Активность в этой ситуации могла выйти боком.
А откуда в общежитии такое количество бутылок? непременно спросил бы Адольф Иванович. Значит, вы не исполняете своих прямых должностных обязанностей. Я буду вынужден поставить вопрос о вашем служебном соответствии. У нас в студгородке, о чем вы прекрасно осведомлены, действует сухой закон. И мимо вас проносят спиртное.
Адольф Иванович Гросс это глыба. Говорил он мало, но всегда по существу. На нем постоянно был строгий черный костюм, белоснежная рубашка и темный галстук.
На ветер он слов не бросал и все свои обещания выполнял. Поэтому, когда он говорил, его не слушали, а внимали ему.
Наша четверка, обливаясь потом и вспоминая недобрым словом картину Репина «Бурлаки на Волге», тащилась по лесным тропинкам. Это было поближе и не привлекало внимания. Нужно было смотреть под ноги, чтобы не запнуться о какой-нибудь сучок или корень. Но зато прохожие попадались крайне редко. И сразу шарахались в сторону.
Падение грозило боем посуды и потерей дохода. Поэтому четверка проявляла всевозможную осторожность.
Перешли через дорогу, прошли жилой квартал и снова погрузились в лес, где на них недоуменно глядели белки, не понимая, как эти существа могут издавать такой музыкальный перезвон.
В конец убитые доплелись до приемного пункта. Вздохнули полной грудью. Вот оно воздаяние за труды! Но то, что они увидели, повергло их в полное отчаяние. Почему судьба к ним так неблагосклонна? Очередь, как лесная тропа, по которой они прошли, извивалась. Начало ее терялось вдали возле одноэтажного зеленого сарая. Причем здесь стояли не только неопрятные особы, но и мужчины, выглядевшие, как доктора наук, и субтильные дамочки, место которых не в приемных пунктах, но в приемных начальников.
Они наглядно осознали масштабы того, что Владимир Ясное Солнышко называл «веселие Руси есть пити». Конечно, они знали, что у нас пьют, но не в таких же масштабах! Им было не привыкать к очередям. Они были везде. Но с такой они столкнулись впервые. Это даже не очередь, а какое-то Вавилонское столпотворение, исход из Египта. Обреченно переглянулись и вздохнули. Не тащить же драгоценную тару назад. На это уже не оставалось никаких сил. Да и никто не мог дать гарантии, что в другие дни очередь будет меньше. Конечно, можно закопать драгоценный груз в ближайшем лесочке, сверху закидать лапником и поставить веху. Где вот только взять лопату? Они же не кроты, чтобы копать подземные ходы носами. Сейчас же им хотелось кушать. И очень сильно. Самый смелый из них робко спросил:
Последний кто?
Его не услышали. Он спросил громче. В конце концов не все же здесь глухонемые.
Мужчина в рабочей спецовке ухмыльнулся.
Последних у нас нет. У нас все первые. Разве об этом вам не говорят в ваших университетах?
Я имел в виду «крайний».
-Ага! кивнул мужчина. Обнажил кривые желтые зубы. Кто же захочет быть крайним? Тянуть за всех! Не! Парень! Крайних ты тут не найдешь. Ищи в другом месте.
Бывают такие противные типы, они лишены всякого сострадания. Им бы только похохмить. Повернулся старичок.
Ета ребята! Кладовщица сказала, чтобы ета очередь не занимали. Вот так ета!
Не занимать?
У нее рабочий день кончается ета Она тоже человек. Муж, наверно, есть, дети.
Кончается? Еще время-то!
А народу сколько етаУ всех не успеет принять. Чего же зря стоять, время тратить? Глаз у нее наметанный. Видит, сколько времени займет етаТак что, ребятки, на этом деле она собаку съела.
Друзья завыли. Не громко, но те, кто стоял рядом, слышали. Но никто им не сочувствовал. Нужно было им выть громче. Может быть, очередь напугалась и пропустила их вперед.
Они были не только голодными, но и стеснительными.
И куда нам теперь всё это?
Они с ненавистью посмотрели на бездушную гору бутылок, которая еще совсем недавно им обещала сытный ужин с портвешкой.
К ним подошел неопрятный мужчина, которых было немало в очереди и вокруг очереди. Монблан тары его впечатлил. Он покачал головой, поцокал языком, явно одобряя ребят.
Сочувствую!
Он произнес это без всякого ехидства, чем сразу вызвал к себе симпатию. И что с того, что неопрятный?
Да мы в первый раз здесь. Если бы знали, то с утра бы заняли очередь, оправдывались ребята.
Мужичок согласился.
Трудно жить на свете пастушонку Пете. Трудно хворостиной управлять скотиной.
Ребята насторожились.
Вы что поэт?
Какой я поэт? Вот Есенин это поэт. Маяковский поэт. Твардовский тоже поэт.
Конечно.
Могу помочь, ребята.
Чем?
Издевается он что ли? Ну, что за народ такой негуманный пошел?
Умри от голода, только похохатывать будут.
Поможете бутылки назад отнести? Так нам нельзя назад. Никто нас с бутылками не впустит.
Назад-то зачем? Вперед!
Как вперед?
У меня очередь занята. А мне сдавать-то почти нечего. Могу уступить. Жалко мне вас. У меня тоже сын учится. Может, ему тоже кто-нибудь поможет. Свет не без добрых людей.
До них дошло. Они уже давно знали, что некоторые предприимчивые граждане специально занимают очередь. Без разницы куда. Чем длиннее очередь, тем дороже ее можно было продать. Они стояли в магазин, к врачу, к уличному лотку, в железнодорожные кассы. Потом очередь сдавали. Небескорыстно, конечно. То есть продавали.
Но все равно воспрянули духом.
Да мы да мы да мы на бутылку вам дадим! Вот! Спасибище вам огромное! Спасли вы нас!
На бутылку мне не надо.
Мужичок поморщился.
Им стало стыдно, что они такого плохого мнения о человечестве. И под рубищем может скрываться благородное сердце.
Понимаем! Извините! Мы не хотели вас обидеть! бормотали ребятишки, нежно улыбаясь.
И вот кто-то после этого имеет наглость утверждать, что бескорыстные натуры ушли в прошлое. По их ницшеанскому восприятию человеческой природы был нанесен удар. Только глупый человек не меняет своего восприятию. Умный меняется, как река.
Мужичок приложил палец к губам и тихо произнес:
Фифти-фифти! Вы, как интеллигентные люди, понимаете, что я имею в виду? Не так ли?
Самый сообразительный поскреб в затылке.
Это как?
Ну, напополам. Чего же тут непонятного? Я тут, можно сказать, с самой ночи стою.
А не жирно будет?
Я же не настаиваю. Я предлагаю, а дальше вам решать: согласиться или отказаться.
Лицо мужичка погрустнело.
Другие еще больше берут. А я по-божески.
Мафия какая-то. А, может быть, десять процентов? Тут такая гора, сумма приличная наберется.
Зачем мафия? Помощь ближнему своему.
Наверно, это был доктор каких-нибудь наук. Ни одного матерка не вырвалось из его уст.
Черт с тобой!
Не поминайте всуе черта, молодые люди! Следуйте за мной! Говорить буду я. Вам молчать!
Они стояли почти в начале очереди. Перед ними было всего лишь пять человек. И предвкушали! И ликовали! Но оказалось рано. Как только они подошли к окошку, кладовщица в синем халате сказала вяло, как будто даже не им, а неодушевленному предмету:
Закончилась тара.
Это что?
Не повезло вам, ребята. Увы!
Да что же это такое? Милостыню нам что ли просить? Мы кушать хотим, в конце концов!
Милостыню? А зачем?
Перед ними вырос еще один неопрятный тип. Только он был еще неопрятней. И уже никак на доктора наук не тянул. Повыше первого. Следы интеллекта отсутствовали. А поэтому он вызывал доверие. Этот не будет читать стихи. Речь его конкретна и выразительна.
Помочь?
Он заглянул всем четверым в глаза. по очереди. Ободряюще. Но без заискивания.
А ну пошли, пацаны!
Не дожидаясь согласия, мужик пошагал прочь от очереди. За грунтовой дорогой стеной высился кустарник. Пришлось продираться через кусты. Пахло человеческой нуждой. На полянке стояли почерневшие от скорби ящики. Некоторые скривились, как будто их кормили лимонами. Под двадцать бутылок каждый.
И? спросили ребята, понимая, что благотворительностью здесь никто не занимается.