. О, с каким нетерпением я этого ждал! Хотя время было неспокойное, да и удача давно обходила стороной наших охотников, так что выживать приходилось почти на одной рыбе, в мою честь, как положено, устроили праздник. Угощенье подали под открытым небом, и я в первый раз сидел рядом с мужчинами.
Мое новое имя должен был огласить Килим, которого почитали все равно что моим дедушкой. Он переговорил с остальными старейшинами, затем подозвал маму, склонившуюся перед ним в поклоне. Настал час, поистине более важный, чем час рождения. Ведь родится и всякая бессловесная тварь; только человеку дается несравненный дар имен.
Килим, сидевший на теплой подстилке, поднялся на ноги. Его лицо приняло вид значительный, под стать случаю.
Подойди, встань передо мною!
Чуть не дрожа от волнения, я подошел и встал в нескольких шагах перед старейшиной, чувствуя, что все взгляды обратились на меня.
Нарекаю тебя Сэрэя Сурым, Белым Волком, торжественно произнес Килим.
Имя было звучное, сильное. Услышав его, мужчины одобрительно закивали. Просияв от радости, я не выдержал и подбежал к Килиму, хотел его обнять, в последний миг спохватился и с благодарностью поклонился в пояс. Улыбаясь, Килим похлопал меня по плечу. Мы оба понимали, какой случай навеял ему такой выбор.
Волк могучий зверь, шепнул мне старейшина. К тому же он никогда не бросает своих.
А почему Белый? негромко спросил я.
Килим промедлил мгновение, а потом ответил:
Из-за твоего отца.
После я попросил маму растолковать эти не совсем понятные мне слова. Она помрачнела и проговорила с видимым трудом: